»… он сильнее сжимает мою руку и твердит, что любит меня»

«… любит!»

С губ мужчины, явно похожего на Драко ледяным взглядом и светлыми волосами, срывается искренний шепот. Он бессилен перед проклятьем и своими чувствами, но продолжает шептать, словно в бреду. Его сознание затемнено, и лишь одна фраза, словно живительный эликсир, перетекает по испещренным ядом венам и заставляет остатки крови бежать от смерти, уже цепляющейся за немеющие конечности.

«Я люблю тебя», — произносит мужчина, но ему вторит голос Драко. Черты властного лица меняются, изгибы скул приобретают болезненную заостренность, губы бледнеют. Призрачные очертания Элафии и Септимуса исчезают из сознания Гермионы. Вместо них — непроницаемое, бледное лицо Драко и его последние слова.

«Я люблю тебя»

Она почти видит эту строчку на том позолоченном пергаменте. Три слова выведены страданиями, сомнениями и болью, и потому сильны, как запретное заклинание.

— Заклинание… — шепчет Гермиона, когда биение второго сердца в её груди останавливается.

»… господин Септимус говорил, что его спасла любовь!»

— Клятва.

… ведь она так ни разу и не сказала ему…

— Ты мне нужен, Драко, — всхлип отчаянно срывается с онемевших губ.

— Я люблю тебя.

Тишина прошивает пространство еще некоторое время, пока Гермиона отчаянно борется с осознанием того, что могла опоздать. В груди бьется лишь одно сердце, и она хотела бы, чтобы оно принадлежало Драко.

— Я люблю тебя… — снова шепчет она, пустыми глазами наблюдая за кровавыми разводами на его коже.

Но он не слышит.

Оцепенение длится вечность, и когда пол потрясает мелкая дрожь, Гермиона даже не обращает внимания. Обхватив себя за плечи руками, она смотрит в пространство. Омертвевшее от страха сознание переносит её в беззаботные дни, и воспоминания полнятся серым взглядом. Колючим, иногда язвительным, но все же живым. Через несколько секунд со стены падает картина, а шкафы начинают хлопать створками.

Глухой взрыв откуда-то из-под земли заставляет Гермиону подпрыгнуть на месте и очнуться от транса. С потолка сыплется штукатурка, и на секунду девушка представляет, что в комнате начинается снегопад. Прийти в себя получается лишь после того, как на стенах вспыхивают кривые магические молнии. Какое-то время слышится шум отдаленного разрушения, но через несколько секунд все тревожно замолкает.

Поднявшись на ноги, Гермиона осмотрела помещение и непонимающе нахмурилась. Апатия, вдруг навалившаяся на неё, почти перекрыла тревожность, а потому волшебница спокойно прошла к двери и прислушалась: за ней не было слышно голосов, но надеяться на отсутствие охраны, разумеется, не приходилось.

— Я никуда не уйду, — в её голосе, раньше живом и ярком, теперь образовалась полость. Медленно повернувшись к телу Драко, она выдавила нежную улыбку. — Больше я тебя не брошу, слышишь? — не думая о том, что разговаривает с пустотой, Гермиона опустилась рядом с телом и положила голову на плечо Малфоя. — Я слишком устала, Драко, — прошептала, прижавшись к нему всем телом. — Хватит с нас борьбы.

Гермиона чувствовала, что почти сходит с ума. Впервые за всю жизнь ей было все равно, умрет она или нет. Малфой забрал с собой все, что все еще могло толкать её к борьбе, и оставил лишь мир грязных теней.

Из трещины на перстне вырвался слабый луч, но тут же погас. Гермиона не заметила этого, потому что её глаза были отчаянно зажмурены. Она все еще надеялась, что боли не будет, если не видеть реальности. Глубоко в сознании цвел ночной сад парка Малфой-мэнора, который ей однажды показал Драко.

Через несколько секунд луч снова попытался вырваться из перстня, и магия заискрилась, окутывая их тела зеленоватым свечением. Гермиона приоткрыла глаза, встревоженная вспышками, а потом удивленно охнула.

Комната заполнилась светом, и волшебные нити, вырывающиеся из перстней, обвили все вокруг: они путались меж ножек кресел, заползали под кровать и заворачивались у потолка причудливыми узорами. Гермиона рывком поднялась из лежачего положения и, проведя ладонями по мокрым от слез щекам, взглянула на Драко. Лучи, подобные стрелам, пронзали надрез на его груди, а размазанная по коже кровь, повинуясь неведомой силе, устремлялась внутрь тела.

