– Русский варвар! – тут же заорал в столовой Джим. – Гражданка дохлой страны! Не смей в моём доме…

Он не успел договорить. Если бы он не произнёс эти слова, может, всё бы на том и закончилось. Но он их произнёс. И я запустила в него утюгом. Он увернулся. Раздался хруст стекла, в балконной двери образовалась крупная паучья сеть, совсем как на картине, что висела над диваном в прихожей.

– А ты – гражданин сдыхающей страны! Расист! Женоненавистник! – громко выкрикнула я… и увидела на пороге двух розовощёких полисвуменов. В рациях, дубинках и, наверное, кольтах. Может, это были и не кольты, в оружии я не разбираюсь.

– Что происходит, мэм? – встав между мной и моим обидчиком, спросила первая. Вторая спокойно разложила на столе бумаги.

– Она разбила окно! Она украла мои кредитки! – тыча в меня пальцем, мстительно ухмылялся Джим. Полис-дама взглянула на меня и подняла брови:

– Вот как? И эта женщина вам незнакома?

– Да, как оказалось, совершенно незнакома!

Теперь пришло моё время мстительно ухмыляться. Я молча вытащила из кармана ай-ди и сунула полицейской.

– Простите! – поднялись её глаза ещё выше. – Но тут указано, что она живёт по этому адресу! Кто же тогда вы и что вы делаете в её доме? – повернулась она к Джиму всем своим массивным корпусом.

– Это-это мой дом! – заверещал он и быстро выудил из пижамного кармана своё ай-ди.

– Ничего не понимаю! – почесала она голову. – Почему у вас одна фамилия? Вы родственники?

– Я его жена! – торжественно отчеканила я. – А факт ложного показания того, что он со мной незнаком, прошу занести в протокол!

Вторая тут же послушно вписала мои слова в рапорт.

– Она мне не жена! – ненавидяще прошипел Джим. – Она – русский варвар. Она ненавидит Америку так же, как Усама бен Ладен. Я не мог жениться на враге и террористе!

Я молча указала на стенку, где в рамочке всё ещё висело свидетельство о браке. Полицейская внимательно прочитала его, покачала головой и занесла в рапорт и это наблюдение.

– Но она украла мои кредитки! – не сдавался Джим.

– Сэр, если вы не перестанете вопить, я надену на вас наручники! – спокойно ответила полис-дама. – Человек не может украсть то, что принадлежит ему по закону, а, как вы знаете, в нашем штате всё, что принадлежит мужу, принадлежит и жене. Вы не знаете законов своего штата?

Джим позеленел. Я, почувствовав себя на коне, решила довести дело до конца: то есть, довести Джима до ручки, вернее, до наручников – чтобы он ещё раз завопил и оказался в них!

– Внесите в протокол: он пытался меня убить, он меня душил! – указала я на свою шею. И сделала это зря: взглянув в наддверное зеркало, я увидела, что на ней нет никаких следов – ещё ничего не проступило. Я поняла, что проиграла: Джим, видимо, забывший до того о своей ране, тут же поднял брючину и продемонстрировал красный след, оставленный тупым концом утюга. Сам утюг валялся тут же, среди осколков стекла.

На этом разговор был окончен. Полис-дамы, защёлкнув на моих запястьях стальные браслеты, предложили Джиму заполнить бумаги о применённой к нему жестокости, что он с удовольствием и проделал. Я бросилась было к нему, но полицейские дамы решительно оборвали мой порыв.

Когда меня уводили в машину, Джим злорадно улыбался на пороге. Если можно было назвать улыбкой его скривленные тонкие губы под впадинами злых льдистых глаз. А Сиенна отважно взгромоздил на капот свои тяжелые лапы и оглушительно гавкнул.

***

Только на рассвете оповестила я сонную Власту о новых событиях в своей жизни – с перепугу я начисто забыла, что имею право на один телефонный звонок. Когда ещё через пару часов я предстала перед судьёй, на моей шее уже красовались две смачные пятерни. Бросив на них беглый взгляд, судья назначил мне выкуп всего в триста долларов, но запретил приближаться к дому Джима и самому Джиму ближе, чем на пятьсот футов. Власта уже ждала. Она тут же выкупила меня и повезла к себе.

Нужно было разработать план мести. Начался он с похода к врачу, чтобы (как у нас говорили) «снять побои». Продолжился он походом в муниципальный суд: на Джимово требование не подпускать меня к нему на пятьсот футов я ответила таким же встречным требованием – и подкрепила свой иск полученной от доктора бумажкой.

– Вот она, эмансипация! – ругалась я, тонируя перед зеркалом ненужные уже следы потасовки. – Бабы, а не мужики меня бросили в кутузку! И ведь я сама вызвала полицию – а она меня и прихватила. Ну да, мы же равны! Только почему-то равенство коснулось меня, а не его. Я спала на тюфяке, прямо на бетонном полу. А он дрых в постели. Как восточный деспот! Да ещё и эти его лапы на шее! Он же запросто мог меня задушить, и никто даже не узнал бы. Кого тут интересует русская, особенно если ею не интересуется больше никто!

– Ну, положим, я непременно подняла бы тарарам, если бы твой мобильник не отозвался. Это уж… как «Кровавую Мэри» дать! – ввернула Власта переиначенную русскую поговорку. – Эмансипация преподносится нам как победа женщин в борьбе за свободу. Так? Так. За равные права, за раскрепощение и прочую фигню. Но кто в итоге выигрывает? – Она сердито повернулась ко мне.  – Ка-а-з-з-з-лы! Это они навешали нам лапши на уши – мастера инфистики и дезинформации – мы уши и развесили, и хлопаем в ладоши – вот, мол, мы свободны. А в итоге-то что? В итоге они сняли с самих себя ограничения иметь баб за так. Раньше это было дорого, опасно даже! Отцы бы за своих дочек – ого! Шкуру бы спустили, а сейчас – просто сказка: она и зарплату носит, и стирает-готовит, потом рожает, воспитывает и всех-всех ублажает. От детей и его самого до его матушки и бабушек с дедушками. Он ещё тебя не знакомил с матушкой? Нет матушки? Слава богу. А то бы ещё и старая взялась кровь пить. Сколько он тебе давал на расходы?

Я пожала плечами: шестьсот в месяц. Именно таков был лимит на выделенной мне супругом карточке, расходы по которой он тщательно изучал в конце каждой недели.

– Ско-о-олько? – изумилась Власта. – Уборщица получает тысячу. А ты – шестьсот? И, наверное, всю твою зарплату за газеты отбирал себе! Ну, ты даёшь... Вот я и говорю – за такие копейки он и уборщицу имеет, и… – она помолчала и, посмотрев на меня уничтожающе, добавила, – и секс-рабыню. Лучшего желать нельзя! Вам уже мало быть просто доступными! Потому что мужики, когда баба доступна, её не добиваются, цента на неё не потратят. Теперь вы добиваетесь мужика, готовы всё терпеть, оплачивать его прихоти! А он ищет утех с мальчиками. Кто в этом виноват, кроме вас самих?!