Подняв с пола записки, Эллиз заметила, что они были… неаккуратными и какими-то мятыми. В отличие от идеально свернутых писем организаторов, эти бумажки были какими-то другими. Словно более реалистичными, человечными. Девушка поджала губы, серьезно нахмурившись, а после развернула наугад первую записку. Это было письмо. Эллиз удивилась, принявшись быстро читать содержимое. Однако, стоило ей начать, как все внутри будто сжалось от напряжения. Что?..
«Эллиз…
Прости меня, я идиот. Честно, я не выбирал, кем рождаться, но получилось вот так. Я идиот. Я понимаю, что ты сейчас можешь задаться очевидным вопросом, какой именно из идиотов тебе написал, поэтому я скажу прямо. Это тот самый идиот, вкус на пиджаки которого тебя так впечатлил. Ага. Да. Но это так, а если серьезно…».
Эллиз застыла, прочитав первый абзац. И в тот же момент она заметила, как капля чего-то мокрого, наверное, с потолка, да, точно, с потолка, упала прямо на бумагу, расплывшись по ней неаккуратным пятном. Чарльз?..
«Серьезно, прости. У меня не так много времени, да и места на бумаге, чтобы расписать тебе все в подробностях, поэтому я буду краток. Эллиз, извини меня за тот вечер. Он не должен был заканчиваться так, как закончился. Я не должен был тебе ничего обещать, понимаешь? И не потому что мне наплевать или не важно, мне важно! Если бы не было важно, ты бы не читала сейчас это письмо. Но я правда не должен был этого делать, и это зависит не от меня. Я не могу сказать тебе ничего конкретного, но единственное, о чем я могу тебя попросить…
Эллиз, проиграй на Больших играх. Я прошу тебя, просто проиграй. Чтобы ты поверила мне, я скажу следующее. Финальное состязание пройдет на неделе огня. Оно будет проходить не на арене, а в городе. Вас всех выпустят в город, в Офрис. И я это говорю не просто так. Если ты увидишь, что мои слова сейчас — правда, проиграй. Оно того не стоит».
Эллиз нахмурилась, сжав в руках эту записку. Что это должно было значить? Проиграй?.. Но как? Почему? Что вообще?!
«К сожалению, это все полезное, что я могу тебе сказать сейчас. Но это не все, что я хотел бы сказать. Эллиз, я был в Восточном Эдеме, прости. Я сидел за барной стойкой, перед Реном, в полутора метрах от вашего терминала. Когда ты подошла, странный чувак в синей толстовке и капюшоне… Это был я, ага. Не знаю, заметила ли ты, но вот. И я видел твою ссору с Джераром. Прости, я соврал тебе тогда в Офрисе, когда говорил, что в курсе про твою историю на играх, я не был в курсе. Если честно, я даже не смотрел игры, но за выходные я все посмотрел. Насчет Джерара. Не обращай внимания на его слова, а еще… Держись лучше от него подальше, серьезно. И нет, я не ревную, как ты могла бы «пошутить», но это факт. И, блин, я бы хотел написать тебе еще так много, но, как ты видишь, место заканчивается, поэтому вот что… Эллиз, ты была прекрасна в воскресенье. Твоя дуэль с Кевином и то, что ты сделала с Лией… Я понимаю, что это для тебя значило, и я не знаю, нужно ли тебе это, но я горжусь тобой. Это было потрясающе. Правда. И…».
Эллиз застыла, увидев, что на этом послание заканчивалось, однако после слов шла некая стрелка. Развернув листок и посмотрев туда, куда и указывала стрелка, девушка заметила мелким почерком выведенные в углу два слова, одно из которых было подчеркнуто. «Чарльз Эплай» — прочла Эллиз, акцентировав внимание на фамилии, которую он и подчеркнул. Так вот, как его зовут… Он представился ей. Эллиз поджала губы, быстрым движением стерев залившие ей все щеки слезы. А после обратила наконец внимание на вторую бумажку. Это был… Это был рисунок. Эллиз болезненно рассмеялась, чувствуя, как постепенно ее смех стал звучать истерично, а после и вовсе перешел в тихий плач.
