В общем, веселое тут время было, не то что сейчас: каждое утро прибегает Любовь Петровна и все жалуется на Горыныча. Мол, змий трехглавый опять напилси и буянит. Весь огород потоптал. Урожай угробил. Фильмы с Брюс Ли и Джеки Чаном пересмотрит и начинает отработку, как он выражается, «куфуев»

– Разберемся! – отвечал я, потому как знал, что Горыныч урожай не погубит, кормить-то скотину надо чем-то.

Но в этот день все пошло не по плану. Я приготовился подремать. Накрыл лицо шляпой. Откинулся на спинку стула. Вдруг, слышу топот.

– О, Любовь Петровна! Четко по секундам! – пронеслось у меня в голове.

Потом несколько минут перепалки с моим помощником Иваном за дверью. Брань, ругань. Все зашумело, загремело.

– Ну все, пришиб бабку! – пронеслось в голове. Ванька, он такой, он может!

Я подошел к двери и аккуратно ее отворил. Дверь предательски заскрипела. Любовь Петровна поправляла на себе сарафан.

– О, батюшка-царевич! Касатик. – начала она, оживленно махая руками. Далее ее рассказ пролетел мимо моих ушей, потому что я не мог понять, как такая хрупкая старушка смогла вырубить такого здорового увальня как Иван? – Ну так, что скажете? Беремся?

– Беремся! – ответил я и закрыл дверь.

– Десять минут дайте! – прокричала Любовь Петровна.

– Батюшка-царевич! Мы все здесь! – отрапортовала появившаяся голова Любови Петровны в дверном проеме. – Кого прикажете первым?

– А что такое? – удивленно спросил я. – Куда первым?

– Ну вы же сказали…

– Ах, да! – воскликнул я, пытаясь вспомнить, о чем говорила она ранее. – Не надо никого! Я сам выйду!

– Ага, поняла! – ответила она и скрылась за дверью. – А ну, давай ты… ну чего сидишь,а! – раздался скрипуче голос Любови Петровны.

– Отличный из нее сыскной получился бы! – ненароком подумал я и широко улыбнулся, но тут же сделался серьезным.

В двери показался Филимон, княжий летописец и по совместительству хранитель казны. Что-то вроде бухгалтера.

Мужичок в возрасте. С длинючей бородой и густыми бровями. Близко посаженные мелкие голубые глаза делали из него всегда доброго и наивного дедулю, чем он иногда и пользовался. Кстати, почти у всех местных мужиков такое лицо.

– Здрав будь, Дмитрий Сергеевич! – пробубнил он, снимая высокий колпак с головы.

– Я сейчас выйду! – тут же ответил я вставая со стула.

– Да мне бы немного поговорить с вами наедине! – нервно ответил он, теребя колпак. Его глаза забегали по сторонам.

– Я сейчас выйду, Филимон! – более грубо ответил я и направился к выходу. Филимон нервно задергался.

– Но мне нужно с вами переговорить!

– Мне про тебя уже все рассказали! А коли что, князю доложу, а тот на кол тебя…

– Чего сразу на кол-то? Ничего я не делал!

– А чего нервничаете? Значит есть что скрывать! – слегка поднадавил я. У Филимона выпал колпак из рук.

– Да это… я ж не со зла! Я немного взял! Только самую малость! А то, что брал Потап, это его спрашивать надо! И песок в порох он насыпал! И скотину он Горынычу сам отвел, а не Горыныч у него спиз… – Филимон поперхнулся. – В общем, не крал Горыныч скотину у Потапа!

– О, как! – воскликнул я и взял перо с листом бумаги. – Продолжаем!

За десять минут Филимон заложил всех, с кем работал. Из доброго старикашки он превратился в отца морожкинской мафии.

– Хорошо! – грубо остановив рассказ Филимона, сказал я. – Пойдем-ка за мной, посмотрим на других!

Филимон попятился к двери преграждая мне путь.

– Только Князю, Василию Ивановичу, не вольте! Прошу вас, господин Царевич! Не должен он знать этого!

– Говорить, или нет, решать не мне! Как вы «аукнули» со мной в самом начале, так вам и откликнется сейчас!

Филимон выпрямился. Надел колпак, водрузив его на лысую голову и плюнул через плечо, кинув презренный взгляд в мою сторону.

После дневного допроса всех присутствующих, я отправился обратно к себе. Следом вошла Любовь Петровна.

