Став трибуной иного Бога,

вспоминай о нас – детях смога

и пропитанных серой вод, –

надкусивших зелёный плод

то ли яблока, то ли груши...

Не умевших друг друга слушать

и любивших с ножа – еду...

Евгения Красноярова,

«Тайна, скрытая в нашем Имени...»

АДАМОВО ЯБЛОКО

Кусочек оного плода, застрявший у него в горле, по сей день именуется адамовым яблоком.

                          Людмила  Шарга.

И вот я - в Америке! И вовсе не собиралась уезжать я в эту страну. Просто подвернулась оказия: мне предложили рвануть туда с желанной для многих целью повышения квалификации. Повышали-то её торговые работники, в число которых я не входила, но шанс увидеть заокеанский рай подвалил вовремя: бандитские разборки на улицах и передел госсобственности уже утомили, а страсть к познанию огромного, сверкающего, как рождественская ёлка, мира взлетела на самый  пик. И с помощью кое-каких знакомств я закосила под студентствующую торговку. Тем более что  всё новое, начиная, к примеру, с первого леденца-петушка в шелестящей обёртке – соблазн не намного меньший, чем в своё время яблоко для Адама.

...А он встретился мне в самые же первые дни – хэллоуинские. Я ещё не вполне обустроилась в своей небольшой комнатке: девственно-белые стены и потолок, с которого сияла невиданная мной ранее галогеновая лампа. И широченная, как взлётная полоса, кровать, вызвавшая во мне недоумение своей беспредельностью и необъятностью. На крохотной кухоньке – электрическая плитка, широкий как шкаф холодильник и микроволновка, вселявшая подсознательный страх.

...Он выделялся среди других – тёмно-шоколадных, желтовато-узкоглазых, разбойно-рыжих и прочих разномастных посетителей хэллоуинского маскарада, где возраст ограничений не имел. Более того, приоритет отдавался парам от пятидесяти и выше. Им и кофе, и, случалось, коктейли (по-английски – «дринки») за счёт заведения преподносили хорошенькие мулатки в белых передничках. Молодых посетителей – от двадцати до тридцати лет – было не больше трети зала. Уже потом я узнала, что в «злачные места» пиндосы пускают только тех, кто достиг двадцати одного года. Хотя громадному чернокожему секьюрити на входе это нисколько не мешало изучать ай-ди – удостоверения личности – даже тех, кому было за восемьдесят. К моему изумлению, их тут было – что мотыльков летом. Бойкие старушки в полумасках с не менее бойкими своими бойфрендами проводили оставшееся им время с нескрываемым наслаждением.

...Он возник возле меня внезапно, как с неба упал, и его широкополая, прямо киношная шляпа хэллоуинского ковбоя показалась мне ореолом, нимбом – так загадочно её светлый овал обрамлял его смуглый лоб.

– Джим, – представился он, и королевским жестом человека, до сих пор не знавшего ни в чём отказа, повёл меня на середину зала.

Я не помню ничего из того, что он говорил, не скажу ни слова из того, что ему отвечала – словно какая-то невероятная химическая реакция включилась во мне... И уже через короткое время, скрепив узы Гименея печатями и подписями уважаемых лиц мэрии, из гражданки Аникиной я стала миссис Смит. О, если бы я знала, что последует из этой слепой веры в сказку!

****

Что такое счастье? Богатство? Карьера? Любовь? Почему люди, зная, что надо всегда поступать себе во благо, норовят обязательно сделать наоборот? Казалось бы, так просто: даже рыжий Сиенна, забравшись в Джимов дом (за который ему, как собаке, платить-то не приходилось) выбирал себе местечко поудобнее, чтобы и хозяев держать в поле зрения и входную дверь, откуда могла бы прийти опасность. Он клал мохнатую морду на лапы и зорко следил за всеми передвижениями в доме. Но то Сиенна, он – золотистый ретривер, а это мы – люди. А человек, как известно, сам кузнец своего несчастья. В отличие от животных, ему  часто отказывают мозги.

Первое, что сделала я: повесила свидетельство о браке в самом видном углу своего нового дома. Первое, что сделал он: составил брачный контракт, в котором указал, что его дом – это только его дом. Располагался дом в тихом районе, возле парка и озера. Не очень большой, по здешним меркам, но и не маленький, потому что кроме первого этажа, из которого, впрочем, дом и состоял, был ещё так называемый цокольный, для хозяйственных, как я поняла, нужд. Там стояла стиральная машина с сушкой и белыми пластиковыми корзинами, куда мой хазбенд («муж» по-русски) каждый вечер сбрасывал свои футболки, сорочки и носки. Там же находилась вся бытовая химия и техника: коробка аэрозолей, два пылесоса, цветные тазы и вёдра, что-то похожее на швабры и другие, не сразу разгаданные мной приспособления для поддержания Чистоты.

Да, именно так: Чистота с большой буквы. Это понятие вместило в моей новой жизни так много, что в малый шрифт оно теперь просто не укладывалось. У себя на родине я привыкла: ополоснула лицо, провела пару раз зубной щёткой во рту, нос припудрила, губы мазнула – и готово. Что касается влажной уборки, она происходила так же, между делом, и не занимала в моей жизни большого места. Потому что куда больше времени уходило на работу, на чтение и учёбу, на девичники в студенческом общежитии и развлечения где-нибудь в «Палладиуме». Гигиена как таковая была понятием несущественным, или вернее, не настолько существенным, чтобы из-за неё у меня когда-либо возникали тёрки. Ну, разве кто из пацанов забрасывал пару своих носков с просьбой срочно постирать, а я торопилась на дискотеку.

– Такое возможно только в дикарской стране, – свысока заметил Джим, прикидывая, долго ли ещё ему придётся меня слушать. Я как раз готовила ко сну постель: натягивала на углы пухлого матраца невесомо-тонкую шёлковую простыню, то и дело норовящую спорхнуть к моим ногам. Потому – очередной вопрос хазбенда «как это: забросить грязные носки в комнату девушек?» – показался мне несущественным. Я промолчала и, пощёлкав выключателями, нырнула под кисейный балдахин. Великолепная кровать в восточном стиле манила призывом. Эту шикарную вещь посоветовала взять моя лучшая (и единственная) подруга Власта. И не просто посоветовала, а сама и взяла: кровать стала её свадебным подарком.