Мои ладони прилегают к его торсу, в полной мере ощущая всю твёрдость его пресса. У меня возникло желание пробраться под его футболку и ласково погладить кожу живота, как часто любила это делать, но вместо этого я слезаю с его бёдер и ложусь на бок, согнув ноги в коленях.

— И всё-таки это нечестно — так долго молчать о том, что может избавить меня от страданий, — мысленно надулась я и нахмурилась. Я вдруг осознала, что даже не сумела должным образом отреагировать на радостную новость, и окончательно это дойдёт до меня только к концу дня, когда я не смогу провалиться в сон из-за круговорота мыслей и эмоций. И уже тогда я смогу в полной мере завалить его вопросами.

— Значит, ты страдала?

— Да, — признаюсь я, — В отличие от некоторых, я не знала о таких подробностях твоего плана, — с долей сарказма говорю я.

— Теперь знаешь, — Чон пожимает плечами, и это действие делает его каким-то по особенному беззаботным. Словно в данный момент он наконец таки освободился от переживаний, которые высасывали из него жизненные силы.

— Что-то мне подсказывает, что это лишь малая часть из того, о чём ты знаешь, но не говоришь, — я упираюсь головой в ребрышко ладони, — Раз уж на то пошло, у меня есть хорошая идея.

— Какая? — заинтересованно спрашивает Чонгук и поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня.

— Сыграем в десять вопросов, — предлагаю я, и это не звучит так, словно часть меня готова услышать отрицательный ответ.

— В десять вопросов? Звучит так, будто для этого случая у тебя есть специальный перечень.

— Даю слово, что нет. Я придумала это только сейчас.

— И как будем играть?

— Ну, предлагаю делать это по очереди. Я первая, затем ты, и так, пока не дойдём до десяти.

— Значит, в целом у нас пять вопросов.

— Видишь. Ты умеешь умничать не только вовремя занятий, — я передразниваю его, и это вызывает у него улыбку.

— Умничать — это твоя прерогатива.

Я предпочла проигнорировать его реплику и лишь повела бровью.

— Готов отвечать?

— Как никогда.

— Хорошо, — я отвожу взгляд с его лица и смотрю в небо, раздумывая над вопросом.

Я была слегка удивлена тому, что он без проблем согласился на мою странную игру — отвечать на любые вопросы, которые могут спонтанно придти ко мне в голову. Но одновременно меня это несомненно радовало. Не всегда у меня выпадала такая прекрасная возможность узнать что-то, что действительно меня интересовало.

Он терпеливо ждёт, пока я выдам что-то, что вертится в моей голове, но я тщательно перебираю в голове всевозможные варианты, не желая тратить свои драгоценные вопросы на какую-то мелочь. Словно детектив, решение которого может спасти чью-то жизнь. От такого сравнения мне невольно хочется засмеяться, но я сдерживаюсь.

— Это ещё не сам вопрос, но, — тихо протягиваю я и чувствую, как без причин начинаю нервничать, — Помнишь ли, что сказал мне, когда… — занялся со мной сексом, — когда остался у меня на ночь? Что ты никогда не чувствовал ко мне ненависти?

— Да, — коротко отвечает он.

— Что ты тогда имел ввиду?

Чонгук облизывает губы и молчит несколько секунд, отводя глаза наверх.

— Я же вроде говорил тебе, что ты нравилась мне с самого начала, — я вижу, как ему некомфортно раскрывать свои истинные мотивы и чувства. Ведь говорить это в состоянии возбуждения намного легче, чем когда мы оба находимся в здравом рассудке и ждём друг от друга таких же развёрнутых, разумных ответов.

Я молчу, ожидая продолжения, но, кажется, Чонгука не поймать на тонких психологических трюках. Где-то я читала, что, находясь в напряжённой тишине, человеку свойственно заполнять напряжённые пробелы молчания своими репликами, чтобы избежать неблагоприятной для беседы атмосферы тяжести. Похоже Чонгук чувствовал себя в таких ситуациях, как рыба в воде, и ничего не собирался добавлять. Чего уж точно нельзя было сказать обо мне.

— Да, говорил. Но я все ещё не понимаю.

— Чего же?

— Почему ты вёл себя так, словно я худшее, что могло появиться в твоей жизни?

