Но лето пролетело. И осень прошла.

– Но, Витя, так жить нельзя, – говорила Вита ещё весной, когда он вдруг ушёл от жены с одной спортивной сумкой. Оставил, как обычно, всё: квартиру, всё в квартире, новенький «жигуль». И даже обручалку. Не получалась у него роль любовника, способного наносить жестокие раны на поле брани. Ни с кем не получалась, тем более с жёнами. Влюблялся – женился. Разлюблялся – уходил. Он считал, что только так морально. Вообще, мораль сильному человеку необходима, считал он. Она заставляет подчинять себе того, кто слабее. То есть женщину. Ведь именно женщина – пробный камень мужской силы. Если женщина верит в своего мужчину и следует за ним, он способен свернуть горы. Женщина даёт мужчине максимальные ощущения, а значит и требует максимальных действий. Он и был готов к ним: готовить на костре, спать в шалаше, работать сутками. Хотя нет – сутками нет. Ночи он оставлял для Виты.

Поначалу они и жили, считай, в шалаше. Потому что маленькая дачка за городом в небольшом приморском селе, насквозь продуваемая ветрами, где  их приютил один из Витькиных друзей, и не тянула на большее. Выбитые стёкла заливало дождём, за  оборванными обоями шуршали мыши. А старая плита, сохранившаяся, наверное, ещё со времён царя Гороха, дымила и упорно не желала жарить даже яичницу. Но он привозил из «Таврии» всё готовое и, выкладывая пластиковые контейнеры с яствами, объявлял:

– Сегодня ужин при свечах!

И действительно. Зажигал и расставлял на рассохшихся облупленных половицах тяжёлые бокалы с разноцветными  ароматическими свечами. И расстилал в середине старенький ковришко, что стоял в углу свёрнутый за ненадобностью хозяевам в ожидании, что им заинтересуется моль. И они садились, по-восточному скрестив ноги, причём, она чаще всего совсем без одежды или в одних стрингах, которые лишь ещё откровеннее выделяли смутную балку на древесного цвета её теле. И упивались волшебными коблевскими винами до изнеможения, и пиршествовали, являя собой ещё одно наглядное доказательство, на сей раз чьего-то мудрого утверждения: ошущаю – значит живу!

– Я обожаю тебя, Витка! – говорил он, заглядывая то в голубой её глаз, то в медовый. – Мне кажется – я никогда не был так счастлив, как теперь.

И она ему вторила:

– Витька, я ведь до тебя вообще не знала, что есть на свете такое. Я думала, сочиняют писатели. И никогда не верила! А оно – вот… – И она прикладывала его большую ладонь к своей левой груди с вспухшим коричневым соском, откуда тюкало, как крохотный цыплёнок в скорлупу. А со двора несло в окна запахом золотящегося мяса, которое Виктор наловчился жарить прямо на нескольких треснутых кирпичах, установленных ребром, насадив замаринованные куски баранины на вертел.

И им обоим казалось, что они уже переживали эти минуты когда-то. Может, даже не на этой планете. Ведь пишут же, что мы видим Млечный путь только потому, что он воистину уже существует в наших душах.

– Ой, чого ж вы, риднэньки-золотэнькы, города не сапаетэ? – как-то заглянула к ним баба Люся, приторная старуха, от которой по селу расползались любые, даже самые бредовые слухи. Баба Люся жила напротив и часто наблюдала странную полуголую парочку в бинокль сына. Её сын был милиционером, патрулировал рынок «Седьмой километр». Что-то там всегда происходило, приходилось влезать в какие-то крутые разборки за рыночные сферы влияния и, бывало, как с утра уезжал на работу, так там и ночевал. А мамаша в свободные от хознужд минуты с большим интересом изучала совершенно непонятную жизнь соседей.

– Рыбонькы ж вы мои, з вашого городу до мэнэ жукы повзуть! – жаловалась она, цепко разглядывая смущённо кутавшуюся в простыню молодку, которая уже целое лето как поселилась тут и ни разу не взялась за сапку. Не говоря о том, что молоко не у неё покупает, а ждёт, когда мужик привезёт из города.