На рисунке был изображен парк. А если точнее, то дуб. Дуб, под которым сидел немного кривой, но очень милый хомяк. Хомяк, одетый в темную мантию или… Эллиз узнала в этом пиджак. А после перевела взгляд в угол рисунка. Там, за кустами, возле такого же дерева, но поменьше, сидел енот, одетый в помятую толстовку, о которой Чарльз и упомянул в письме. Эллиз нахмурилась, реально вспомнив посетителя кафе, который и был одет в эту дурацкую толстовку. И она правда видела его тогда, пока стояла у терминала. Но она и подумать не могла, что это был Чарльз. Ведь Эллиз же решила уже: Чарльза не существует. Однако, видимо, она ошибалась. И доказательством ее ошибки было это письмо, этот рисунок и пиджак, от которого девушка искренне хотела избавиться, но который он так и не смогла выкинуть на помойку. Ну правильно… Как она его выбросит, если Чарльз попросил оставить его у себя? Девушка нахмурилась, положив обе записки на прикроватную тумбочку, а после направилась к столу, взяв стул и подвинув его к шкафу, на верхней полке которого пиджак и валялся. Встав на этот стул, девушка отчаянно стала шарить по полке, в поисках пиджака, и в скором времени она его наконец-то нащупала. Потянув, Эллиз достала его. А после, спустившись со стула, нахмурилась, сжимая в руках черную ткань.
Чарльз сказал ей: «Проиграй на Больших играх». И что бы это могло значить? Чарльз сказал ей: «Держись от Джерара подальше». И что это могло бы значить? Потрясающий человек, Эллиз нахмурилась. Что в прошлый раз, что в этот, Чарльз просто являлся в ее жизнь, с ноги выбивая дверь и ломая все мироустройство, а после исчезал. Девушка вздохнула, а после снова посмотрела на лежавшие на тумбочке записки, продолжая сжимать его пиджак в руках. И все-таки, что бы это все могло значить?.. «Проиграй», «держись подальше», еще и финальное испытание. И как-то Чарльз во всем этом был замешан. Эллиз нахмурилась. Странно, странно это было и непонятно. Тем не мене что-то внутри подсказывало девушке, что Чарльз ее не обманывал. И не потому что он сказал ей всю правду, а потому что отчаянно пытался не соврать. И это девушку зацепило. И это заставило ее серьезно задуматься.
========== Глава 30. Кевин ==========
3 октября
Слышал ли Кевин о таком негласном правиле Больших игр, будто игроки должны были выбирать для себя «заметные» работы? Да, наверное, слышал. Тем не менее следовать ему — парень не следовал. Кевин работал… садовником. Садовником в парке Офриса. Почему же он предпочел такую неприглядную роль, спросите вы? Наверное, потому что и сам Кевин был не сказать, что очень заметным человеком. Парень вообще сомневался, знают ли его зрители телешоу, помнят ли о его существовании в команде МИИ, впрочем, его это и не особо заботило. По крайней мере, это его не заботило до прошлой серии Больших игр, на которой его впервые вызвали на дуэль.
Честно признаться, это было ужасно. Да, просто ужасно! Кевину было стыдно. Стыдно за то, что он облажался, стыдно за то, что он проиграл Эллиз, не девушке, не нулевой, а конкретно Эллиз. Кевин хотел победить. Искренне хотел пригодиться своей команде, сделать все возможное, однако не получилось. Он проиграл. И в этом парень винил только себя. Будучи под впечатлением после того удара Эллиз, которым она сломала нос Лии, Кевин искренне боялся дуэли с ней. За то время, что шел новый сезон Больших игр, Эллиз успела создать серьезный образ своего персонажа. Образ уверенной в себе, сильной и независимой особы, которая могла не только остро выразиться, но и так же остро ответить за свои слова. Остро… Кевин вздохнул, вспоминая оружие девушки — Беллатрикс — и то, как близко он видел его лезвие рядом с собой. Да, оно было острое. Однако ни одно лезвие Беллатрикса не могло сравниться с той колючей остротой, которую ощутил Кевин после дуэли с Эллиз.
Телезрители его возненавидели. Являясь довольно асоциальным, закрытым в себе человеком, Кевин находил единственную отраду — интернет. Парень очень много времени проводил на форумах, в обсуждениях. Там ему было комфортно. Прячась за несуществующие имена — никнеймы, которые он придумывал для себя, используя чужие фотографии на аватарке, Кевин… Пытался, наверное, сбежать из реальности. Он всю жизнь это делал. И даже сейчас, став игроком Больших игр, Кевин предпочитал не участвовать в телешоу, а смотреть за ним со стороны. Он смотрел каждую серию из реалити, он много времени проводил, следя за реакцией зрителей, иногда даже сам оставлял комментарии с фейковых аккаунтов. И так жить Кевину было удобно. Комфортно! Однако комфорт закончился в тот момент, когда телезрители его возненавидели.
