Лир шла на плач призраков; женские и детские голоса переливались какофонией из надрывного воя, рыданий, истеричного смеха и угрожающих выкриков. Белоснежные силуэты, словно сплетённые из паутины, метались в воздухе то в приступе горя, то в гневе. Когда призраки изучали Лир пустыми глазами, мышцы сковывало ледяным параличом.

Она обратилась к неповоротливому течению Смерти, напоминавшему патоку, и вздрогнула от нахлынувшего могильного хлада, терпеливо ожидающего гостей, а где-то неподалёку зияла открытая рана — исток кошмара. Старик сравнивал его с клещом, которого нужно выдернуть, но Лир увидела нечто другое.

Древний эльфийский город разросся по вкусу Мортис: из улиц торчали кости, словно рёбра гигантского монстра, что склонялись над почерневшими, обросшими прахом и паутиной домами; на камне росли странные полипы, сочащиеся гноем и чёрной жижей. Миазмы летали в воздухе, выбивая дыхание. Лир закашлялась, и призраки одновременно развернули к ней лица.

— Ты ещё не умерла, — детский голос искренне обрадовался, — но это ненадолго!

Паутина сплелась в маленький силуэт девочки в оборванном платье. Лир прикрыла ладонью рот и нос, чтобы хоть немного защититься от ядовитых испарений.

— Мортис служат и живые, — повторила она слова старика. Эрхог тоже признали нежитью ещё при жизни, но когда она действительно умерла, то обрела небывалую силу.

Девочка вспорхнула на порыве ветра и рассмеялась.

— Миазмы разрушат плоть, проникнут в кровь, пока ты не заболеешь и не присоединишься к нам навсегда. Так со всеми бывает.

Лир отмахнулась, когда ледяной обрывок платья коснулся головы, и указала в сторону истока.

— Я пришла посмотреть, что там. Ты знаешь?

Девочка издала странный неприятный звук, похожий на трель сверчков. Смешливые нотки в её голосе звучали одновременно с высоким криком, словно наслаивающееся эхо:

— Там гниёт обманщица! Ложный оракул!

Лир тут же пошла дальше, но девочка увязалась следом, отпуская оскорбления в адрес мёртвой женщины. Тонкие и невесомые, как солнечные лучи, нити Жизни сами потянулись к Лир. Словно воочию город сбросил призрачный лик, оголив на миг каменные стены высоких башен и переплетённые корни великого древа; она шла к поляне с рунными камнями, где толпились эльфы, выкрикивая такие же проклятия. В центре стояла девушка с поникшей головой; из её растрёпанных светлых волос сочилась кровь.

Они потребовали донести слова Галлеана, которых она не услышала, а когда время вышло, привели её в Круг спригганов под очи архонтов. Защитник города уже был мёртв, и его голову насадили на пики горные великаны. Лесной пожар подходил к границам, и горячий дым простирался перед ним стеной до небес.

Они не хотели слышать, что их бог мёртв — разорван в клочья, а его сердце летело к солнцу, — и велели деве лечь на священную землю, чтобы смиренно ждать спасителя. Удушливый дым накрыл город, а Галлеан так и не пришёл.

Они говорили, что спаситель появляется лишь тогда, когда он действительно нужен — значит, дева недостаточно страдала. Тогда они собрались вновь и взяли в руки камни. Как и было велено, дева смиренно лежала, терпеливо принимая удары, плевки и оскорбления во имя всеобщего спасения, пока её мысли не упали к молчаливому небу. Только старый дракон, ровесник всего сущего, услышал её последний вздох и обезумел, увидев, что они натворили. Корни их злобы проросли в землю сквозь её тело и отравили хранителя гор, а с ним — обречённый город, что переродился с новой богиней, возлюбленной женой Галлеана.

Едва чувствуя своё тело, Лир вынырнула из чужих воспоминаний и оперлась о рунный камень; глаза слипались, так что пришлось ударить себя по щекам, чтобы не уснуть стоя вечным сном. Страшные сказки, с которыми Лир коротала вечера, ожили на её глазах. Дева до сих пор лежала на том же месте, ожидая спасителя — белый силуэт на чёрной земле со сложенными на груди руками, от которого ползли чёрные, жирные нити не-жизни, их проклятия.

