На площади кипел раздрай. Прекословники хватали друг друга за грудки, кричали, аж слюна брызгала:
– Всеслав ничего худого Новгороду не сделает. Мстислав – сын киевского князя. У Всеслава с Ярославичами котора. Пускай князья сами меж собой разбираются, наша дело – сторона.
– Ага, идёт медами нас поить да жареными лебедями кормить.
Сбоку поддакивали:
– Не медами, а ромейским вином.
– В запрошлом годе Всеслав на Плесков ходил. Своей земли мало? Глаза у полоцкого князя завидущие чужое добро хапать. Сколько сёл под Плесковым пограбил да пожёг, людей побил. Говоришь, ничего худого нам не сделает? Да с нами то же самое будет. За таки речи на Волхов да в полынью.
Жихарь схватился с щербатым мужиком в продранном на плече кожухе. Выпучив глаза, мужик орал, какой, дескать, Всеслав добрый, блюдёт старую веру, изгонит из Новгорода киевских князей да попов, и от того городу будет великая польза. Скоморох ухватил Всеславова доброхота за кожух, тряс, у того аж голова болталась.
– Грабить Всеслав идёт, а не волю несёт, дубовая твоя башка. Плесков – брат Новгороду. Что Чародей Плескову хотел сотворить? Вот тоже Новгороду сотворит.
Отстранив Петряту, на край степени встал боярин Коснятин:
– Не слушайте Петряту, новгородцы! Измену речет посадник. Мы Всеслава не звали. Идёт к нам, аки тать. Запрём ворота, не пустим полочан в город.
Раздались выкрики:
– Изменника в Волхов! Вяжите его, братие! Найдём прорубь пошире!
– Коснятина – в посадники!
Дело оборачивалось худо. Ретивые горожане живо полынью сыщут. Петрята бочком-бочком затерялся среди бояр и покинул степень.
В посадники Петряту определил Мстислав. Определил против воли новгородского боярства. Уж они-то хорошо знали нрав своего соотечественника. Был Петрята человеком лукавым, хитрым и пронырливым, угодливым перед сильнейшим. Видно, такой человек и нужен был князю. В распрях Мстислава с новгородским боярством Петрята держал сторону не родного города, а его властителя. Теперь Мстислава нет, и во Всеславе Петрята видел нового покровителя. Всеславу непременно донесут, что именно он, Петрята, призывал горожан открыть князю ворота. Глядишь, новый князь оставит его в посадниках.
Несда не знал, что и думать. Одних послушаешь – за ними правда, супротивники их тоже правду рекут. Гончар был человеком кротким, многотерпеливым, рад был бы, коли дело миром кончилось. Старший сын имел иной нрав.
Рядом с Коснятиным встал епископ Стефан, стучал посохом о дубовые плахи, ажно гул пошёл, ревел басом:
– Новгородцы! Не пустим Всеслава в город! Полоцкий князь – чародей, знается с нечистыми, защитник поганьской веры.
Епископ посылал проклятья князю-чародею, но его призывы возымели обратное действие. Епископа горожане не любили, как гонителя их преданий и обычаев. Поневоле у некоторых рождалось сочувствие к предмету его притеснений.
К князю Мстиславу, приведённому в Новгород его отцом великим киевским князем Изяславом, горожане приязни не питали. Ещё жила память о Владимире, Ярославовом сыне. Владимир был князем заботливым, князем-пастухом. Нежданная смерть его явилась Новгороду горем. Чаяли новгородцы видеть у себя князем Ростислава, Владимирова сына. Ан вышло по-иному. Наплевал великий князь на их чаяния. Обида затаилась у новгородцев. Появилось хотение избавиться от великокняжеского своевольства. Мстислав был князем-волком. Город был ему чужд, и он был для города чужаком. Сидел в Городище подобно варягу. У варяга одна мысль: как бы побольше взять. Даже княжеские ловища в Русе и близ Новгорода были ему не по нраву. Зверя, дескать, мало и рыба мелкая. Ладился Мстислав ездить за данью в Заволочье, куда по новгородскому закону путь князьям заказан. Нарушал князь новгородские обычаи, из-за того были у него с боярством большие распри.
Гончары спорили с кузнецами, Людин конец – с Неревским, Софийская сторона – с Торговой. Не было единения и среди лучших людей, едва не за бороды друг друга таскали. Всяк стоял на своём. Покричали новгородцы, побуянили, пошумели. Кому нос раскровянили, кому отметины знатные на ликах оставили, кому рукав на кожухе оторвали, кому воротник, кто пуговиц лишился, да с тем и разошлись. Князь сбежал, епископа ненавидели, посадника прогнали, едва не сунув в ледяную купель. Некому было сказать разумное слово, дабы всех к единому суждению привести. Посадника князь назначает, да князя не было. Коснятина кричала Софийская сторона, да Торговой он был не люб.
