– А ты не так делаешь?

– И я так делаю, и все гончары Велеса славят, так нам дидами нашими завещано. И то в толк возьми: Всеслав супротив киевского князя выступает. Пусть Изяслав у себя, на Руси начальствует, а Новгород – вольный город. Сколько Изяславов отец Ярослав новгородской кровушки пролил? И сынок такой же. Вот то-то же. Я так думаю: ежели подойдёт Всеслав к Городу, принять надобно, а сынка Изяславова – гнать.

– Такие дела на вече решают. Без веча ворота открывать – то измена. За измену, сам знаешь, жернов на шею и с Великого моста в Волхов.

Жизномир хмыкнул:

– Сейчас зима, замёрз Волхов.

– Се крепко обмыслить надобно.

– Само собой, – согласился Жизномир и повернулся к зятю: – Что, парень, как с дочкой моей уживаетесь?

– Ладно живём, – Рознег приветливо улыбнулся тестю.

– Ты вот что, сын, проводи свата в избу, а я твой гарнец закончу, тоже приду.

Несда заменил Рознега, толкнул ногой нижний круг. Вот уж сват-непоседа. Нешто дома работы нет? А приветить надо, ничего не поделаешь.

С утра Несда сам взялся готовить тесто. Вчера на торге купец Нестор заказал две братины, кисельницы и кашники.

– На эту челядь безрукую ни суден, ни сосудов не напасёшься, – сетовал купчина.

– Ай, торг мал? – усмешливо спрашивал гончар. – Глянь-ко, сколько всего. У меня нет, у других есть.

– Видел я всё, весь ряд обошёл. Много чего есть, да всё не то. Ты мне братины вылепи с узором да клейма поставь, и мои, и на прибыток. Уважишь, понравится, у тебя только буду брать.

Товар на торге разбирали хорошо, грех жаловаться. Но постоянный покупатель, вроде богатого купца, – хорошая польза. Выгодного покупателя надобно привадить, и гончар старался. Для прочности добавил особого белого песка и старательно вымешивал тесто.

Ишь, челядь безрукая, горшки бьёт. С таким песочком не разобьёт, лишку бы не насыпать.

Занятый делом, Несда не сразу отозвался на зов жены. Та стояла в дверях и звала его:

– Человек к тебе из Плескова.

Обмыв в бадейке руки, Несда накинул на плечи кожух, вышел из мастерской, прикрикнул на рвавшегося с цепи Варяга. Поздоровавшись, гость протянул грамотку. Хозяин развернул берестяной лоскуток.

Поклон от Василия Несде. В прошлом году ты был в Плескове и взял у меня пять кун. Те куны не отдавай. Дай Ростиху кринок, кувшинов, крупников. Дай добрых с пупком и со звоном.

– Пойдём в гончарню, выберешь, что надобно.

Вот же дела какие – все и со звоном, и с пупком хотят. Но долг есть долг, возвращать надо.

Ростих выбирал посуду, одобрительно цокал языком, Несда стоял рядом, скрёб подбородок.

– Хочу спросить тебя, Ростих. К вам князь Всеслав ходил, а вы его не пустили. Почто так?

– Потому не пустили, что тать он, чародей этот. Два года тому ходил к Киеву, зорил городки и сёла. То же и с Плесковым сотворил бы, потому и не пустили.

Несда велел сыновьям помочь гостю уложить посуду в сани, вернулся к работе. Ох, непрост этот князь-чародей.

До Новгорода добирались более седмицы. Всяко приходилось. Брели по колено в снегу по занесённой дороге, пережидали в лесу снежную заметь. Сжимая топоры, зажжённые пламенники, изготовив луки с горючими стрелами, слушали волчий вой. Смеян, как всегда, озорничал, как-то завыл по-волчьи над ухом придремавшего Переяра. Проказа вышла боком. Переполошился не только Переяр, и Родогор наградил шутника крепким подзатыльником.

В Жихарево подворье въехали после полдня. До позднего вечера, охая, крякая, парились в бане.

В эту ночь Жихарь спал плохо. Просыпался, выскакивал во двор, вглядывался в тёмное небо, подгоняя денницу. Под утро забылся беспокойным сном. Когда открыл глаза, избу освещала лучина, Смеяна месила тесто для хлебов. Жена уговаривала поесть каши, но скоморох наскоро сжевал ломоть хлеба с луковицей, запил квасом, натянул кожух и отправился в Городище.

