Набрав резким вдохом побольше воздуха в лёгкие, я задержала дыхание, чтобы успокоить бушующие эмоции, и через пару секунд выдохнула, не желая больше давиться этой тишиной, в окружении родителей, которые так же, как и я, не знали, что

теперь делать. Единственное, что я посчитала верным, это сорваться с места, прихватив с собой клатч, лежащий на тумбочке в гостиной, и выскочить из дома, сильно и со злостью хлопнув входной дверью.

***

Мое желание выкинуть весь этот хлам, в виде старой одежды отца, которую мама посчитала нужным повесить на старую напольную вешалку в подвале дома, возросло с ещё большей силой, когда я увидел дверь, ведущую сюда, открытой в очередной раз. Откинув в сторону полностью набитый хламом целлофановый пакет, я беру в руки другой и расправляю его. Хватает всего лишь секунды, чтобы вспомнить о вчерашнем вечере и почувствовать себя ещё более паршиво. Тряхнув головой, я в сердцах продолжаю делать то, что хотел сделать долгое время. Покрытая слоем пыли кожаная куртка цепляется за железную прищепку вешалки, и потянув за неё, она лишь ещё больше сопротивляется и не желает попадать ко мне в руки. Рванув её с ещё большей силой, я добиваюсь только того, что вся конструкция покачивается и чуть ли не падает.

Только сейчас заметил своё рваное дыхание, когда отпустил кожаный рукав и предпринял попытку успокоить вздернутые нервы. Я злился на все, что меня окружало, в частичности на себя и на то, что не знаю, как убежать от следующих по пятам мыслей. Выдыхаю горячий воздух из лёгких и зачёсываю вспотевшие волосы назад. Глаза предательски слипались, потому что ночью мне так и не удалось уснуть после вечерней стычки с ублюдками из кафе, и из-за мыслей, которые сумбурным потоком крутились в голове. Я выкурил несколько сигарет и затем в сильнейшем раздражении выбросил пачку в урну, потому что дым, заполняющий лёгкие, никак не облегчал чувство вины, которое грызло меня заживо. Потом мне захотелось устроить бунт в комнате, но каким-то образом я сумел сдержаться, поэтому сразу же пошёл к окну, снова достав выброшенную пачку, и выкуривал одну сигарету за другой, наблюдая за желто-белой луной и полночи задаваясь тем же вопросом, что и днём ранее: какого хера я натворил?

С момента нашей последней встречи с Лиён, я не переставая думал о ней и о каждом слове, сказанное из её уст. Я, наверное, и сам не представлял, насколько сильно дорожил ею до того момента, пока единолично не отказался от всего, к чему успел привязаться. Мне не хватало слов, чтобы сказать, что я чувствовал, и меня жутко не радовало, что я совершенно не вовремя признался себе, что с какого то момента перестал ощущать одну лишь обыкновенную влюблённость. Разве при всех моих влюблённостях я всегда вёл себя так, словно наглотался бабочек, которые щекочут мои внутренности каждый раз, когда я её вижу? Глупо вообще было размышлять об этом, когда я поступил с ней как ёбаный мудак. Но чертова Лиён не желала уходить из моей головы ни на секунду, чем бы я не занимался. Я бесился и злился на неё, но затем сдавался и снова мучился от резко накрывающего чувства любви.

Любовь — это слово, которое всегда меня смешило, и это чувство, в которое я никогда не верил, или скорее не верил, что оно может поселиться в моей душе и управлять моим настроением, поведением и поступками, не считаясь с моими желаниями. Я всегда думал, что этому нет во мне места. Теперь же отрицать это было бесполезно, ведь чем больше я пытался убедить себя в обратном, тем сильнее застревал в своих чувствах и ощущал себя пленником, который все еще не признался сам себе, что собственноручно сковал себя наручниками и отдал ключ от них другому человеку.