С тяжёлым сердцем возвращал Жихарь на Рогатицу. Большая и неотвратимая беда надвигалась на Новгород. Некому было оборонить его, ибо не было у горожан единого отчего радения к родному городу.
Однако же городские ворота заперли крепко-накрепко; кроме воротников, на вежах поставили дозорных.
Стужа в просинце навалилась лютая. Словно налитый кровью округлый пузырь солнца выплывал из морозной мглы. Из печных труб поднимались ровные струи сизого дыма, расползавшиеся в вышине слоистыми блинами. Дозорные толкались, охлопывали себя руками в меховых рукавицах, топали ногами.
– Даже пташки не чирикают и собаки молчат, – разлепив губы, проговорил Вятко. – Да кто в такую морозяку брань затеет? Сидят полочане по избам и нос наружу не высовывают.
Булгак не отвечал, вглядывался вдаль. Глаза заслезились. Сняв рукавицу, вытер мокроту кулаком.
– Однако идут.
К городу приближалась густая вереница воев. Хвост её терялся в утренней мгле. Ещё не слышалось ржанье коней, не различались лица, но двигалась вереница споро.
– Скачи в Детинец, подымай город! – выкрикнул Булгак.
Вятко хотел возразить, почему он, но подумал, лучше размяться, чем недвижно стоять на морозе, и кубарем скатился вниз по лестнице. Отвязав заиндевевшую лошадь, вскочил верхи и галопом поскакал в Детинец, крича во всё горло.
Ещё гудело тревожное било, на стены лезли жители Людиного конца.
Три вершника подъехали к городским воротам, спешились, ударили рукоятями мечей в окованные железными полосами дубовые щиты. С городницы донеслось звонко-задиристое:
– Чего надо? Мы нищим не подаём, езжайте мимо, калики перехожие.
Вой в красной шапке, отороченной серебристым мехом, гаркнул:
– Эй, остроумцы, ворота отворяйте! К вам сам князь Всеслав пожаловал.
Тот же голос ответил:
– На что Всеславу ворота? Он же чародей! Обратит вас в ворон, вот и перелетайте.
– Я вот те счас язык твой поганский выдерну.
– Ой-ой-ой! Напужал! Вот тебе подарочек от новгородцев.
Ударившись о бронь, стрела застряла в кожухе. Раздался другой голос, более зычный и мощный:
– Скажите своему князю, пускай убирается восвояси. Новгород ворота не откроет.
Князь всё видел и слышал. Вопреки ожиданиям, новгородцы не пустили в город. Князь бежал, дружина его разгромлена, а жители сопротивляются. Мало того, ещё и бесчестят его. Гнев, холодный и тяжёлый, как стынущая вода при ледоставе, наполнял Всеслава. Прекословие ярило Чародея. Словно и невдомёк было: никто по доброй воле не откроет дверь татю.
Первый приступ не удался. Новгородцы метали стрелы, сулицы, били копьями лезших на городню воев. Осада в стужу, когда, казалось, плюнь и плевок упадёт на землю ледышкой, сулила закончиться ничем, как осада Плескова. Ратники одну-другую ночь проведут на снегу, и пыл их угаснет. Требовалось коренное решение.
– Спалить бы этих мордофилей! – воскликнул боярин Берсень, глядя на толпившихся у костров воев.
В отличие от своего князя, боярин брил подбородок и носил длинные чёрные усы. На морозе подбородок стал сизым, а усы свисали сосульками.
Единый миг размышлял Всеслав. И вот одни ратники ломали сухой камыш по берегам Гзени, иные уехали в луга в поисках стогов сена, третьи рубили сухостой в лесу. После полудня заполыхали костры под городницами, занялось столпьё. Мало было защитников на стенах, не смогли отогнать прикрывавшихся щитами полочан.
Не понимал Берсень своего князя. Полоцкие земли до Варяжского моря простираются, нивы, пажити, ловы обильные. Княжий двор – полная чаша. Всего у князя хватает – и рухляди, и злата, и съестных припасов. Живи да радуйся. На что ему Киев, на что Новгород, ежели своя земля обширна и обильна. В Софийском соборе колоколов нет, вот беда-то! Нешто без колоколов обойтись нельзя? Дай время, и в Полоцке колокола появятся. То были потаённые думы боярина. Служил боярин князю верно. Коли повелел князь взять Новгород, всё сделает, дабы исполнить княжью волю.