К князю скомороха не пустили. Жихарь не успокоился, долбил ногами воротца. Два заскучавших на морозе воротника исполнили своё обещание, надавали тумаков, сунули головой в сугроб. Жихарь выбрался из рыхлого снега, отряхнулся, утёр лик рукавицей. Рукавица заалела от крови из разбитой губы. Подумалось: «Надо было на Софийскую сторону идти, в Детинец. Князь, вишь, какой гордый, с простым людином и говорить брезгует. Это ж какого кругаля придётся делать, так и день закончится! Однако пожду».

Утренний мороз кусался. Жихарь нахлобучил поглубже шапку, тёр рукавицей нос, щёки. Но вот ворота распахнулись, из крепостного двора в сопровождении нескольких дружинников выехал важный боярин, скользнул равнодушным взглядом по растрёпанному простолюдину. Жихарь резво подскочил к всаднику, поймал стремя, обхватил красный сафьяновый сапог. Дружинники не успели отогнать навязчивого просителя.

Боярин дёрнул ногой, закричал в ярости:

– Да ты что?

– Не гони, боярин! – ответно крикнул Жихарь. – Выслушай! Злая весть у меня о полоцком князе. Хочет Мстислава из Новгорода прогнать.

Скоморох сообразил, надо про беды, грозящие князю, говорить, быстрей выслушают.

– Постойте! – остановил боярин дружинников, награждавших наглеца тычками под рёбра. – Тащите его во двор.

На крытом рундуке стоял князь Мстислав, опираясь ладонями о перила. Глядел недовольно на вернувшегося боярина. Тот спешился, ухватил скомороха за воротник кожуха, повлёк к крыльцу. Обозлившись на неласковый приём, Жихарь попытался вывернуться, но под руку подхватил дружинник.

– Кланяйся князю, заселшина! – рыкнул боярин.

Жихарь снял кукуль, поклонился поясно, под неприветливыми взглядами замешкался.

Боярин ткнул в бок:

– Говори, чего хотел, пока батогов не отведал.

Горемычный вестник откашлялся, назвал себя:

– Были с ватагой в Полоцке. Князь к себе позвал. На пиру проведал я про злоумышления полоцкого князя. После Святок собрался Всеслав идти на Новгород. Город пограбить, а тебя, князь, с княжения согнать. Восхотел Всеслав сделать Новгород своим данником. Ещё хочет колокола и всякую церковную утварь с новгородской Софии к себе, в полоцкую Софию, перевезти.

Мстислав прикусил левый ус, посмотрел злобно, словно не Всеслав, а стоявший перед ним простец злоумышлял против него:

– Врёшь, собачий сын! Вот велю батогов всыпать, чего тогда запоёшь?

Не думал Жихарь, что князь Мстислав станет его мёдами поить и жареными лебедями потчевать, но такого приёма не ожидал.

– Воля твоя, княже, да только правду рек я. Как узнал про такое, сразу в путь пустился, дабы тебя упредить. Меж собой Всеславовы дружинники похвалялись, как город ограбят, а твою дружину разгонят, как стадо овец. Вот только Святки кончатся, так и пойдут. Поспешай, княже, Святки уж кончились.

– А Всеслав что толковал?

– Всеслав говорил, потешьте, мол, нас перед походом.

– Ну, гляди, скоморох, коли лжу рек, насидишься у меня в пору бе.

Дружинники в благодарность за принесённую весть дали пинка и выпроводили за ворота. Не стоило про овечье стадо поминать.

Мстислав с ближним боярином Дубыней вошли в терем, в Людную палату.

Боярин дубовым кряжем громоздился на лавке, князь мерил шагами палату, кусал ус. Молчали.

– Ну? – спросил Мстислав, стоя к Дубыне спиной и поворотя голову.

Дубыня мял бороду, опустив глаза долу. Не выстоять Мстиславу против Всеслава. Да разве скажешь такое прямо? Ведал боярин нрав своего молодого властелина. Заносчив и злобен был Изяславов сын. В заносчивости безогляден. Знал, не согласится, всё же, подняв взор, молвил:

– Надо слать гонца в Киев, известить великого князя, дабы помощь прислал. Посаднику вели вече созвать, попроси новгородцев рать выставить. Кто ведает, как сильна у Всеслава дружина, сколько рати собрал?

Мстислав хмурился, всё так же молча ус кусал. В печи потрескивали поленья, за стеной скрипели половицы под чьими-то тяжёлыми шагами. Сверкнув очами, князь воззрился на боярина.