— После твоего вопроса я чувствую себя, как мешок с дерьмом, — с ноткой смеха в голосе проговаривает Чонгук.

— Я не упрекаю тебя. Мне просто интересно.

— Честно говоря, влюбляться вовсе не было в моих планах, хотя чувствовал, что я уже это сделал, — это отнюдь меня не успокаивает, и я слегка скривила лицо и подняла бровь.

— И что ты имеешь ввиду?

— То, что ещё никто не цеплял меня так, как ты.

— Поэтому отталкивал меня?

— По-моему это уже больше, чем один вопрос по очереди.

— Ну, Чонгук, пожалуйста, — хнычу я и глажу его ладонью по щеке. Он снова смеётся, обнажая ровные зубы, и я уже воображаю, как легко они вопьются в мою кожу.

— Да, поэтому. Хотя потом я не знал, как изменить наши странные отношения. Так что твоё предложение стать кем нибудь ещё, мне пришлось по душе.

Приятное тепло разливается по моей груди, и я испытываю небольшое удовлетворение от его ответа.

— Теперь моя очередь, — с явным облегчением говорит Чонгук.

— Давай.

— Что теперь думает твой отец?

Его вопрос звучит настолько неожиданно, что это застаёт меня врасплох. По той причине, что я и сама не знала точного ответа. Дома прекратились всякие разговоры о Чонгуке, которые могли бы склонить меня к тому, что я могла бы сделать четкий вывод о мыслях отца. Казалось, что он принял мой выбор и в какой то степени был спокоен, но я всё-таки уверена, что он не до конца смог осознать то, что я не изменю своего решения, и может даже надеялся, что это сведётся на «нет» само собой. Без его прямого вмешательства.

— Не знаю. Думаю, что он принял это, как должное, хоть и не в восторге от этого, — я знаю, как неприятно это может звучать для Чонгука, и спешу добавить, — Но он интересуется тобой и все такое. И маме ты нравишься.

— Серьезно?

— Да, — улыбаюсь я и радуюсь, что это чистая правда. Отец все же мог влиять на отношение мамы к определённым вещам, и когда он прекратил это делать, то всё изменилось. В том числе и по отношению к Чонгуку.

Решаю не говорить ему, что мама заметила его смущение, когда застала нас на пороге дома и перекинулась с ним парой слов. Видимо Гуку не приходилось общаться с родителями своих девушек, что в общем то и неудивительно.

— Ты же в курсе, что у тебя осталось меньше, чем четыре вопроса?

— Эй. Те не считаются.

— Ладно. Теперь ты.

Похоже специальный перечень был как раз таки у Чонгука, ведь он задал вопрос в десять раз быстрее, чем я. И даже сейчас все никак не могла решиться спросить то, что вызывало у меня особый интерес. Я приподнимаюсь на локтях и затем сажусь, ощущая, как внимательные глаза Чонгук наблюдают за моими действиями. Я поворачиваю голову в его сторону и слегка дёргаюсь, когда длинные пальцы добираются до чуть оголенной линии поясницы и поглаживают её.

— Раз уж мы затронули эту тему, то… — медлю я, — Где твой отец?

Я внимательно слежу за его лицом, но оно едва ли что то выражало. Так и не скажешь, что это вызвало у него какие-либо эмоции, кроме безразличия. Только вот застывшие пальцы, которые несколько секунд назад рисовали линии по коже, говорили об обратном.

— Ушёл. Он уже давно с нами не живет.

Произносит Чон и только после этого опять начинает гладить мою спину костяшками пальцев.

— Давно? — осторожно спрашиваю я, словно если я вдруг облажаюсь, то в качестве наказания меня поставят в пыльный угол.

— Несколько лет.

Я невольно чувствую себя паршиво от того, что замечаю возникающую в нем неприязнь к разговору, и хочу прерваться, как вдруг Чонгук продолжает:

— Мне кажется, что он вообще не знал, что ему нужно, и поэтому отказался от всего. Я по тупости даже думал, что похож на него, — его палец проводит линию по моему позвоночнику, и меня ощутимо передергивает, — Но я знаю, чего хочу. И тем более не собираюсь от этого отказываться.

Я молча обдумываю его слова, с трудом представляя себе отца Чонгука. Как он сумел отказаться от такой светлой женщины, как миссис Чон? Все ещё не определился, какой типаж ему больше по душе?