Тут же приходит в голову ненавистный взгляд Ёнсо, который с особым вниманием прожигал меня и переплетенные пальцы наших рук. Хоть Чонгук и был моим, что я успешно сумела показать, я чувствовала к ней своеобразную ненависть, и корила себя за это. Это чувство похоже на влюблённость, но имеет особенность быть крепче и длиться дольше, даже за неимением объективных на это причин. Я часто ловила косые взгляды в нашу сторону со стороны девушек, но её глаза излучали самую большую неприязнь, на какую они только были способны. Я подавляла в себе желание взглянуть на неё и ядовито усмехнуться, чтобы затем показать средний палец, но понимала, что это выглядит эффектно лишь в моем больном на тот вечер воображении. Ведь на деле, я вообще ничего не должна чувствовать по отношению к человеку, которого даже не знала, но, несмотря на это, я слишком остро успела ощутить возникающую в груди ненависть и ревность, что когда-то на моих глазах она бегала за Чонгуком и прижималась к нему у стены рядом с дверью актового зала. Чонгук же не выглядел так, будто он волновался о Ёнсо, и том, какие мысли таятся в глазах смотрящих.

Может быть, потому что действительно плевал на это.

Может быть, потому что уже привык к этому.

Мне хотелось думать, что ему далеко безразлично мнение окружающих, но что то мне подсказывало, что я глубоко ошибаюсь.

И всё потому, что сама была такая же. Иногда нам просто приходится одевать отполированные до блеска маски, скрывая за ними то, кем мы являемся на самом деле. Делаем это настолько часто, что сами забываем, кто мы. Фраза «разбитое сердце» говорилась людьми слишком долгое время, и теперь она потеряла всякий смысл, стала банальным сочетанием слов, которого все старались избегать. Но в день выпускного мое сердце разбилось на миллионы осколков, которые не представлялось возможным собрать воедино. Я считала, что не имела сил притворяться, но затем поняла, что весь вечер я только это и делала. Я изображала прежнюю оболочку себя, раскрывшись только перед ЧонСоком, который по воле случая смог увидеть мою уязвимость. Но затем я смеялась, когда не чувствовала радости, я выражала интерес, когда не испытывала желания что-то знать. Мне казалось, что на моем лице отражена вся моя сломанная сущность, но на самом деле одна маска сменила другую, более подходящую под ситуацию, а мои истинные чувства остались при мне, зарытые глубоко в душу, куда при желании могла пробраться только я. И Чонгук. И это связывало нас, потому что в его случае это могла сделать только я.

Мне тяжело было предположить, о чем он сейчас думал, но я чувствовала его состояние. Я имела доступ к нему настоящему, где не было никаких масок, притворства и необходимости изображать безразличие к вещам, которые на самом деле заставляли его чувствовать боль.

— Я к тому, что месяц до того момента, когда ты уедешь, — внезапно добавляет он, замечая мою задумчивость. Я вдруг кладу последний пазл и получаю полное представление хода его мыслей. Время действительно летело с необыкновенной скоростью и шаг за шагом приближалось то время, когда нам придётся оставить друг друга на неопределённый срок.

— Я знаю, но у нас есть ещё месяц, чтобы подумать, — с долей надежды говорю я и заправляю прядь его чёрных волос за ухо. Я сама не знала, что подразумевала под фразой «подумать», ведь сама тщательно старалась отгонять от себя все мысли, связанные в переездом в столицу.

— У меня есть пара идей, — ухмыляется Гук и бросает на меня короткий взгляд, — Но я расскажу о них позже.

— Ну уж нет, Чонгук, — возмущаюсь я и приподнимаюсь на одном локте, буравя его взглядом, — Расскажи сейчас.

В его слегка прищуренных глазах появляется лисий огонёк, и я не успеваю опомниться, как он приподнимается и прижимает меня к пледу, меняя наше положение. Он облокачивается на локоть и всё ещё держит свободной рукой моё бедро, медленно пробираясь чуть выше. Мое сердце трепещет от его мягких движений по коже, особенно когда ладонь останавливается на месте под ягодицей. Меня всегда словно пробивает током, и это приносит мне невыносимое наслаждение, о чём Чонгук давно догадался и бесстыдно пользуется этим.

