Сознание Даниила – мутная лужа, в котором отражается боль, порой разражающаяся острыми вспышками. Он хочет, чтобы все быстрее кончилось. Короткая передышка, наступив, дала ему пространство и время для того, чтобы он мог осознать тупой, похожий на скуку, ужас. Теперь, когда он сидит в машине, и с лица его капает кровь, темнея на одежде, воспоминания прошлого, вопреки его воле, слепляются с настоящим, раскрывая перед его глазами неотвратимую последовательность, и превращаясь в целое. Даниил ясно осознает несовершенство жизни, вокруг которого обычно колеблются перья и стразы, отвлекая на себя все внимание в более спокойные времена, которые являются только пышным похоронным убранством. Жизнь представляется ему смешной и нелепой: он внезапно обнаруживает, что проводил основную ее часть, заигрывая с убийцами, и сейчас не должен быть удивлен. Даниил понимает, что его жизнь ни для кого, кроме него, никогда не имела значения. Мысли Даниила не были четкими: будучи едва различимыми, они сливались с чувствами, липкой грязью, клеем, сгущавшимся в опыт, составляющий материю бытия, которую человек может выразить лишь отчасти, оставаясь животным.

В Городе в Городе Даниила приволокли к врачу, чтобы тот немного привел его в порядок перед встречей, на которой должна была решиться его дальнейшая судьба. Люди, встречавшиеся, пока его гнали по коридору, вели себя, как будто ничего не происходило, не сосредотачивая на нем взгляда, словно вид мучеников, еле волокущих ноги, им давно примелькался.

Даниила споткнулся и упал на пол кабинета. Доктор, еще не пожилой, но и не молодой человек, с выцветшими глазами, велел парням переместить Даниила на кушетку, затем подошел, осмотрел его, дал ему проглотить пилюлю, вколол обезболивающее, после которого кожа стала нечувствительной. Доктор зашил Даниила, покапал ему что-то в нос и велел дать 15 минут отдыха, после чего удалился.

Вскоре парни потащили Даниила на аудиенцию к Алексею Владимировичу, по сравнению с которым Даниил даже в нынешнем виде, выглядит привлекательно. Дело в том, что лицо Алексея Владимировича напоминает одновременно морду борова и жабы: жирная шея его оплыла складками, из-за чего создается впечатление, что он создан для того, чтобы глотать небольших животных целиком.

Алексей Владимирович был довольно влиятельной фигурой, что должно быть ясным по этикету организованной им встречи. Он имел привычку, как и в данных обстоятельствах, начинать разговор спокойным, дружелюбным тоном, его речь в процессе становилась постепенно все более угрожающей и обвиняющей, а его голос обрастал басами огромной глотки, которые, однако, звучали неестественно, являлись лишь подобием праведного гнева и служили для того, чтобы отвлекать его от холодной и вдумчивой ярости, являвшейся его постоянной спутницей. Алексей Владимирович внушал отвращение и страх всем, с кем общался, хорошо знал об этом и получал удовольствие от этого. Изображая благодушие, он отыскивал слабые места жертвы, чтобы, найдя их, напасть в самый неожиданный момент, и подчинить ее. Потенциальными жертвами для него были абсолютно все, однако, он успешно сочетал безжалостность с демонстрацией кротости и раболепным поклонением вышестоящим лицам, которым он приписывал собственную жестокость, и интересам которых был верен.

Прежде Даниил мог наблюдать манеры Алексея Владимировича только в ординарных обстоятельствах, но прибыв на встречу, он смог оценить весь диапазон его коммуникативных качеств. Алексей Владимирович сперва решил обсудить личность Даниила и представить ему на суд его собственный образ и мотивы, как основанные исключительно на подлости, неоправданном высокомерии и извращенности. Даниил следил за нитью повествования, не пытаясь возражать, тем более, что считал многие суждения Алексея Владимировича правдивыми. Когда Даниил наблюдал собственные смутные представления, встречающиеся с суждениями Алексея Владимировича, как тонущий в воде и небе размытый пейзаж, он неожиданно получил по голове кружкой несколько раз. Кружка отпала от ручки, срезала Даниилу при избиении значительную часть лица, при этом поранив самого Алексея Владимировича. Даниил не почувствовал особой боли, однако, его стало сильно мутить от запаха собственного мяса и крови, осознания того, что его лицо потеряло форму. Даниил отметил, что кружка была довольно большой, тяжелой и уродливой: ранее он подарил Алексею Владимировичу прекрасную чашку из тонкого фарфора с подглазурной кобальтовой росписью – ее черепком тот смог бы снять ему скальп, если бы захотел, но для избиения она не годилась; когда уродливая чашка была разбита, Алексей Владимирович мог использовать новую.

