Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица, и мне показалось, что мое колотящееся сердце, должно быть, было видно прямо сквозь одежду. Я сглотнул и попытался что-то сказать, хотя у меня не было четкого представления о том, что я собирался сказать. Слова не приходили на ум. Я наклонился, достал из портфеля еще один лист и потянул его. Он разорвался пополам практически без усилий. Я взял еще один, тот же результат, и еще один. Я смутно осознавал, что все присутствующие на встрече уставились на меня, но меня это не беспокоило. Я знал, что что-то должно быть не так со всеми образцами; возможно, я положил обычные салфетки в свой портфель, или, может быть, Сьюзен… но даже когда я думал об этом, я знал, что такая ошибка невозможна.

Я протянул руку и попытался разорвать один из листов, которые я раздал остальным. Он разорвался на четвертинки так же легко, как и разорвался пополам. Это меня доконало. Я откинулся назад, оглядел молчаливую группу и подумал, что бы сказал мистер Спардлтон в такой момент. Я начал улыбаться и обнаружил, что моя первоначальная улыбка все еще застыла на моем лице. Я встал и начал собирать разорванные бумаги; они передали их мне обратно, ничего не сказав. Я положил их обратно в портфель, закрыл его, сказал: — Джентльмены, в этом году Рождество выпадает на пятницу,— и вышел.

На улице шел дождь, но я этого почти не замечал. Я поймал такси до аэропорта «Логан», поменял билет на более ранний самолет и вернулся в Вашингтон. Это было медленное путешествие. Самолеты эшелонировались под дождем в Международном аэропорту Вашингтона, но я не заметил, как прошло время. Я был слишком ошеломлен, чтобы ясно мыслить, но продолжал пытаться это сделать. В Вашингтоне я совсем промок, но спешил повидаться с мистером Спардлтоном и не потрудился переодеться.

Я ворвался в его кабинет. Он поднял глаза и сказал: — Ну, я не ожидал увидеть вас до завтра. Как дела…? И только тогда он увидел мое лицо.

Я плюхнул свой портфель на его стол, вытащил все образцы и бросил их перед ним: — Просто посмотрите на это. Эта «Неразрываемая Бумага» испортилась. Эти образцы бесполезны. Это произошло прямо на глазах у химиков «Лэйф Рюд». Большинство из них — новые образцы, они все легко порвались. Как это может быть возможно? Просто посмотрите на них.

Мистер Спардлтон взял один из листов, потер его, а затем осторожно потянул, чтобы разорвать. Бумага не порвалась. Он потянул сильнее, потом еще сильнее, но она не порвалась. Я недоверчиво уставился на него и сказал: — О, мистер Спардлтон, сейчас не время играть со мной в игры.

Я взял один из листков, дернул его и чуть не порезал пальцы. Я наклонился и положил руки на колени, чтобы лучше опереться, как и в самый первый раз, но лист не рвался. Я бросил его на стол и попробовал другой с тем же результатом. Один за другим я проверил их все, в то время как мистер Спардлтон откинулся на спинку стула и наблюдал за мной. Когда я закончил, у меня были дикие глаза.

Мистер Спардлтон сказал: — Мистер Сэдл, не могли бы вы рассказать мне, что произошло?

Я пододвинул стул, с трудов ощутил свой голос и, наконец, рассказал всю историю. Он странно посмотрел на меня, попытался разорвать еще один из этих жалких маленьких листочков и спросил: — Мистер Сэдл, вы хорошо себя чувствуете?

В Бостоне я был совершенно опустошен и сбит с толку, но теперь я был взбешен. Я схватил трубку и позвонил Каллахану. Я едва начал рассказывать ему историю, когда он прервал меня: — Я рад, что вы позвонили, Карл. Похоже, мы столкнулись с чем-то нехорошим с этой бумажной штукой. Выглядит это плохо. Вы можете приехать?

— Сейчас буду. И я повесил трубку.

Мистер Спардлтон отправился со мной; он не хотел, чтобы я куда-то пошел один. Каллахан держал два листа на свету, когда мы вошли в его лабораторию. Он сказал: — Вот два одинаковых листа, за исключением содержания влаги. Влага — это дьявол. Один из них сухой, другой содержит три процента влаги. Вот тот, что посуше. Он легко разорвал его пополам. — Вот влажный. И он потянул его, но он не порвался. — Мы только вчера вечером наткнулись на этот эффект и закончили проверять его час назад. Вы уже были в «Лэйф Рюд Консалтинг»?

Я кивнул.

— Очень жаль. Мы должны показать им, что может произойти.

Мистер Спардлтон включился в разговор: — Они уже знают.

Каллахан продолжил: — Это настоящий удар. Насколько мы можем судить, эта бумага никогда не может быть чем-то большим, чем лабораторным курьезом. Солнце, сухой климат, жара — все это отгонит влагу, и бумага потеряет свою прочность. Мы никак не можем продавать такой продукт, когда он в любой момент может потерять свою прочность. Я боюсь, что «Неразрываемая Бумага» должна присоединиться к огромному списку прекрасных продуктов, которые не могут быть проданы из-за одного небольшого недостатка.

Именно мистер Спардлтон вывел меня из лабораторий. Он взял меня под руку и сказал: — Вы можете повторно заполнить заявку на патент и добавить эту информацию о содержании влаги. Вы должны получить патент без особых проблем, даже если продукт не имеет коммерческой ценности.

Я кивнул, пока мы стояли под дождем в ожидании такси.

Он добавил: — Я никогда не рассказывал вам, что произошло в моем случае с фенолом много лет назад. Оказалось, что человек на соседнем лабораторном столе пролил немного фенола на крышку стола. Вот это и почувствовал мой изобретатель: а в пробирке никогда не было фенола. Мы все время от времени сталкиваемся с фактами того или иного рода. Он сжал мою руку, и дождь, казалось, шел уже не так сильно.