— Почему ты такая нетерпеливая? — издевается Гук.

— Потому что это касается тебя, — я тоже знаю то, что приносит ему удовольствие, а именно — когда я показываю ему всю чертовскую зависимость от него, демонстрируя, что никто кроме Гука не может занимать такого особенного места в моей душе, — Расскажи про свои идеи.

— Ну, — протягивает Чон, — Недавно я разговаривал с сестрой мамы по телефону, — он отводит взгляд в сторону, но через секунду снова смотрит на меня, — Она предложила жить у неё, пока я буду работать и учиться заочно.

Я не верю своим ушам, и он сдавленно смеётся, видя удивление, накрывшее меня, словно сильная волна. Мне всегда забавно смотреть на его сверкающую улыбку, но сейчас мне хотелось от него серьёзности, чтобы получить ответы на все вопросы, которые беспорядочно вертелись в голове, каждый раз сбивая и сменяя друг друга.

— Ты поступил и даже не сказал мне об этом? — мои слова звучат то ли возмущённо, то ли радостно, могу только быть уверена, что меня сейчас разорвёт на мелкие кусочки от счастья. Я выплёскиваю малую долю своей энергии, когда резким движением опрокидываю его на спину, перекидывая ногу через бёдра. Теперь мои ладони расположены по обе стороны от его головы, но я всё ещё держу себя на весу, чтобы не касаться нижней частью его паха. По всем прошлым случаям я знала, чём это может закончиться, — Ты и правда подлец, Чонгук. Как ты мог не сказать мне? Это же лучшее, что могло случиться, ты же понимаешь? — быстро проговариваю я и широко улыбаюсь, оставляя короткий поцелуй на губах. Я не в силах скрыть бушующую радость и возможно выгляжу глупо, но мне было всё равно. Чонгук приподнимает брови и смеётся в ответ, словно заражаясь моей жизнерадостностью, которая теперь лилась через край.

— Это типа сюрприз, Лиён.

— Значит ты собирался мучить меня ещё месяц?

— Не думаю. Меня преследовало ощущение, будто я перенёсся в детство, когда был не в состоянии продержать какую-то информацию больше часа.

Я улыбаюсь.

— Твои навыки заметно выросли по сравнению с тем малышом Гуком, раз ты так долго молчал.

Его выражение лица меняется с веселого на более серьёзное, что чуточку напрягает меня, но все ещё не может подавить мою воодушевлённость от неожиданной новости.

— Не называй меня так, — вполголоса говорит Чон, выглядя слишком уж недовольно. Его запреты настолько строгие, что появляется такое же сильное желание их нарушить. Это вызывает во мне ещё больший азарт, и я даже на секунду отвлекаюсь от главной темы нашего разговора.

— Хорошо, — мои волосы щекочут его лицо, когда я наклоняюсь, чтобы приблизиться губами к его уху, но сейчас он не предпринимает попыток собрать их в хвост, как делал это всегда, — малыш Гук, — сладко шепчу я и мучительно медленным движением языка облизываю мочку уха. За все время нашей близости, я выучила, что уши — его главная эрогенная зона, после чего он обмякает и послушно следует моим желаниям. А сейчас я хотела, чтобы он убрал эту серьёзность со своего лица как можно скорее.

Только вместо ожидаемого азарта, я оказываюсь прижатой прямо к его паху, когда он резким движением садится, сжимая пальцами мою поясницу. В этом положении наши лица сближаются настолько, что я могу слышать, как он вбирает воздух через нос. Он не смеётся и даже не улыбается, и мне в конце концов становится не по себе, что я не заметила, как перегнула палку. Ведь в итоге он перестал называть меня занудой, когда я об этом попросила.

Я заметно напрягаюсь и уже готовлюсь к нравоучениям, но вдруг его лицо расслабляется, и на нем появляется насмешливая улыбка. Такая, будто он сумел обхитрить в меня какой-то слишком легкой игре для детишек.

— Попалась, — потешается он и снова опускается на спину, и я теперь нахожусь в слишком откровенной для нас обоих позе, в которой я боюсь даже шевельнуться. Я молчала, ощущая вкус поражения, и это, кажется, забавляло Чонгука ещё больше. В плане хитростей он всегда был на шаг впереди меня.