– Вот у вас платье змеиное, – начал я импровизировать вслед уходящей женщине. – А у моей мамы была сумочка из змеиной кожи. Она, мама, а не сумочка, ездила в командировку в хартумский университет в Судане и привезла оттуда сумочку из змеиной кожи. Всякие сувенирные мелочи и сумочку. Потом у неё эту сумочку украли в троллейбусе, а спустя несколько дней какой-то человек принёс её прямо к нам домой. Сказал, нашёл на улице и по паспорту определил адрес. Денег в сумочке не оказалось, а документы были целы. Паспорт, проездной, пропуск на работу. Сейчас в Судане война и русские наёмники, а сумочка и по сей день цела – лежит на антресолях.

Мой голос звучит на весь магазин, вдали среди полок показались лица любопытных, женщина в чешуе обернулась.

– Когда я пришёл сюда и не увидел никого, то решил сбежать, – продолжил я свою импровизацию. – С самого начала я жалел, что согласился на эту встречу и обрадовался возможности её отменить. Но издательству требуется видеоотчёт, издательство верит, что видеоотчёт подстегнёт продажи моей новой, второй книги, мнения о которой только что были громогласно озвучены. И вот я стараюсь держать лицо и быть при этом остроумным и содержательным, пытаюсь импровизировать, пытаюсь соблазнить вас на покупку моей второй книги, которая должна была стать лучше первой, пытаюсь сделать так, чтобы пустота заполнилась вашими интересными вопросами, вашими добрыми улыбками и вашими деньгами. Я не особо известный писатель, но про меня можно найти немало ярких цитат, моя собеседница привела лишь две, а я добавлю ещё одну. Одна критик… Никто не знает феминитива для слова «критик»?

Я огляделся, несколько зевак осмелились приблизиться. Так прохожие реагируют на драку или на акт самосожжения: держатся на расстоянии, но наблюдают с любопытством.

– Короче, одна девушка-критик написала мне личное сообщение. Написала, что моя книга не удалась, что надежды на славу рухнули и мне теперь ничего не остаётся, разве что лизать сапоги книжным боссам. Среди вас случайно нет книжных боссов, дорогие друзья?..

– В принципе, план мы выполнили, – вмешались губы сотрудницы издательства. – Уже есть из чего нарезать, давайте микрофон.

Я пожимаю плечами, показывая тем самым, что прерываю выступление не по своей воле. Отдаю микрофон, который скользит во взмокшей руке, как член во время дрочки с лубрикантом. Она берёт микрофон всей ладонью. Умело отключив звук, она выдёргивает шнур из розетки, нимб гаснет.

Шепчущиеся зеваки начинают расходиться. Я сижу, свесив руки между коленей, как боец-андердог, только что убивший противника случайным ударом.

– Можно книжку подписать? – доносится со стороны.

Надо мной стоит высокий парень.

– Да, – отвечаю я, подумав, что не зря нагородил столько чепухи.

Я вытираю руки о колени.

Парень протягивает книжку.

Это книжка другого писателя.

– Вы не перепутали?

– Понимаю, что странно, – отвечает парень, нисколько не смутившись. – Просто меня девушка просила именно эту книжку купить, я пришёл, а тут вы. Я вас не знаю, без обид, но решил заодно взять автограф. Какая разница?! – Парень подмигнул по-свойски. – Никто не заметит.

Я вывожу в чужом бестселлере свою загогулину, ладонь всё-таки оставляет на странице пятно.

– У вас лоб совсем мокрый, – говорит сотрудница издательства своими красивыми губами и вытирает мой мокрый лоб влажной салфеткой.

Счёта я не вёл, но сколько-то там дней или даже недель миновало. Достаточно, чтобы смонтировать видос из магазина. Не то чтобы я сгорал от нетерпения, но… Прошло ещё сколько-то дней, и я обнаружил в ящике сообщение со стандартным в таких случаях текстом: было много внеочередных дел и тому подобное. К сообщению прилагалось архивированное видео.

Смотреть я не стал. Мне её вопросов хватило. Но написал: «Спасибо, класс». Всё-таки поработала. Старалась или нет, не знаю, но время потратила. Искала всю эту гадость, выписывала, чтобы зачитать публично. После слова «класс» я поставил восклицательный знак, но, подумав, стёр.

Отправив сообщение, я задержал взгляд на её аватарке. Стукнул по её лицу пальцами. Лицо увеличилось.

Красивые губы.

Сомкнув большой и указательный, я прикладываю их к её губам и раздвигаю.

Губы увеличиваются до размытых неясных пятен во весь экран.

Я отпускаю их, и они, вместе со всем её лицом, отстраняются от меня.

– Пообедаем? – написал я.

Явившись заранее, я обнаружил, что зал кафе напоминает снаряжённый, но покинутый редут: накрытые столы составляют букву П, поперечная перекладина украшена портретом пожилого мужчины. Портрет обрамлен графинами с морсом и бутылками с водкой. Я спросил официанта, что происходит, и получил закономерный ответ – поминки. С минуты на минуту в кафе, где должна состояться моя встреча с той самой сотрудницей издательства, прибудут скорбящие. Кафе, однако, не закрывается, и, если нас не смущает соседство с траурной трапезой, можем сесть возле стойки.

Ну а что? Поминки на первом свидании обеспечат необычность происходящего. От такого не отказываются.

Стойка отделана розовыми, светящимися изнутри, грубо обтёсанными кирпичами.

– Что это за камень у вас такой красивый? – спрашиваю бармена.

– Каменная гималайская соль.

Я лизнул палец, провёл по кирпичу и лизнул снова.

Непонятно.

– Это что? – спросила она вместо приветствия, имея в виду накрытые столы.

Свои красивые губы она намазала блеском.

– Поминки.

Прямо перед ней в кафе прибыла целая орава пожилых мужчин и женщин. Они взялись за еду и напитки столь рьяно, что сомнений не осталось – похороны пробудили в них изрядный аппетит.

– Напитки могу предложить? – встрял официант.

Расположение у барной стойки имело свои плюсы и минусы: официант постоянно вертелся рядом, но его назойливость быстро начала утомлять.

– Что они пьют такое красное?

– Морс, – ответил официант.

– Мне морс, – говорит она.

– Мне тоже, – поддакиваю я.

– Покушать попозже закажете? – не отстаёт официант.

– Попозже, – подтверждаю я, обрадовавшись, что моя спутница не кривится от плебейского слова «покушать». Я даже благодарен ей за эту лингвистическую терпимость.

– Я пойду, – сообщает официант.

– Идите, – говорит она.

– Я хочу тебя поцеловать, – говорю я.

– Плохой подкат, – говорит она.

Её губы оказались хороши не только со стороны. Губы, говорившие про меня всякую дрянь в том книжном. Целуя эти губы, я подчиняю их, побеждаю дрянные слова, побеждаю тех, кому слова принадлежат.

– Думаешь, прилично сосаться, когда у людей горе? – спрашивает она.

– Не очень-то похоже, что они убиваются.

Скорбящие наворачивают горячее. Прожорливость они перемежают глотками бухла под словечко «помянем», женщины вздыхают, мужчины крякают.