— Прощай, радость моя… — услышала я едва различимый шёпот Нечистого, а потом все затихло. С минуту длилось моё молчание: я ждала, пока он вернётся, и скажет, что это была глупая шутка. Ну, или на крайний случай, то, что это был сон. Однако со мной остались лишь вечереющее небо и волны, что разделяли мой и его берег.

По всему берегу разнеслись звуки моего рыдания. Я выла и хваталась за свои волосы, била руками песок, мотала головой, даже щипала себя. Я не хотела верить, что он исчез навсегда и не вернётся никогда в жизни. Что никогда больше я не могу увидеть тот прекрасный взгляд и ощутить горячую белоснежную кожу. Мышцы сковало, а сердце билось в болезненном шоке. Вода нежно ласкала мои ноги, а я упала на песок и задыхалась в слезах.

***

— Какая же ты красивая! — сюсюкала моя старшая замужняя уже сестра, заплетая мне вторую косу. — Будешь за мужем, как за стеной. Он тебе скучать не даст…

Когда меня нашли на берегу, я была почти без сознания. Притащили домой, умыли, одели. А потом я услышала, как мать с отцом разговаривали о моей свадьбе. Тогда-то мне и пришла в голову мысль прикинуться полумертвой. Я целыми днями лежала в постели, глупо глядя в потолок. И мой план мог свершиться вполне удачно, если бы сестра не пошла на хитрость. Как-то утром она закричала: «Нечистый прилетел!», и я, глупо поверив, выбежала на улицу, оглядываясь по сторонам. В общем, после этого меня за белы рученьки да под венец и завели.

— Не хочу, — сухо ответила я, тем не менее не предпринимая попыток сопротивления. Меня все-таки хотели выдать за Василия.

— А ну прекрати! Хочешь в девках остаться?! — мне отвесили звонкую пощёчину.

— Лучше в девках, чем под него ложиться, — я не обратила внимания на то, что щека ужасно горела.

— Вот дура! — сплюнула сестра. — Отец бы услышал — избил до полусмерти!

— Пусть.

— А все колдовство этого дьявола! Черт бы его побрал! Забудь это дело, девка, слышишь?! Если бы не Василий, тебя бы после Нечистого никто бы в жёны не взял. Ты ж теперь как прокаженная, а Василий все твердит: «Люблю, люблю!». Тьфу, неблагодарная! — сестра тараторила без умолку, дёргая мои волосы так неистово, что я подумала: вскоре их вовсе не останется. Представив, как Василий увидит то, что я облысела, и убежит, сверкая пятками, я так звонко расхохоталась, что сестра, покрутив пальцем у виска, ушла, оставив меня наедине со своим горем.

Перед домом собралась целая куча народа. Все люди весело смеялись, где-то играла гармонь и дудка. Я наблюдала за этим через узкое окошко. Мои подруги вертелись перед воротами, беззаботно гогоча.

Вскоре прибыл жених. Василий был разнаряжен как деревце по весне, однако свинья в бусах — по-прежнему свинья. Он улыбался во все пятнадцать своих зубов, нетерпеливо потирая ладошки. Начался выкуп. В первый раз моему жениху вынесли сундуки с разным добром.

— Это не моё, — покачал головой он.

Второй раз вывели ему черного, как ночь, коня.

«Бери коня. Бери коня и убирайся. Посмотри, какой он красивый!» — думала я, лихорадочно заламывая костяшки пальцев.

— Это не моё, — снова отрицательно ответил Василий, и я протяжно застонала.

— Пора, — в проёме открывшейся двери показалась моя матушка.

И, страдальчески вздохнув, я проследовала за ней, делая лицо утопленника. Может, посмотрит на меня Василий повнимательнее, и скажет: «А ну к черту, она страшнее дьявола! Сворачиваемся, народ».

— А это моё, — сладенько улыбнулся он, протягивая мне руку. Я брезгливо скривилась, не желая выпускать руку отца, что сопровождал меня от крыльца до ворот. — Милая моя, шолнышко ненаглядное, — шепелявил Василий, а я, переступив через собственное отвращение, отдала свою руку в его власть.

Целый день пол нашей деревни пировало в доме моего мужа, все пили в три горла совершенно без просыха. Пели свадебные песни, плясали и гомонили без умолку. Под конец выяснилось, что три моих подруги нашли себе женихов, и уже ушли на сеновал.

Отец Василия поднялся с места, отхлебнул из кубка, притворно поморщился, и закричал: «Горько!»

