Никто из нас не знал, что дальше делать с долговязым Николом. Он на голову, видать, двинулся. Когда очнулся, опять орать начал: «Демоны, черти» и прочее. За оружие хватался. Парни насилу удержали. Михаил вколол ему что-то в руку. И привязанный на всякий случай Никол теперь спал на той же кушетке, где недавно приходил в себя Эдэр.

– Кушать подано, – ласково улыбнулась Вероника, приглашая нас войти.

Как бы опасливо мы не смотрели в тарелки, нам не предложили ни фиолетовых чучундр под липким соусом, ни отливающего пластиком мяса местных козлограссов или… Нет, я уж не знаю, кто тут может водиться. Хозяйка выставила на стол на удивление простую пищу: хлеб с хрустящей корочкой и ещё тёплым мякишем, овощное рагу, сдобренное вкусными специями, грибы с маслом и луком. В высокие кружки она налила крепкий коричневый сладковатый напиток, который тоже назывался чаем, хоть трав в нём и не наблюдалось, зато одиноко плавал ломтик жёлтой кислятины – лимона. Даже посуду Вероника достала из шкафа в стене обычную: керамическую, цвета обожжённой глины, из чего я сделала утешающий вывод – в этой части мира тоже водились горшечники. Хотя бы что-то как у людей! Но, может быть, улыбчивая хозяйка просто щадила наши чувства? Она, похоже, вообще была доброй, хоть и хитренькой.

Её восхищение Эдэром мне не понравилось. Получив приглашение, я пошла первой, встав между ней и Эдэром. На пороге в жилой модуль я отбросила назад волосы, поправила их и будто случайно коснулась его голого торса рукой. Будто невзначай это мгновение длилось немного дольше, чем должно бы… И было приятным. Духи, настолько приятным, что я бы приклеилась к Эдэру и не отлипала совсем. Он тоже замер.

Эдэр ничего не сказал, но мне достаточно было ощущения, которого и словом не объяснишь. Теперь я даже затылком чувствовала, что он смотрит только на меня. Пусть у меня грязь под ногтями и не такие холёные пальчики.

Успокоившись, я принялась озираться с любопытством – в «жилом модуле» Вероники и Михаила было столько интересных штуковин! Всё новое, пусть и порядка никакого: постель белым-белёшенька валялась скомканной на кровати, одеяло съехало на пол, застланный толстым голубым ковром, на узком столике у окна бардак. По углам модуля кучи чего угодно: книг, пластиковых пакетов, чем-то забитых, ярких картинок на бумаге и одежды всех цветов подряд. Столько еды и новых вещей могли позволить себе только очень богатые люди! Мне даже не с кем было сравнить их роскошь. Взять хотя бы лампу под потолком, похожую на домик с изогнутыми кверху концами крыши, с которых свисали красные, будто капли ягодного сока, стекляшки, или те картины с диковинными цветами на стенах, или вещицы из необычных камней – явно же не для дела, а чтоб красиво было…

– Извините, только встали, не успела прибраться. Это самоцветы, – сказала Вероника, обратив внимание на то, как я уставилась на статуэтки. – Есть в камнях особая энергия, да?

– Да, очень хорошо огреть врага по голове или орехи колоть, – ответила я.

– Ах, девочка, я же о полудрагоценных камнях, как эти. Вот малахит, сердолик, лазурит, аметист. А вот, смотри, совсем новый – у геологов выпросила – окринит, – Вероника поднесла к моему носу рыжий с застывшими искрами камешек. – У вас такие встречаются?

– Раз я видела лягушку, вырезанную из зелёного булыжника, – ответила я, стараясь звучать небрежно – пусть не думает, что мы нищеброды, даже если оно и так…

Эдэр внимательно разглядывал Веронику. Я опять якобы случайно скользнула рукой и задела лёгким касанием плечо Эдэра. Он не отпрянул, наоборот, потянулся еле заметно вслед за моим движением, а под столом раздвинул широко ноги, и его бедро плотно прижалось к моему. Меня окатило горячей волной, и я забыла, о чём говорю.

– И что лягушка? – спросила Вероника, не поняв внезапной паузы.

Я прокашлялась и продолжила:

– У коллектора на рынке продавалась. Но он за неё целый мешок соли запросил, наши его на смех подняли. Занятная безделица, но в хозяйстве от неё никакого толку.

– Выбери себе любую. В подарок, – мягко сказала Вероника.

