Удар.
Удар.
Удар.
Гермиона и до этого слышала, как оглушительно бьется её сердце, но теперь этот стук перемежался с другим, более глухим и редким. Почему-то казалось, что эти звуки едины. Первая мысль, осенившая её, была ошибочной: приложив ухо к твердой груди, Гермиона не услышала ничего, что могло бы её обнадежить, но странные звуки повторялись, и волшебница непонимающе замерла. Приложив руку к собственной груди, она закрыла глаза и прислушалась, а потом вдруг вздрогнула и в ужасе отшатнулась от тела. Биение обоих сердец исходило из её груди.
— Бессмертие двух… — ошеломленно прошептала она и тут же захотела с силой приложиться о пол головой из-за собственной рассеянности. Эффект от созерцания бездыханного тела был настолько ошеломляющим, что она совсем забыла про чары. Ну конечно! Смерти не было в этой комнате. Ни сейчас, ни десятью минутами ранее.
Гермиона нервно провела ладонями по своим волосам и облизала пересохшие от волнения губы. Бросив короткий взгляд на кольца, она на несколько секунд зажмурилась, снова воспроизводя в голове все условия «бессмертия двух».
Единство чувства…
Гермиона привыкла сомневаться во всем, что так или иначе касалось чувств Малфоя — слишком хорошо он скрывал их за грубостью и напускным безразличием. Были ли их взгляды друг на друга одинаковы? Или, может, это было только действием чар? «Глупости!», — Гермиона помотала головой, отметая лишние мысли. Драко умер ради того, чтобы спасти ей жизнь, и она тоже готова была сделать это, если бы потребовалось.
Единство чистоты.
«… он ведь никого не убивал?», — она поморщилась, но тут же приказала себе уничтожить любые сомнения. Внутри была необъяснимая уверенность в том, что Драко был неспособен на убийство.
Единство плоти!
Гермиона судорожно оглянулась по сторонам. Взгляд быстро зацепился за хрустальный флакон в ладони Малфоя. Уже потянувшись за ним, волшебница тихо выругалась и поднялась на ноги. Внутри склянки был яд, и использовать это стекло для пореза означало бы мгновенную смерть. Пришлось навернуть несколько кругов по комнате и порыться в ящиках, прежде чем она наткнулась на коробку, доверху набитую толстыми альбомами и дневниками. Верхушку венчала рамка с колдофото Драко и Люциуса. В момент, когда был сделан снимок, Малфой младший, кажется, учился на четвертом или пятом курсе. Его лицо было практически неотличимо от лица Люциуса, и это почему-то взбесило Гермиону. Бросив на злые высокомерные улыбки последний взгляд, она с размаху приложила рамку об угол шкафа. Послышался треск стекла, и девушка боязливо оглянулась на дверь. Все было тихо.
Пальцы путались и дрожали, когда Гермиона пыталась поддеть ими разбитое стекло. Несколько капель крови от случайных порезов упали на пол и испачкали колдографию. Девушка нервно хмыкнула, наблюдая, как кривится Люциус. Наконец, когда стекло было извлечено, она кинула рамку обратно, захлопнула шкаф и бросилась обратно к Драко. Двойное сердцебиение почти сводило с ума, и Гермиона с отстраненностью подумала о том, что она и сама совершенно заледенела. Казалось, время утекает сквозь дверные и оконные щели, поэтому волшебница стремительно рухнула на колени около тела и внимательно посмотрела на стекло в своей руке. Мысль о том, что ей придется поранить Драко, вызывала чувство тошноты и отторжения.
«Соберись», — приказала она себе и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Мысли постепенно прояснялись, и Гермиона вспомнила некоторые вещи, которые когда-то почерпнула из книги о ритуалах на крови. В ней говорилось, что скорость их действия зависит от того, насколько быстро кровь достигнет сердца.