— О, Мерлин… — прошептала Гермиона, вертя головой. Лучи касались её щек и ладоней, даря приятное тепло. Шелест магии обволакивал со всех сторон, и хаотичные ломаные лучей начали сплетаться вокруг тела Драко, образуя широкое кольцо. Гермиона отшатнулась и неловко поднялась на ноги, когда силы чар оторвали Малфоя от пола и взметнули его к потолку. Ноги и руки, бессильно опустившиеся вниз, опутали тонкие магические нити. Они пульсировали и разрастались, и вскоре за их свечением Гермиона уже почти не могла различить очертаний тела Малфоя. Внезапно Драко выгнулся в спине, словно простреленный острой болью. Его руки взметнулись вверх, пальцы вцепились в горло. Резкие движения, больше похожие на агонию, испугали Гермиону, и она прижалась спиной к стене. Секунды длились вечно, а судороги его тела все не прекращались. Она задрожала, задержав дыхание. Руку обожгло: перстень накалился до предела и теперь причинял боль, однако Гермиона продолжала смотреть на тело Малфоя, застывшее в воздухе. Шепот магии перерос в настоящий гул. Он усиливался и подавлял, поэтому возникло резкое желание закрыть уши руками и упасть, чтобы спастись от разрушительной мощи. И когда Гермиона уже готова была сделать это, комнату озарила яркая вспышка, ослепившая глаза. Послышался грохот тела. Все померкло, погружаясь в привычный мрак.

Еще не открыв глаз, Гермиона услышала сдавленное ругательство, а затем — надрывный кашель. Казалось, её сердце не билось так даже в минуту рождения. Не веря себе, волшебница распахнула глаза.

Скорчившись на полу, Малфой заходился в страшных хрипах. Его пальцы, закрывающие рот, были перепачканы в крови, и все, что находилось близко — тоже. Багрянец окрасил рубашку, кожу шеи и даже мраморный пол. В воздухе поселился терпкий запах крови вперемешку с цветочным ароматом «мгновенной смерти».

— Драко… — пробормотала Гермиона, сумев побороть оцепенение. Уже через мгновение она беспомощно сжимала его трясущиеся плечи слабыми пальцами. С губ срывались неосознанные слова поддержки, которых потом она бы и не вспомнила. Малфой приподнялся и схватил её за локоть, блеснув умоляющим взглядом. Кашель, перемежающийся с отторжением отравленной крови, все не прекращался. Подавшись вперед, Гермиона прижала голову Драко к груди и принялась наугад гладить то волосы, то плечи, пока кровь расползалась и по её одежде. Изо всех сил сжав в слабых объятиях содрогающееся тело, она продолжала шептать мольбы, не имеющие адресата. Через минуту или две кашель наконец начал ослабевать, и дыхание постепенно выровнялось. Когда Малфой замолк и наконец расслабился, наступила блаженная тишина.

— Какого черта, Грейнджер? — усталый голос заставил её вздрогнуть и разжать пальцы, вцепившиеся в плечи. — Что-то не припоминаю, чтобы в Хогвартсе был курс по некромантии.

С её губ слетел нервный смешок. Драко попытался оттолкнуться от пола ослабевшими руками, но тут же рухнул обратно, потому что тело практически не слушалось. Обессиленно прикрыв глаза, он зажмурился. Казалось, будто в комнате слишком душно: волны липкого жара одна за другой обволакивали тело, словно Малфой был болен. Сознание все еще затемняли отголоски ломоты в суставах, поэтому больше, чем думать о чем-то, хотелось просто заснуть.

— О чем ты думал? — дрожащий шепот выдернул его из мутного потока образов. Драко устало поднял веки и сглотнул. Язык горчило от крови, и этот вкус вызывал навязчивое чувство тошноты.

— Это был единственный шанс, — Малфой глубоко вдохнул и выдохнул. — Не знаю, как ты сделала это, но оживлять меня не стоило. Умирать больно.

— Ты не должен был сдаваться, — прошептала она, мягким движением стирая кровь у его губ. — Даже если казалось, что это единственный шанс предотвратить катастрофу.