Я сделала вид, что не расслышала. За любой подарок придётся отплачивать не тем, так другим. И если предлагают что-то настолько дорогое, возможно, хотят усыпить бдительность или «купить» моё расположение. В груди моей затаился гнев: купить меня нельзя, а тот кто попытается, пожалеет об этом. Уж я постараюсь. Однако на лице я изобразила равнодушную улыбку.

– У вас, как я погляжу, любят непрактичные штуковины, – сказала я, обводя взглядом наставленные и развешанные тут и там предметы, у которых явно не было никакого назначения, кроме как украшать комнату. Мне многое нравилось, а вон тот нежный розовый цветок в крошечной резной рамке над столом, я бы носила у сердца и рассматривала бесконечно. Но признать это было равно тому, чтобы преподнести на блюде свои слабости и ключи от всех дверей. Потому я говорила нарочито грубо, подчёркивая, что мне и дела не было до красоты.

– Искусство создано для души. В том, чтобы радовать взгляд и сердце, тоже есть немалая практичность, – ответила Вероника. – Не хлебом единым жив человек.

– Конечно, если хлеба нет, приходится жрать пауков и ящериц.

Вероника изумлённо воззрилась на меня, а затем сказала, будто ища примирения:

– Ну да, естественно. У нас тоже не все увлекаются изящными вещицами. Но это моя слабость. Люблю всё красивое. А у вас есть ремесленники, мастера, художники?

– У нас ерундой не занимаются. Нам надо о пропитании заботиться и о серьёзных вопросах.

– Понятно, – кивнула Вероника и придвинула ко мне тарелку с хрустящими кругляшками – печеньем.

Мда, одну мою слабость она уже заметила. Ну и ладно, проживу без печенья потом, а пока… Я сгребла несколько румяных лепешечек и набила ими полный рот, чтобы хоть немного помолчать.

Вероника опять понимающе улыбнулась. Это уже начинало раздражать.

– А вам, Эдэр, нравится искусство?

– Да, – ответил он. – В нашем особняке много подобного: и украшений, и безделиц, в том числе и лягушек из зелёного камня.

Я вспыхнула от обиды, понимая, как разрастается расстояние между мной и Эдэром из-за одной этой фразы, но тут же почувствовала большую горячую ладонь на своей талии.

Я украдкой взглянула на Эдэра, уголки его рта чуть поднялись в улыбке. Он не смотрел на меня и было не понять, кому адресована улыбка – мне или Веронике. Я заёрзала, недовольно нахмурив брови, но его ладонь сжала мой бок сильнее и притянула ближе.

Меня обдало жаром. Эдэр улыбнулся шире, ладонь его бессовестно провела по животу, скользнула ниже, к бедру. Мои щёки залились краской, голова закружилась, и я убрала лапищу наглеца, с трудом сдерживаясь, чтобы не выпустить искры, которые вновь от волнения зашевелились в пальцах. Эдэр как ни в чём не бывало накрыл мою кисть своей и сжал, будто говоря: «Я тут главный, сиди смирно». Не будь мы за тысячу метров подземелий и воздушных дорог от привычного мира, не будь Эдэр тем, кто вытащил меня из адской трубы жрецов, я бы наверняка взбрыкнула и сбросила его руку. Но до сих пор он был единственным, кому было до меня дело. И хотя я не забыла того, как грубо Эдэр овладел мной тогда в доме-монстре, меня страшило, что в новом мире он найдёт кого-то, кто покажется ему более интересным. Я гнала прочь мысли о том, что глосса привлекла моя способность включать штуки прошлых людей, а не я сама. В таком случае шансов у меня не много – вокруг нас каждая вещь была необычной и работала без моего вмешательства… А, значит, во мне просто не будет нужды. Но мне надо было, надо, чтобы он во мне нуждался! Смогу ли я конкурировать с ухоженными женщинами, знающими куда больше, чем я? Смогу ли я перевесить моим даром технические чудеса?

Паника всколыхнулась пеной в душе, заставила меня безмолвно признать, что Эдэр здесь главный. Шеска говорила, что мужчины это любят, но что Шеска…

Тем не менее, ему понравилось моё смирение. Выждав немного, Эдэр убрал руку и подпёр кулаком ухмыляющуюся физиономию. Ничего не подозревающая Вероника засмущалась, предполагая, что улыбка демона-искусителя адресована ей, и поспешно сказала: