Короче, я, как страус, спрятала голову в песок. Ведь за весь вечер на глаза мне не попался ни один предмет из недавней, ещё вчерашней моей жизни, ни одного лица из знакомых  мне лиц  и ни одного слова не прозвучало, которое бы вернуло  меня  назад, в этот сумрачный дом, полный условностей и самолюбивых фанаберий. И вот я снова вступала в этот постылый дом, как на плаху. Казалось, словно только что бывшая мной я вдруг оставила меня, не пошла дальше порога этого дома, и тоже я, но уже другая, тихо, почти неслышно скользнула в дверь. Власта осталась в машине, чтобы, если надо, прийти на помощь.

Внутри всё было по-прежнему: снова миг жизни без завтра и вчера, как заевшая патефонная пластинка из музыкального музея. Навстречу кинулся Сиенна и, водрузив мне на плечи тяжёлые лапы, радостно забил хвостом. Он, вероятно, решил, что теперь всё будет хорошо, и я больше не уйду. А может, пёс пытался донести мне свою собачью истину, что дома всегда лучше. Чтобы убедить меня, он начал играть с собственным хвостом, пытаясь ухватить рыжую метёлку зубами.

«Собаки как люди, тоже играют в игры», – подумала я, уже отгородившись от недавнего тяжёлым бархатным занавесом. Казалось странным, что так легко и быстро сменились декорации внутри меня, в то время как снаружи всё осталось по-прежнему. Гостиная была всё так же не убрана, яблоки всё так же валялись по углам, и всё тот же бутыль лежал на боку под столом. Из полуоткрытой Джимовой двери слышалась гитара. Похоже, Джим не очень-то и переживает из-за нашей стычки. Всё-таки, может и правда, виновата во всём я сама?

С наигранной беззаботностью заглянула я в его спальню. Сумеречно и пусто. И – идеальный порядок. Джима нет. Только внутри стереосистемы у кровати кто-то опять громко ударил по гитарным струнам и забренчал аргентинскую милонгу. И я опомнилась. Время – почти полночь, а Джима нет дома. Где он? И почему? Тут же всплыла моя собственная обида. Ведь это он, а не я устроил из дома крепость. Ведь это он, а не я, оплатил тысячный счет за диадему какому-то «прототипу». Он, а не я ездит на спортивном «Понтиаке». И он, а не я останется в выигрыше, если мы разведёмся. Потому что по контракту этот дом его, а не мой. И живу я здесь на птичьих, можно сказать, правах.

Я вспомнила, что Власта всё ещё ждёт моего сигнала. «Власта, подожди. Я – сейчас!»

***

Я люблю американские ночи. Они полыхают таким каскадом огней, что кажется: это не город по сторонам фривея, а гигантские диадемы, украшающие его бетонную голову. Люблю эти дурманные запахи призрачно полыхающих магнолий по склонам. И скорость люблю, когда машина мчит так, что кажется: ты в салоне Боинга, а не автомобиля.

Но Джимов офис располагался совсем близко, и не было нужды жечь бензин. Мы припарковались за углом, скрытым цветущей азалией, и я осторожно пошла к полуосвещенному входу. До полуночи здание обычно не запиралось. В холле – пусто. Лишь откуда-то из глубины доносился замысловатый свист, принятый мной поначалу за свист электрического чайника. У нас в студенческой общаге я слышала такое не раз: обязательно кто-то забывал собственное намерение почаёвничать, переключаясь на что-то покрепче в ущерб коллективной собственности. И тогда чайник выходил из себя, плюясь и взвизгивая до тех самых пор, пока свисток не выхаркивался.

Оглядываясь и поминутно пугаясь, я тихонько, почти на цыпочках, пробралась к офису Джима. Это оттуда нёсся загадочный свист. Нет, свистел не чайник. Чайника там вообще не было. Зато в мокрой луже на рабочем столе, являя собой собирательный образ пьяницы, теперь и у хазбенда, как недавно у меня, возлежала бутылка. Но уже джина. А в удобном кресле, раскинувшись, совсем как дома, громко храпел сам Джим. Его лицо было запрокинуто, рот раскрыт, всегда аккуратно уложенные волосы торчали во все стороны, а неряшливо ослабленный на шее галстук-селёдка открывал взору распахнутую выбритую грудь.

В свете, проникавшем сквозь несомкнутые жалюзи, я увидела его залитые чем-то кремовые брюки, грязные ботинки, и возле одного из них – увесистый, жёлтой кожи бумажник. Джим купил его в день нашей «свадьбы», в память о новом этапе собственной жизни. Мне же в тот знаменательный день он не купил даже цветка. Чуть позже, когда я пробовала заикнуться об этом, он коротко отвечал: «В Америке именно невесты оплачивают свадьбу и покупают себе цветы». Ещё позже он стал отвечать ещё короче: «Цветы стоят денег»…

Я открыла бумажник: сто долларов, три кредитки и две дебет карты. Самое же захватывающее было то, что я знала Джимов пин-код. Он был одинаков на всех его картах: 1228 – двадцать восьмое декабря – дата развода с первой женой. В прошлом году именно в этот день он чинно отметил свою новообретённую свободу, в честь которой повёл меня в очередной невкусный буфет.

Недолго думая, я выхватила карточки и, кинув бумажник с соткой обратно, выскочила из офиса. Сердце моё грохотало в грудной клетке и, казалось, вот-вот пробьет её. А завораживающие ритмы в моей голове уже сложились в мамбу, и гремела она как фейерверк. Фейерверк в честь моего решения.

Человек хочет счастья. Любое своё действие он проворачивает с мыслью: хочу! Хочу счастья. А представляется оно как в одушевлённом, так и неодушевлённом имени существительном. Или даже в абстрактном понятии, вообще пока не принявшем какую-либо форму. Ни один из нас не собирается ввергать себя в круговерть проблем, но в итоге, если взглянуть со стороны – всё наоборот: никакого счастья человек не добивается. Он проигрывается в карты, курит, спивается или просто гонится за каким-нибудь журавлём в небе, в то время как синица в его руке, устав ждать, улетает куда-нибудь за моря-океаны в тридесятое царство. И тогда человек начинает биться как в падучей: пач-чему, ну, пач-ч-чему и синица от меня улетела. А ведь я так к ней привык…

– Жми! – громким шёпотом скомандовала я Власте, и она, ни о чём не спрашивая, нажала на газ.

***

Странный народ – пиндосы. Они так рано укладываются спать, что непонятно, кем же заполнены дискотеки и ночные клубы. Ведь сказать, что там пусто, судя по той же «Изумрудной королеве», нельзя. Наоборот, желающих порезвиться – навалом! И прибывают они примерно в это время – сейчас на часах 23:40. А вокруг – ни души. И в домах огни пригашены. И машины редки.

– Так куда? – снижая скорость, поинтересовалась, наконец, Власта. – Мы катаемся или как?

Я не сразу ответила, занятая своими мыслями. До полуночи я успею снять деньги хотя бы с нескольких карт: если лимит – пятьсот долларов в день, то хотя бы полторы тысячи. После полуночи – с началом нового календарного дня – ещё столько же... А если успею снять со всех пяти…