Даниил не мог перестать думать о том, что ничего этого не должно с ним происходить. После того, как Алексей Владимирович разъяснил Даниилу, какой Даниил ни на что не годный педик, и как отцу Даниила повезло, что тот рано умер, пока лицо Даниила съезжало с черепа и опухало, Алексей Владимирович сообщил, что он единственный, кто может помочь Даниилу поправить дела.

Он похлопотал, подыскав Даниилу подходящее и полезное занятие, придумав то, как тот может искупить вину. Если бы не Алексей Владимирович, который вынужден был указать Даниилу на то, что тот сделал неверно, Даниил бы был уже мертв, но дело было даже не в этом, а в том, что Даниилу пришлось бы испытать перед смертью и еще придется, если Даниил не оправдает доверия и доброты Алексея Владимировича. Таким образом, Алексей Владимирович, проявлял к Даниилу сострадание, соблюдая необходимые, хоть и кажущиеся жестокими, формальности для того, чтобы Даниил мог осознать и отчасти искупить свою вину, приняв наказание.

Чуть было подсохшие красновато-бурые пятна на рубашке Даниила расширялись, снова напитываясь влагой. Даниил отвлекся от крови, пропитывавшей его грязную одежду, и спросил, что он должен сделать. Алексей Владимирович, состроив комичную мину, изображавшую радость от такой внезапной разумности, объяснил Даниилу, что тот должен сделать, чтобы продлить свою жизнь, и его ответ смог даже несколько развеселить Даниила, что представлялось ему до тех пор невозможным.

Алексей Владимирович сказал примерно следующее: «Тебе всего лишь нужно будет помочь уладить некоторые организационные проблемы, связанные с бизнесом, который я сейчас пытаюсь наладить. Я сбываю донорские органы и ткани. У меня есть клиенты, перевозка налажена. Однако, требуется расширить бизнес для удовлетворения спроса. Я могу обеспечить условия добычи материала и его сбыт, однако, товара не хватает». Даниилу предлагалось наладить поступление доноров полного цикла (для изъятия всевозможных, в том числе, и жизненно важных, органов у одного донора) – торговля органами была выгодным занятием, потому что технологии по выращиванию органов оставались все еще малодоступными и дорогостоящими, но трансплантология сделала значительный скачок, и эти два фактора, накладываясь друг на друга, а также на текущую экономическую ситуацию, стимулировали соответствующий рынок.

Следующая часть монолога Алексея Владимировича содержала в основном угрозы родственникам Даниила.

Получив согласие Даниила на сотрудничество, Алексей Владимирович вышел. Пришел врач, однако, Даниил оттолкнул его, не дал закончить ему работу, вышел из комнаты, и, покачиваясь, побрел. Он преодолел все посты охраны, и, не остановленный никем, вышел во двор, добрел до общественного блока, добрался до борделя, и заснул, забаррикадировавшись в одном из его помещений.

Когда Даниил обрел некую ясность мысли и решил покинуть свое укрытие, его немного привели в порядок, Надя, сотрудница борделя, проводила его до такси, а затем и до его коттеджа. В машине Даниил позвонил своей помощнице.

Я познакомилась с ней чуть позднее, чем с Даниилом. Рейн работала на Даниила с 16 лет. Даниил был знаком с одним из любовников ее матери, красивой женщины, страдающей депрессией и алкоголизмом. У девушки до сих пор, отчасти благодаря безнадзорности, отчасти благодаря ее воле, не было ни единого подлинного документа, в том числе и свидетельства о рождении. Даниил предложил ей работу и с тех пор она вынужденно участвовала в том треше, в который он был вовлечен, и постепенно стала неотъемлемой частью ландшафта жизни Даниила, и теперь заспанная, часа в 4 утра, надев на нос очки, она лицезрела на экране то, что осталось от лица Даниила: весь ужас был в том, что спросонья, она не сразу смогла понять, что на экране человеческое лицо, и это знание сперва добралось до ее тела внезапной дрожью, и лишь затем оно постепенно, частями, отразилось в ее сознании и приобрело черты устойчивой реальности. Тем не менее, Рейн быстро взяла себя в руки: благодаря ее оперативным и четким действиям Даниил в следующие несколько дней смог решить многие насущные проблемы, касающиеся собственного здоровья и внешнего вида.