Подобных судов в моей практике было несколько. Результаты их были аналогичны тому, о котором рассказано выше.

Каждый раз еще до начала судебного заседания мне приходилось разговаривать с женщинами-мамами, искавшими правду в суде. Как мог, я пытался их настроить на не очень сложный на самом деле для них поединок, который просто должен был завершиться в их пользу. По определению. Некоторых это несколько успокаивало, другие же, почувствовав себя увереннее, с ходу «бросались на баррикады».

Что мешало законодателям своевременно учесть данный пробел? Сколько по их вине еще лишних судебных поединков пришлось провести сотрудникам налоговых инспекций и сколько нервов вымотали налогоплательщики, добиваясь справедливости!

В качестве истцов порой оказывались и сами сотрудники налоговых органов, получивших отказ в предоставлении имущественного налогового вычета в подобных ситуациях. Но эти люди были готовы к судебным тяжбам – знали, что процесс получения вычета затянется на два месяца и более.

Соответствующие изменения в законодательство наконец-то сейчас внесены, и проблема предоставления вычета в отношении несовершеннолетних детей разрешена.

В очередной рабочий день, который уже перевалил за половину и потихоньку стал близиться к завершению, вдруг Ольга Ивановна меня огорошила:

– Леха, собирайся. Сейчас в арбитражный суд поедешь вместо меня. Мне срочно нужно бумагу для прокуратуры состряпать, суд через полтора часа.

Я вопросительно посмотрел на свою наставницу.

– Чего, страшно? Да не переживай, дело по нашей апелляционной жалобе, оно все равно проигрышное. Так что бояться тебе нечего.

– Хорошенькая перспективка! На первое дело в арбитражном суде, да еще с таким напутствием!

Ольга Ивановна засмеялась:

– А ты как думал? Чтобы только выигрывать? Не-е-е, такого у нас не бывает. Так что собирайся, сейчас я тебе все объясню, что там и как.

Дело касалось законности выставления налоговой инспекцией требования об оплате налогов и пеней в адрес организации, признанной банкротом и в которой на тот момент было введено конкурсное производство.

Суд первой инстанции признал действия налогового органа незаконными ввиду того, что обязательства по оспариваемому требованию возникли у должника после открытия в отношении его конкурсного производства, а, следовательно, они являются текущими платежами и, независимо от времени их предъявления к исполнению, удовлетворяются за счет имущества должника, оставшегося после удовлетворения требований кредиторов, включенных в соответствующий реестр.

Казалось бы, ничего сложного, все довольно просто. Но это сегодня, а тогда…

Какое «банкротство»? Какое «конкурсное производство»? Какие «текущие платежи»? Вы вообще о чем?

Видя мое замешательство, Ольга Ивановна решила меня успокоить:

– Да не тушуйся, Леха. Зайдешь в зал, отбарабанишь, что я тут на листке напечатала, выслушаешь решение, улыбнешься, попрощаешься с судьями и – только тебя и видели.

– А если что-нибудь дополнительно спросят? Что могут спросить еще? Как мы свою позицию поясняли?

– Мы говорили, что, предъявляя требование в рамках дела о банкротстве, лишь уведомляем налогоплательщика о существовании задолженности, которая должна быть погашена после удовлетворения других обязательств, включенных в реестр требований кредиторов. Так как требование направляется конкурсному направляющему, оно не является мерой принудительного характера. Понял?

– За исключением последнего предложения ни фига не понял.

– Леха, получишь по ушам! Давай не вредничай, сейчас еще раз все переварим, и – вперед.

– Да не вредничаю я. Просто дело для меня новое, надо хоть что-то понять. Если это требование должно исполняться после всех, почему мы его сейчас предъявляем?

– Сроки у нас. Выставляем, потому что Кодекс обязывает.

– А что насчет банкротства? Как мы обязаны действовать в таких случаях согласно закону?

– А никак! Налоговый кодекс прямо это не прописывает. Об этом говорит закон о банкротстве. Но он в свою очередь не связывает эти нормы с нормами Налогового кодекса.

– А что говорят суды?

– Они говорят, что в подобных случаях следует руководствоваться законодательством о банкротстве.

– Так. Если здесь главное – банкротство, то почему требование нельзя выставить после того, как все кредиторы дождутся исполнения всех обязательств?

– Потому что к тому времени нечего будет выставлять.

– То есть?

– Конкурсное производство будет завершено, когда у организации не останется никакого имущества. Это случится раньше исполнения всех обязательств. Тогда суд завершит конкурсное производство, а организация прекратит свое существование.

– Нормально. То есть сейчас мы не вправе выставить требование, поскольку закон нам не разрешает, а при наступлении условий, когда это будет возможно, выставить требование не получится по причине ликвидации «конторы»?

– В общем, так.

– И как тогда быть налоговой инспекции?

– А вот догадайся.

– Понятно.

– Еще вопросы будут?

– Никак нет.

– Тогда собирай манатки и – вперед, на абордаж!

– Слушаюсь!

Арбитражный суд, в котором я действительно оказался впервые в жизни, поразил своей тишиной. В судах общей юрисдикции и в мировых судебных участках об этом можно было лишь мечтать.

Здесь не было толп разношерстной публики, не было того разнообразия явившегося неведомо для каких целей контингента, «не въезжающего в тему». Цивильность, спокойные разговоры, которые вели между собой некоторые представители, производили приятное впечатление после увиденного в другой структуре судебной системы.

После весьма недолгих поисков нужного зала достаточно скоро я предстал перед составом апелляционной коллегии – мужчиной-председательствующим и двумя женщинами. От организации-налогоплательщика представителей не было, что несколько успокоило меня – по крайней мере, от своих соперников не услышу никаких вопросов, комментариев и прочих ненужных на тот момент для меня вещей. После оглашения состава суда и проведения некоторых шаблонных формальностей мне было предоставлено слово.

Волнение, которое не выдавало себя во время ожидания, тут же напомнило о себе. Стараясь ничего не забыть из того, во что час с небольшим назад пытался вникнуть, я с грехом пополам начал свою «речь». Отбарабанить, как предлагалось это сделать при «контрольной тренировке», у меня, конечно же, не получилось. Дело в том, что чтение по бумажке для меня никогда не было основным методом изложения информации. Вообще я считаю, что человека, читающего текст, гораздо проще сбить с толку, запутать вопросами или просто свести на нет всю его подготовку и выставить в весьма невыгодном положении. Такой человек может «потеряться», сбиться со своего ритма и при каком-нибудь не очень сложном вопросе просто впасть в ступор. И все это только потому, что в бумажке у него написано не так, как предлагается разъяснить тот или иной вопрос.

Именно по этой причине о шпаргалке, которая у меня была на столе, я даже не вспомнил. Незнакомые на тот момент слова, вся эта терминология, применяемая в устной речи, выявили слабые места в теоретических знаниях законодательства о банкротстве и, как следствие, просчеты при подготовке к судебному заседанию.

Это, конечно же, не укрылось от судей, которые в общем-то не мешали мне, но было заметно, что слушать человека, хоть и старающегося, но все же с трудом подбирающего слова, им было тяжело.

Наконец дело было сделано, дополнительных вопросов со стороны суда не последовало, и через пару минут была озвучена резолютивная часть постановления. Конечно же, результат был не в пользу налоговой инспекции.

– Первый раз в суде? – спросил меня председательствующий после оглашения результата.