Отмахнувшись от призраков, назойливо витавших вокруг, Лир упала на колени перед ней, понятия не имея, сработают ли молитвы на представителя другой расы. Лицо девы расплылось дымкой, словно перед смертью его разорвали в лоскуты. Оракулы отличались талантом к целительству и отлично слышали лес, а значит, тоже могли повернуть поток вспять: вместо того, чтобы спасти себя, она отравила своих мучителей, используя энергию природы. Лир тяжело вздохнула, прекрасно представив себя на её месте.

Живые и мёртвые устали от проклятия, однако не было никого, кто подарил бы им благословение — направил взор Всевышнего во тьму и вернул забытым душам свет. Ламберт говорил, что молитвы возвращали его домой невредимым, ведь Лир желала этого всем сердцем. Теперь она просила спасения для целого города, словно сама стала нитью между богом и миром:

— Всевышний, Верховный Отец, ты видишь эти измученные души? Мы все равны перед тобой в своём смертном несовершенстве. Прости нас и принеси покой…

Лир говорила всё, что приходило в голову, наверное, больше имея в виду себя, чем мёртвую измученную женщину; и когда сил не осталось, чтобы и на коленях стоять, её руки охватил серебристый целительный свет. Опёршись на локоть, Лир скатилась на то же место, где лежала оракул, и посмотрела на безразличное небо её глазами. Здесь она молила о помощи, и мёртвый, сошедший с ума дух до сих пор не мог забыть её.

Поток словно вскипел, вырвался из-под земли, затопив разум. Ветер разрывал призраков, вытряхивал из доспехов трухлявые останки. Где-то далеко с рёвом рассыпался в прах костяной дракон — мёртвый дух с отравленной памятью. Город из костей и миазмов рухнул, утратив свою силу. Лир пыталась дышать в центре развернувшегося вихря, однако усталость навалилась толщей земли.

Она проснулась на том же месте, когда солнце коснулось лица, подскочила и тут же скрючилась от боли в спине и мышцах. Наверное, Лир чудом не умерла от переохлаждения. Вокруг было подозрительно тихо: ни стонов, ни криков. Кряхтя, она поднялась, опираясь на руки, выпрямилась, размяла спину и осмотрелась. Земля и деревья не изменились, но город вокруг словно в один миг обветшал, обуглился как после пожара; миазмы исчезли, однако Лир всё равно чувствовала себя паршиво и призвала целительную силу. Магия Жизни легко отозвалась и окутала руки свечением.

Повсюду Лир натыкалась на гниющие тела, скелеты и присыпанные прахом доспехи — словно выброшенные кукольником марионетки. Мертвецы наконец упокоились. Однако радость быстро омрачилась урчанием в животе, и Лир чуть не выругалась, вспомнив, что отпустила коня, а значит, придётся добираться до храма Галлеана пешком и надеяться, что демоны её не заметят. Она подняла взгляд к пику, где в окружении снежного вихря ожидал портал.

Ламберт уже проехал освободившиеся от нежити земли, пока Лир лежала без сознания: истоптанная тропа пилигримов петляла и уходила вверх, как казалось, прямиком в небо. Оглядывая восхитительный пейзаж, Лир представляла, каким могло быть это место много лет назад: люди вырубили лес ради выживания, но когда-то он укрывал всю низину. Альянс пал и раскололся после смерти Галлеана, однако с его воскрешением война прокатилась по всему Невендаару. Эльфы маршировали с пустыми, одухотворёнными лицами и его именем на устах. Поговаривали, что их бог спятил после смерти, и Лир сразу вспомнила духа Шлаахши: возможно, быть смертным не так уж плохо, раз они могут хотя бы умереть спокойно.

Дышать становилось всё тяжелее, поэтому Лир периодически останавливалась на привалы в каком-нибудь живописном месте, подъедала хлебцы из сумки и осматривалась, пока однажды не заметила на тропе цепочку всадников без знамён. На радостях она подпрыгнула, размахивая руками, и строй развернулся в её сторону. От улыбки растрескались обветрившиеся губы, но Лир была так счастлива, что сплясала, чтобы разогреться.

Годрик спрыгнул с коня, не успев толком притормозить; монахиня, сидевшая за ним, взвизгнула, но успела перехватить поводья и приветливо помахала Лир. Та знала лицо каждого, кто приехал на помощь, и благодарность затопила сердце. Годрик подошёл ближе, и Лир, столкнувшись с ним доспехами, поцеловала его в небритую щёку.