Я раздраженно фыркнула — до этого ему, значит, не горько было вдрабадан напиваться, а тут вдруг загорчило! Василий торжественно посмотрел на меня, и я, подняв кубок с вином, решила тоже опрокинуть для храбрости. Мы с Василием поднялись под хоровое бесконечное «Горько!», и он потянулся ко мне, сложив губки трубочкой. Я, испугавшись, вытянула руку вперёд, и в конечном итоге чмокнулся он с кубком. Я прыснула в кулак и пригубила вино.

— Да не горькое оно, — пожала плечами я, и уселась на своё место под прожигающие взгляды родни.

Тем не менее, праздник продолжался ещё около получаса.

— Ну что, пора молодым и честь знать, — закричала на весь зал моя сваха, и среди гостей послышался одобряющий гогот. Мне даже смотреть на Василия не хотелось. Скорее всего, он готов был вознестись на небеса и умереть от счастья. Желательно, конечно, чтобы он оттуда не возвращался. Моя мать повела меня в специальную комнату, и начала раздевать.

— Ты не бойся, Велислава. Оно только сначала страшно, — успокаивала меня она, приглаживая волосы и расправляя сорочку. Золотая цепочка на моей шее по-прежнему оставалась нетронутой. По обыкновению нашей семьи, цепочку должен разорвать мой муж, когда заберёт мою невинность.

Я начала рыдать взахлёб, когда мать начала толкать меня в сторону опочивальни. Цепляясь за все косяки и преграды, я медленно, но верно продвигалась в сторону заветной двери.

— Ну, с богом! — перекрестив на дорожку, моя мать толкнула меня в полутёмную комнату, и закрыла дверь на засов.

— Ну шдравштвуй, шолнце моё! — со всей своей шепелявой страстью произнёс Василий, и я, удержавшись от смешка, серьёзно посмотрела на него.

— Давно не виделись, — я скептически смерила взглядом наше ложе. Мда… У Нечистого в сто раз лучше. Нечистый. И снова на мои глаза навернулись слёзы.

— Не бойща, радошть моя… Я тебя не обишу… — Василий положил руки мне на плечи, и потянулся за поцелуем.

— Ой! — вскрикнула я, испугав беднягу до полусмерти, загораживая цепочку на шее рукой. — Цепочку надеть забыла! Подожди, миленький, я сейчас вернусь!

— Не вашно! — возмутился он, хватая меня за руку.

— Эй, мы по-настоящему женимся или как? — я испытующе посмотрела на него.

— По-наштоящему… — обиженно пролепетал он и отпустил меня.

Следующей проблемой была запертая дверь.

— Матушка! Матушка, открой! Цепочку забыли! — кричала я, нарочно делая ударение на первую гласную и долбя дверь кулаками, дабы изобразить искреннее беспокойство.

Дверь к моему огромному счастью открылась, и дорогу мне преградила разгневанная мать.

— Как так? Я же все… — она так и не договорила. Я, оттолкнув её, понеслась прочь.

Бежать сломя голову через зал с гостями было не самым разумным, но единственным выходом. Я открыла дверь, и в глаза мне ударил свет множества свечей, а уши поразил такой шум и гогот, что на секунду я застыла, изумлённо смотря на пьянку. Никто не заметил моего появления. По стенке я проползла к выходу, и только оттуда услышала голос матери.

— Держите её, держите! — кричала она, и тут послышался грохот лавок. Началась погоня. Я рванула через двор, что есть сил, и выбежала через ворота на дорогу, босыми ступнями шлёпая по сырой, от недавно прошедшего дождя, дороге. Воздух уже был довольно холодный, но мне на то было откровенно чхать. Я неслась к реке, что есть сил, но подол упрямо мешался, и в конце концов я его задрала, откровенно сверкая не только пятками.

— Стой! Стой, негодница! — кричал мой отец и следующие за ним гости, но бежали они из-за сильного опьянения слишком медленно для того чтобы остановить меня, потому как неслась я аки горная лань.

Наконец показался берег реки, и я, заметив лодку у зарослей, бросилась к ней. Нырнув в траву, я притаилась: звук беготни приближался. Я не дышала. Лодка была на расстоянии вытянутой руки от меня, но еще предстояло справится с узлом, которым она была прочно связана с вбитым колом. Пальцы замерзли и плохо слушались, но, в конце концов, мне удалось развязать верёвку. Оставалось только запрыгнуть в лодку и плыть, но люди были слишком близко.