Закоченевшими и перепачканными в крови пальцами Гермиона принялась расстегивать его рубашку. Кожа на груди казалась мраморной и отдавала могильным холодом, а оттого прикасаться к ней было еще страшнее. В такие секунды таяла надежда на спасение, потому что разум привык к мысли о том, что смерть — это нечто необратимое, но Гермиона пыталась преодолеть дрожь во всем теле. Легко проведя пальцами по коже чуть ниже ключицы, она вдохнула полной грудью, и, покрепче сжав стекло в скользких пальцах, сделала недлинный надрез. К горлу подступила тошнота, но задержанный в груди воздух помог с ней справиться, и Гермиона, не медля больше ни секунды, полоснула стекляшкой по левой ладони. Тянущая боль на секунду отвлекла, но волшебница только поджала губы и поднесла руку к груди Драко. Контраст их температур был почти незаметен, как будто оба они уже были мертвы. Прижав кровоточащую плоть к плоти Малфоя, Гермиона позволила себе расслабиться и закрыла глаза, опустив голову.
Четвертое единство…
Понемногу под кожу заползала паника. На разгадку было чертовски мало времени, а девушка даже не предполагала, что являлось последним условием «бессмертия двух». В сотый раз приказав себе успокоиться, Гермиона принялась снова перебирать в голове все, что ей было известно о чарах. Как назло, собрать картину воедино не получалось — мешала нервозность и ощущение стремительно уходящего времени.
— Мерлин, — бормотала она, сильнее прижимая руку к груди Драко. — Хоть кто-нибудь! — Гермиона зажмурилась, вскидывая подбородок. Взгляд уперся в потолок с такой надеждой, будто вместо него было небо. — Всего одну подсказку…
Гермиона Грейнджер всегда рассчитывала на себя и ни на кого больше, а потому не верила в высшие силы, судьбу и божественную помощь. Она вообще сомневалась в том, что существовали вещи, которых не мог понять ни маг, ни обычный человек. Еще ребенком она познала чудеса волшебства, а потом не могла верить, что есть явления куда более сильные и удивительные. Гермиона гордилась своей продвинутостью и свободой от стереотипов боязливых людей, потому что проживала честную жизнь, но теперь было все равно, к каким силам взывать. Она стыдилась, что молилась смутному образу, которого, скорее всего, и вовсе не существовало, но все равно продолжала шептать просьбы. Вселенная молчала. Не дрогнуло пространство, комната не озарилась божественным светом, и некто в светлых одеждах так и не снизошел до раздавленной страданиями гриффиндорки. Она прошептала проклятье и зажмурилась, потому что возненавидела себя еще больше. Склонившись к Драко, она прижала руку к его груди еще сильнее, совсем не замечая, что кровь уже стекает по сторонам, не поступая в тело.
— Пожалуйста, — проскулила она, напряженно всматриваясь в лицо Драко.
Может, ей следовало его поцеловать? Гермиона вряд ли понимала, что действует по сказочному шаблону, когда приникала к его оледеневшим губам своими — мокрыми от слез. Но ничего не произошло ни после первого, ни после четвертого поцелуя. Биение второго сердца замедлялось.
— Нет, нет! — Гермиона отняла окровавленную руку от его груди и обхватила ледяные щеки руками.
Может, нужно было какое-то заклинание? Девушка истерично всхлипнула, пытаясь вспомнить, что сказала Нарцисса, когда связывала их. Но Гермиона вскоре поняла, что лишена палочки, поэтому идея с заклятьем была бесполезной. Чем медленнее билось сердце в её груди, тем сильнее волшебница прижималась к недвижимому телу. В память врезалось его последнее письмо.
«Я люблю тебя»
Гермиона тихо взвыла, утыкаясь лбом в шею Малфоя. Ей казалось, что все внутри и вокруг неё горит, и некуда было деться от этого жара и боли. Стены и потолок давили, грозясь обрушиться, а дорогая мебель и мрачные картины казались живыми и подлыми — их надменные горделивые взгляды были исполнены равнодушия. В воздухе вдруг закружились призраки прошлых лет, возрожденные болезненным воображением.
Закрыв глаза, Гермиона почти может почувствовать обволакивающий её густой воздух. Он пахнет кровью и слезами. Тихий плач доносится из-под низко опущенных занавесок балдахина. У подножия кровати небрежно лежит измятый подол дорогого шелкового платья, а его обладательница, забыв про кружева, припадает к постели мужа. Он угасает, и каждому, кто видит это, понятно: все кончено. Но не для леди Элафии. Она сжимает его руку в своей, продолжая верить, и эта вера лишь крепчает от того, что безнадежна.
