Заяц уже потащил Гэлу вперёд.
Эсицзян подошла к Сандан, склонилась, сделала приглашающий жест, Сандан непринуждённо ответила вежливым поклоном. Эсицзян протянула ей руку, но она подобрала края одежды и стала кланяться, пропуская её вперёд как старшую, и только потом двинулась за ней следом. Цзянцунь Гунбу и Эньбо с женой втроём шли последними. Лэр Цзинцо сказала:
– Зачем она подбирает платье? Подол не подшит, а даже щиколотки не закрывает, всё равно не достаёт до земли…
Эньбо повёл бровью:
– Пусть делает так, как ей нравится.
Лэр Цзинцо всё не могла успокоиться:
– Живут как скоты, а строит из себя благородную…
Цзянцунь Гунбу сказал:
– Перестань, у неё манеры и правда как у благородной.
Шедшая впереди Сандан словно услышала их разговор, вдруг задрожала, как будто силы оставили её, и она вот-вот упадёт, но понемногу успокоилась и как ни в чём не бывало двинулась дальше, гордо подняв поникшую было голову, с лёгкой улыбкой на лице, приподнимая края юбки, хотя это было совсем не обязательно.
После этого в Счастливой деревне стали говорить: Сандан – это скрывающаяся дочь аристократического семейства.
Тогда же люди вспомнили одну мелочь из прошлого, деталь, которой не придавали раньше значения: у этой женщины на груди был мешочек, с которым она никогда не расставалась. Люди вспомнили, что, когда она только появилась в Счастливой деревне, этот мешочек был по краям обшит замшей, в середине была разноцветная парча. Но теперь все краски потускнели и стёрлись, узоры на парче выцвели, весь мешочек стал серого землистого цвета, а один уголок был подшит грубой холщовой тканью. Все говорили, что этот мешочек набит самыми лучшими драгоценностями. И некоторые рассказывали, что собственными глазами видели глубокой ночью, как из этого ветхого домишки из окна идёт радужное сияние от этих драгоценных камней – жемчуга, агатов, кораллов, кошачьего глаза и аквамаринов.
С этих пор, как только появлялась Сандан, люди во все глаза смотрели на этот мешочек.
Сандан этого совершенно не замечала и по-прежнему ходила под их взглядами так же свободно и непринуждённо, с той же отсутствующей полуулыбкой на лице. Лишь немногие, излишне падкие на женскую красоту мужчины, могли ещё перевести взгляд на её лицо, задержаться на её сверкающих белых, будто никогда не бывших чёрными, волосах. Остальные не отводили своих глаз от мешочка.
Но никто не смел и пальцем прикоснуться к этому мешочку.
И неизвестно, кто первый начал рассказывать, но говорили, что на эти сокровища наложено проклятье, и кто осмелится коснуться их хоть пальцем, то палец тотчас же будет отравлен неизвестным ядом и отвалится.
В этот год погода была очень странная. Уже пришло время, когда по ночам должны шелестеть дожди, а днём высоко в небе стоять и ярко светить солнце, когда повсюду в диких лугах распускаются цветы, но в небе стояла непонятно откуда принесённая слабым ветром жёлтая мгла, и все чувствовали на лицах, на губах и в глазах мелкую, всюду проникающую пыль. Тончайшая пыль оседала с неба и делала всё вокруг землисто-жёлтым. Жизнь в Счастливой деревне была бедной, но небо всегда было синим, а воздух свежим. Теперь же и воздух был словно вышедший из какой-то древней щели далёкого прошлого, затхлый, протухший.
В этот год в Счастливой деревне все страдали от болезни глаз.
Просыпаясь утром, обнаруживали, что веки плотно склеены глазным гноем, и приходилось слюной тереть и размачивать веки, чтобы хотя бы можно было раскрыть глаза. Выходя из дома, люди смотрели друг на друга и видели, что в глазах у всех появились мелкие кровавые ниточки. У всех глаза слезились на ветру, у всех появились гнойные язвы по уголкам глаз. Хорошо ещё, что доктор из коммуны прислал много глазного лекарства, и глаза у всех быстро вылечились.
Доктор приезжал в деревню и объяснял, что при такой погоде надо носить особые очки, и тогда не заразишься этой болезнью. Сам доктор был именно в таких вот очках.