– И вышня вон сыплэться. Ой, золоти ж вы сусидушкы, з нии ж трэба варэныкы, з нии ж трэба компоту на зыму…

Они смеялись: это был не их огород и не их вишни. И вообще, когда они оказывались вместе, им не было никакого дела ни до кого, тем более до чего-то неодушевлённого, которое к тому же отцвело. И хоть Вита считала себя не из городских неумех, но родную Балку навестила лишь раз и только для того, чтобы познакомить мать с новым избранником, ради которого отважилась бросить ребёнка на попечение свекрови, а также квартиру на Черёмушках, где всё-таки пока оставалась прописанной. В надежде, что как-то оно рано или поздно утрясётся-сладится, а когда сладится, они с Виктором ребёнка заберут.

– Сколько можно миловаться? – намеренно громким шёпотом выговаривала мать дочери, которая и сама-то не знала – сколько дней, ночей, сколько месяцев подряд такое возможно.

– Пора бы и честь знать, – несмотря на подаваемые дочкой знаки, не унималась мать. – Погляди его лучше в деле. По мужичьи-то он может и угодил. А вот как кормилец… Любовь-то, мил моя, ведь что? Годы, прожитые вместе. Есть-пить-детей растить. А миловаться – это срам один, полюбовництво. Надолго не хватит.

И уже наутро Виктор в замшевом – по моде – пальто до пят, в щёгольских узконосых туфлях, как из журнала мод «GQ», стоял за Хорольским (хрульским, как он его в сердцах окрестил) прилавком с разделанным на нём кабаном. Несколько брезгливо брал в руки розоватый, аккуратно нарезанный по килограмму будущей тёщей шмат, клал его в чашечку весов, а в другую кидал килограммовую гирьку. Чашки отчаянно ходили вниз-вверх, не желая принимать равновесное состояние, и он, мысленно матюгаясь на чём свет стоит, отхватывал ножом ещё кусок и добавлял в первую, после чего чашка с гирей стремительно взлетала вверх и ни в какую не желала опускаться. Добавочные гирьки ситуации не меняли. В итоге, отвешивая кусок свинины, Виктор приноровился давать поход побольше, из-за чего распродался даже быстрее других. И тайно перекрестился: «Слава тебе!»

Подсчитав выручку, мать авторитарно заключила:

– Ну не! Он тебя не стоит – гони!

После той поездки всё и началось. Не совсем всё, конечно. Но именно после неё вскоре Вит нашёл Виту в чужой постели. Ну, не то, чтобы совсем в чужой. В постели мужа. Даже не в постели, а просто в его квартире. Там, где оставалась её дочка. Потому что вернулся из рейса муж, и она бросилась назад то ли с повинной, то ли, с целью объясниться. Но Витька-то знал, что такое вернуться из рейса молодому здоровому мужику. Да и Витку уже знал неплохо. И уже хорошо понимал, что, действительно, так жить, как прожили они эти полгода, невозможно. Всё-таки Вита – мать. И не сможет она долго оставаться с ним, не зная, как растёт её ребёнок, где и с кем бывает. Город – не село, опасностей больше. То и дело «Одесский вестник» публиковал «криминальную хронику», которая с каждым месяцем становилась всё жёстче. То, о чём прежде доводилось услышать раз в несколько лет, стало происходить каждый день. И когда она прибежала назад к Виктору заплаканная и разочарованная, допытываться ни о чём не стал, был рад ей. Ведь в каждой любви есть островки некой деформации, своего рода  аномальные зоны, где теряется связь, и где может в щепки разбиться утлое судёнышко, на котором двое пытаются выгрести из опасного течения. Они тогда просто решили как-то перезимовать на яхте, а с весны он попытается договориться с Риммкой о размене квартиры. Хотя бы на крохотную коммуну. Всё-таки была у них большая трёхкомнатная да ещё в парковой зоне!