Хоть я наплёл кучу херни про то, что мы друг другу не подходим, и что наши отношения выльются во что-то такое, что будет ей мешать и сбивать с пути, всё же существовало то, что нас объединяло. Это как раз таки чертова любовь и хаотичные бабочки, бьющиеся о стенки живота при одном только упоминании о нас. Из-за этого проклятого чувства она приняла меня таким, какой я есть на самом деле. Человеком, не имеющего представления о своём будущем, который ведёт себя, как свой гребаный отец, чьи вещи я так усердно снимал с вешалок и нещадно выкидывал в мусорные пакеты. Моя любовь к ней и стала причиной, по которой я откинул свой собственный эгоизм и дал ей шанс достичь того, чего она хочет. Даже учитывая, что я жутко мучился от этого, я хотел ей счастья, потому что Лиён была единственным моим солнечным светом, сумевшим рассечь беспросветную тьму, которая была моим постоянным спутником. Она показала, что кроме пошлости и окружающей жестокости существует что-то большее, что можно сравнить с порталом в другой мир, о существовании которого я и не знал.

— Занимаешься важными делами? — саркастичный голос матери разрезает тяжелую тишину, и я на секунду поворачиваю голову, чтобы взглянуть на неё. Учитывая то, что мы редко виделись в течение дня, а если и делали это, то она всегда была в своей рабочей форме, видеть её сейчас в повседневной одежде с отдохнувшим выражением лица — было как минимум приятно.

— Ага, — коротко бросаю я и наконец-таки стаскиваю с вешалки кожаную куртку, которая в этот раз беспрекословно поддаётся моей воле, — У тебя уже есть ходячая копия этого мудака. Зачем тебе ещё и его вещи?

— Что ты несёшь? — с выдохом выходит все её возмущение, которое накопилось ещё с вчерашней ночи, когда ей вместе с её напарником пришлось разнимать меня с отвратными завсегдатаями возле входа в кафе. После пиздеца, пережитого во время расставания с Лиён, ударить хотя бы одного из них кулаком было слишком хорошей и заманчивой для меня идеей. Хотя бы в тот момент появилась какая-то доля справедливости, о которой всегда говорила Лиён.

— Каков отец, таков и сын. Я об этом говорю.

— Значит тебе все-таки хорошенько прилетело вчера.

— Я серьезно. Ты вышла замуж за придурка, который катался на своём идиотском мотоцикле и постоянно лез в драки, — я на секунду оставляю пакет, чтобы вскинуть руками, — Вот и результат.

— Вот именно, что я вышла замуж за придурка, который лез в драки и находил миллионы способов не принимать участия в нашей жизни, — я слышу, как она делает несколько шагов вперёд, пока я откидываю в сторону второй пакет и беру следующий, — Но ты не тот человек, о котором мы сейчас говорим. Ты никогда не бросал меня или Субина, чтобы жить в своё удовольствие. Ты помогаешь нам каждый день, и я уверена, что так будет всегда. Потому что я верю в тебя.

— Зато другие — нет, — в моей интонации звучит несвойственная мне обреченность, ведь это отношение окружающих все ещё имело возможность лишний раз уколоть меня. Как бы я не делал вид, что испытываю лишь безразличие, и как бы не пытался убедить в этом самого себя, это было далеко от правды.

— А Лиён — да, — её имя с уст матери огнём проходит по венам, по пути полностью сжигая их и приводя в чувства, что аж руки застывают на месте, не решаясь сделать лишнее движение, — Мне тяжело смотреть на то, как ты отталкиваешь её, — она подходит и перебирает вешалки, разыскивая что-то среди кучи барахла, — И сидишь в подвале, собирая пыльные шмотки, когда вместо этого можешь быть на выпускном, — саркастично добавляет она.

Я предпочёл не комментировать это, потому что понимал, что объективно анализировать ситуацию, не зная всех подробностей про отца Лиён и кучу другого, что сыграло свою роль, было тяжело. Я и сам был не прочь признать, что все мои последние действия по отношению к Лиён — глупость и несуразица.

Я вижу, как она находит прозрачный чехол с чёрным смокингом внутри и вывешивает его вперёд. Проводит по нему ладонью, чтобы стереть пыль.

— Он никогда не мог сделать выбор в пользу того, что ему дорого. Поэтому всё разрушилось, — тихо проговаривает она, смотря на мое лицо, — Мне кажется, что он и сам не знал, что ему нужно, иначе бы не ушёл.

Меня чуть ли не передернуло от того, как сильно что-то укололо меня в области груди, после чего я будто бы очнулся из долгой прострации, в которой даже не знал, что находился.