Пока все стояли в очереди к доктору, скрывшему свои глаза за стёклышками, чтобы получить глазную микстуру, люди заметили, что Сандан стоит тут же рядом, со своей беззаботной улыбкой на лице, и глаза её как всегда чистые и ясные, и как будто она всё-всё видела, но и будто ничего не замечает. Так что эта её обычная непонятная полуулыбка, похоже, приобретала глубокий смысл.
Потом люди забыли объяснения доктора, что у всех болезнь глаз происходит от никогда прежде не бывавшей песчаной и пыльной погоды. Все стали говорить, что заклятье на драгоценности было наложено слишком сильное, даже если просто долго смотреть, и то заболеешь. Тогда разволновались ещё больше, потому что если знаешь точно, что кто-то на себе носит мешок с драгоценными камнями, то кто же удержится, чтобы не посмотреть?
Всё это и даже ещё более серьёзным образом было доведено до сведения аж руководства производственной бригады, до кадровых работников. Сейчас Счастливая деревня стала производственной бригадой народной коммуны, в ней есть ячейка партии, комсомольская ячейка, есть комитет бедняков, есть народное ополчение, в каждую из этих структур назначили кадровых работников из самих сельчан.
Народные массы этой самой деревни донесли свою озабоченность до тех людей этой самой деревни, которые стали кадровыми работниками, а эти люди, собственно, и сами так же были этим озабочены. Так что люди пошли просить совета у ламы Цзянцунь Гунбу, то есть чтобы он всё толком объяснил и разложил по полочкам. Сельское начальство тоже ожидало какого-нибудь объяснения.
Цзянцунь Гунбу приосанился, как лама, и сказал:
– Вот что, социализм против феодального прошлого, я больше не занимаюсь феодальными предрассудками.
Эньбо сказал:
– Односельчане в затруднении, надо бы всем как-то разъяснить…
– Ты же видел, как с неба падает песок? Тьфу, ну что это за мир, где даже с неба сыпется песок и пыль… Пыль должна быть на земле, а теперь небо тоже порождает пыль и грязь! – Цзянцунь Гунбу начал выходить из себя:
– Что это за мир, который так устроен?
Заяц вдруг сказал:
– Я спрашивал брата Гэлу, он тоже не знает, что там внутри.
– Что? Так пусть посмотрит, тогда и узнает.
В эту минуту по небу прокатился негромкий низкий раскат грома, на горах заходили волнами под ветром кроны деревьев, струившиеся сверху потоки солнечного света то вспыхивали, то меркли.
Гром словно подсказал Эньбо: «Странно, ведь у Гэлы тоже нет глазной болезни!»
Цзянцунь Гунбу сказал:
– Разве что в следующей жизни у него будет новая пара быстрых зорких глаз, а в этой жизни ему без глаз не выжить.
Эньбо всегда хорошо понимал суть дела, в этот раз к тому же его подталкивало горячее стремление принести народу избавление от напасти, и он с воодушевлением сказал:
– Посмотреть значит посмотреть, самое большее – ослепнут мои оба глаза, – и решительно зашагал через площадь в сторону Гэлы и его матери, видневшихся в дверном проёме.
Снова ударил гром, дождевая вода огромными каплями падала, разбиваясь о крыши, о землю, взметая облачка лёгкой пыли; уже по этой взметнувшейся пыли было видно, как много грязи выпало сверху с неба за эти десять с лишним дней.
Эньбо прорывался вперёд сквозь мощные струи дождя, дождевые капли бились о его макушку и разлетались мелкими брызгами, он шёл, словно сказочный дикий зверь, поднявшийся из глубины вод. Струи дождя становились всё гуще, людям на этой стороне площади уже не было видно той, другой стороны, отрезанной плотной водяной завесой; Сандан, широко раскрыв глаза, смотрела, как в её сторону сквозь пелену дождя стремительно шагает сильный и грозный мужчина с бритой головой.
Сандан потрясла Гэлу за плечо, показала пальцем:
– Смотри!
Гэла посмотрел и сказал:
– Дождь смыл запах пыли.
Сандан сказала:
– Смотри на этого человека!..
Гэла сказал:
– А, это папа Зайца.