– Ну что, Царевич, узнали?

– Да я-то много узнал! Садитесь, Любовь Петровна! – выдохнул я.

– Куда?

– На стул!

– Зачем?

– Допрашивать вас буду!

– За что?

– А за то, что здесь, – я показал ей весь исписанный лист допроса, – целая басня про ваши выходки!

– Так эта… Батюшка-царевич, не виноватая я! Ну, понимаете ли, взяла немного там, тут, и все… и все! Больше ни-ни… совсем… упаси Господь! – она перекрестилась трижды.

– И все же! – начал я, уткнув конец пера в лист бумаги, не сводя с нее глаз.

Любовь Петровна сдала всех.

– Ну-с, да тут за все года преступления раскрыты! Ой, спасибо вам, Любовь Петровна! Вот так вот смекалка моя заставила вас выдать все, что знаете!

– Обманули что ли? – удивилась Яга.

– Ну почему сразу «обманули»? Я пошел на хитрость, а вы сами мне все рассказали! Разве не так?

– Ну, – задумалась она, – вроде и так, но каким образом вы этого добились, господин Царевич!

– Еще раз, Любовь Петровна, повторяю, что я вас ни в коем случае не обманывал! Я вас попросил, а вы сами все рассказали! Разве не так?

– Так! – вдумчиво ответила она. – Вот дура старая!

– Ну, желательно, здесь такими словами не выражаться! И не дура вы вовсе! А то, что…

– Так это… – прервала она. – Очки-то нашлись?

– Очки? – удивился я. – Какие?

– Так украл-то кто? – взмолила она. – Нашли воришку?

– И стоило вам, Любовь Петровна, тратить силы и ресурсы воеводы Морожкино такой вот нелепой штукой!

– Как это нелепой? Почему сразу нелепой?!

– А то, что я потратил весь день ради того, чтобы узнать, кто украл ваши очки?

– Ну… – вдумчиво затянула она. – Да!

Я только мотнул головой.

– Хе! Очки ваши, – я сделал небольшую паузу для более эпичного ответа, – на голове!

– Чьей?

– Вашей, Любовь Петровна! Ва-шей! – ответил я и, прихватив шляпу, вышел из кабинета, а Любовь Петровна так и осталась сидеть неподвижно в центре комнаты.

У княжьего трона стоял дубовый стол с большой диарамой3, где располагалась вся армия князя нашего – Василия Ивановича. Здесь и дружины, и конные полки, и лучники. Полк авиации и даже линия обороны из магов и нежити.

Ходят слухи, что князь лично вытачивал из дерева каждого юнита. Да с какой детализацией: и пальчики у всех видны. И глазки у всех , как живые. Даже швы на одежде и то четко просматриваются. Эка, мастерство у нашего батюшки. А если прикинуть, сколько здесь всего, то, неволей начинаешь задумываться о терпении нашего князя.

Он стоял в ночной рубахе до пола. Волосы на голове не причесаны, лицо помято. Как проснулся, так сразу за стол.

– А, это ты! – не обращая внимания на меня, сказал Василий Иванович. – Заходи! Молви, с чем пожаловал!

– Ну, ничего не слышно там, о моем возврате домой? – я слегка отвел взгляд в сторону, потому как понимал, что этим вопросом я, порядком, поднадоел.

– Ничего не слышно! Что-то еще? – ответил Князь изображая крутое пике на солдат моделью самолетика. Издав взрыв, махнул рукой. Солдатики разлетелись в разные стороны.

– Раскрыл я ваши преступления! – с гордостью ответил я, понимая, что меня, незамедлительно, ждет награда.

– Все? – все так же спокойно спросил князь, не обращая внимания.

– Все! – довольно протянул я.

– Как это «все»? – удивился князь.

– Ну… ну все, значит все! – я слегка растерялся.

– А про редьку?

– Раскрыл!

– А про монеты?

– Сделано!

– И про пшено?

– Ага!

– Крапива?

– Ага!

– Конюшня?

– Ага! Ага! Ага! Василий Иванович, я раскрыл, абсолютно, все дела, которые вы мне поручили!

– А с казной? – прищурив глаз, сказал князь, посмотрев на меня.

– И с казной! – выдохнул я.

Это, кстати, было самое тяжелое расследование в моей новой практике. А, оказалось, все банально просто: кто-то что-то где-то взял. Второй не увидел. Третий забил тревогу, а четвертый всех обвинил. В общем, как обычно.