– Где тут банкомат?

– Как скажешь, босс, – подмигнула мне Власта и через минуту затормозила. Банкомат смотрел прямо на меня.

«Хорошо, что мы отъехали подальше», – подумала я, почему-то нисколько не стесняясь своего решения. Ну, не то, что я очень бы  нахомутала, потеряв синицу в образе хазбенда, но я собралась совершить настоящее преступление, караемое кодексом. Не знаю, как местным уголовным – всё-таки я была официальной женой и имела право на его кошелёк. Но по этическим, именно этическим нормам это было, безусловно, недопустимо. И если Бог существует, он наверняка влепит мне единицу. А мотивация была всё та же – хочу! Хочу машину!

Накинув на голову капюшон, я пошла к банкомату. Власта смотрела на меня во все глаза. Наверное, она не ожидала от меня такой прыти. Я и сама дивилась себе, хотя, впрочем, это меня совсем не останавливало. С восторгом подсчитав выданное первым банкоматом, мы с Властой начали последовательно объезжать остальные. Все они услужливо шелестели банкнотами. К половине первого у меня уже было не три-четыре, как я надеялась, а почти тринадцать тысяч: на моё счастье, некоторые банки не успевали зарегистрировать снятие денег и отдавали их ещё раз! А на одной из карт вообще не было лимита. Власта предупредила, что банк мог зафиксировать номера банкнот, потому завтра же она обменяет эти купюры на другие – она знает, где и у кого, а эти уедут в Африку. С тайным облегчением я сунула ей в бардачок всю пачку.

– А ты ничего, – удивленно проговорила она, когда мы вернулись к Джимову дому. И с гордостью заключила: – Моя школа!

Дома по-прежнему никого не было – ступени и дверь терялись во тьме. Теперь мы с Джимом были квиты. Ему – диадема и «прототип», мне – машина.

– Новую тачку будешь держать у меня, чтоб шизоид не догадался, – сказала Власта, и я подивилась её трезвому уму. Мне бы и в голову это не пришло.

Я бухнулась в постель и, как это ни странно, тут же уснула. Под полудетский перестук палочек маримбы из Джимовой стереосистемы. Надо бы выключить, подумала я сквозь сон и – тут же забылась.

***

Мне снился даунтаун в огнях. Банкоматы, как пацаны сигаретками, плевались банкнотами. И аспидного цвета туча, которую рвал на куски сырой ветер. Из неё сыпались розовые, покрытые воском яблоки. Есть их не стоило…

Джим в этом доме был как Алеф. Как точка в пространстве, из которой исходит всё. По крайней мере, именно это я почувствовала, когда утром, не разлепив глаза, услышала раздражённый стук кастрюль на кухне. Хазбенд явно в сердцах грохотал чем-то и вполголоса проклинал всех и вся. Одновременно он названивал куда-то и о чём-то договаривался. Между этими звонками он резко и отрывисто отвечал на параллельные звонки, причём касались они меня. О чём именно шла речь, я не разобрала, но внутренне сжалась, потому что знала причину. Хоть и тешила себя надеждой, что ошибаюсь. В стереосистеме тем временем занудно пилили скрипку.

– Что-то произошло? – спросила я хазбенда, остановившись в проёме арки, отделявшей кухню от столовой.

Наши спальни и кабинет вливались в систему коридоров так, что миновать эту помпезную, с камином, канделябрами и массивным овальным столом комнату было невозможно. Мои намерения были невинны: узнать причину Джимова буйства и предугадать его дальнейшие действия. Теплилась надежда, что всё как-то обойдётся. Ведь нас с Властой никто не видел, а кредитки из незапертого офисного здания мог свистнуть кто угодно. Если, конечно, Джим уже обнаружил пропажу. Но я надеялась, что ещё нет.

– Произошло, – нависнув над массивной пароваркой, хмуро ответил мой одетый в розовую пижаму муж. – Сама знаешь, – добавил он, и в тоне его голоса проявилось всё то, что прежде тщательно маскировалось.

Я проигнорировала выпад и как можно слаще проворковала:

– Расскажи же мне, дорогой.

Он отчуждённо посмотрел на меня и отчеканил:

– Сейчас здесь будет полиция, и ты сама ей всё расскажешь. И покажешь. Воровка!

– Я не в курсе твоих проблем, Джим, поэтому твоя полиция не имеет ко мне отношения. А вот ты, дорогой, потрудись объяснить, где ты был всю ночь после того, как укатил из «Лофта» со своим «прототипом» и бриллиантовой диадемой? За какие такие шиши ты делаешь своим любовникам такие подарки? У тебя же «таксы-таксы». И моргидж, – язвительно ввернула я, наблюдая, как лицо хазбенда сначала краснеет, потом бледнеет и в итоге принимает то беспомощное выражение, какое бывает у застигнутых возле родительского сейфа детей.

Джим смотрел на меня во все глаза.

– Ты в своём уме? – выдавил он. В голосе его прозвучала растерянная и невнятная детская угроза. Почувствовав себя на верном пути, я понеслась дальше.

– Ты сам хотел всё это услышать. Сам! Я не собиралась озвучивать твои выкрутасы. Я о них знаю давно. И если теперь у тебя возникли проблемы, я рада. Может, это тебя чему-нибудь научит. Тоже мне, гений! Не гений ты, а гей! Твои картины – бред сумасшедшего! Ты сам – полная бездарь!

Пожалуй, последнее не стоило бы произносить, но «Остапа несло».

– Тебя в психушку надо сдать! – услышала я свой голос уже как бы со стороны, потому что в этот миг Джим молча обхватил мою шею ладонями.

Так душат киношные маньяки – молча и неумолимо. Я подавилась и в последних проблесках лишённого кислорода сознания замахала руками. И не зря: они нащупали спасение. Накануне я гладила брюки, и вот, наткнувшись рукой на так и оставшийся на столике утюг, я схватила его и изо всех сил врезала доморощенному маньяку по ноге. Он тут же отпустил меня. В один скок я оказалась в ванной, где тоже был телефон, и, задыхаясь, набрала 911.

– Скорее! Муж меня убивает! – прохрипела я.

– Машина выехала, ожидайте! – даже не спросив адреса, ответил оператор 911. Впопыхах я забыла, что полиция здесь мгновенно определяет адрес по номеру телефона.

Воодушевлённая оператором и вооружённая всё тем же утюгом, я увидела себя со стороны и вдруг поняла: та, вторая я, которую я ещё совсем мало знала, уже взяла поводья в собственные руки. Но поводья – это ещё полдела. Я прислушалась к тишине за дверью и отперла защёлку.