Она увидела, что приятели вошли в трактир. Немного постояла в нерешительности, неизвестно чего дожидаясь. И тут откуда-то внезапно прикатила повозка с вином, в которую были впряжены два вола. Повозка заняла собой весь переулок, вынудив прохожих прижаться к стенам. Женщина, в одной руке державшая корзину яиц, а в другой — ладошку маленькой девочки, которую вела за собой, в ярости завопила:
— Давай-давай, Мортекуй, дави нас всех, раз уж на то пошло!
— Не шуми, тетка, — грубо откликнулся возница, — не то в следующий раз так оно непременно и будет!
Затем послышалось недовольное ворчание. И вот уже возница со своим грузом приближается к Мери. Ей некуда было отступать, и она вошла, наконец, в трактир. Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться: приятелей в зале нет.
— Чем могу служить? — осведомился трактирщик, вытирая жирные руки о передник.
— Я ищу двоих, — без околичностей ответила она. — Одного из них зовут Корнель. Можешь сказать мне, где их найти?
— Наверху, — без колебаний ответил трактирщик. — Тот, кого ты ищешь, в первой от лестницы комнате. Второй — в самой глубине коридора, в общей.
Поблагодарив, Мери стала подниматься по ступенькам и, добравшись до площадки, первым делом взвела курок своего пистолета. Здесь было пусто и тихо в отличие от большого зала на первом этаже, где все столы были заняты и в прокуренном зале стоял веселый шум. Сюда доносились лишь отголоски громких разговоров, смеха, музыки флейт и тамбуринов, соединявшейся с голосами поющих и звоном гитар…
Мери остановилась перед дверью Корнеля. Внутри у нее все сжалось. Еще минута — и она обо всем узнает.
Она постучала в дверь.
— Отвяжись от меня, Том, — раздраженно отозвался Корнель. — Я не голоден.
Мери повернула дверную ручку — не стоило долго торчать в коридоре. Судя по ответу Корнеля, Человек в Черном мог появиться в любую минуту: чтобы спуститься в зал, он неминуемо должен пройти здесь. Ручка поддалась — Корнель не заперся на ключ. Мери сразу его увидела: он стоял, опершись единственной рукой на оконную раму, и развлекался продолжавшимся на улице представлением. В самом разгаре была перебранка между двумя возницами: тем, что с вином, и другим, перевозившим цыплят. Сойдясь лицом к лицу, противники яростно спорили, выясняя, кому из них следует отступить и пропустить другого.
Услышав стук закрывшейся двери, Корнель отвернулся от окна. Он так просиял от радости, что Мери мгновенно успокоилась.
— Черт возьми! — воскликнул моряк, не обращая ни малейшего внимания на глядевшее ему в грудь дуло пистолета. — Я так и знал, что это мне не померещилось!
— Стой где стоишь, — тем не менее приказала Мери, когда он шагнул было к ней. Слишком много времени прошло. Слишком много всего приключилось.
Корнель остановился и, внезапно осознав ее решимость, пристально вгляделся в лицо давней подруги. Поначалу у него защемило сердце, но следом он ощутил прилив ярости.
— Я не переставал тебя ждать, — с горечью проговорил он. — Почему ты бросила меня? Исчезла, ничего не сказав, не объяснив? Ради этого чертова клада? Или перешла на сторону прежде такого ненавистного тебе дядюшки? Сколько вопросов я себе задавал! Я до того измучился, что в конце концов решил считать тебя погибшей. Это легче, чем поверить в то, что ты предала меня. Я любил тебя, Мери. Очень сильно любил, до невозможности. А теперь ты стоишь передо мной и целишься в меня из пистолета. Черт побери, ты хоть представляешь себе, как мне от этого больно?
В его глазах и вправду плескалась такая боль, что Мери опустила руку с пистолетом.
— Я написала тебе, Корнель, — тихо сказала она. — Несколько месяцев назад я отправила тебе письмо, в котором рассказала обо всем и просила меня простить.
— Я ничего не получал.
— Теперь, когда тебя увидела, я в это верю. Мое письмо перехватили, а потом убили тех, кого я любила.
— Перехватили? — повторил Корнель, ошеломленный этим известием. — Мери, но кто мог это сделать, черт возьми?
И тут в дверь постучали. Из коридора донесся голос Человека в Черном:
— Собирайся, приятель! Нас ждут к ужину поросенок и девчонки!
Мери инстинктивно вскинула пистолет, в горле стоял комок, но глаза смотрели сурово. Мгновение оба простояли неподвижно, уставившись друг на друга, потом, шепотом выругавшись, Корнель крикнул Тому:
— Отстань, дай проспаться!
— Ну, смотри, может, еще передумаешь… — обиженно проворчал тот из-за двери.
Корнель и Мери молчали до тех пор, пока его шаги на лестнице не затихли. Затем Корнель, протянув к ней единственную руку, взмолился вполголоса:
— Ну, рассказывай же!
Оба они были донельзя взволнованы в эту минуту.
3
К тому времени как Мери оставила Корнеля наедине с его яростью и болью. Человек в Черном давным-давно отправился спать, да и зал на первом этаже опустел.
Корнелю необходимо было побыть одному. Хотя бы несколько минут. И просто представить: это всего-навсего один из тех штормов, которые сотрясают корабль и с которыми надо бороться. Иначе не выжить. Семь долгих лет он выстаивал против несущей гибель волны. Сегодня он должен ее победить.
Мери Рид его разлюбила.
Он это понимал. Корнель выслушал всю ее историю, от начала до конца, смирившись с роком, который разделил их временем и расстоянием, привел на опустевшее место новые мечты, новых людей. Этого Никлауса, который, как и сам он когда-то, сумел по достоинству оценить Мери и стать достойным ее, чтобы не потерять. Корнель не держал на него зла. Он не держал зла на них обоих. Что поделаешь, так уж вышло.
Но ему было больно. Он страдал молча, без слез, без криков, без упреков. Больно оттого, что доверился Тому, который вероломно добился его дружбы. В первое время после своего появления на «Жемчужине» Том был мучительно замкнут на себе самом и холоден, как сталь клинка. Постепенно, с течением месяцев, он менялся на глазах у Корнеля, понемногу оттаял, начал улыбаться, разговаривать с людьми. В конце концов он рассказал Корнелю о том, что был опасно ранен, утратил всякую память о своем прошлом и с тех пор жил чем и как придется. А больше Корнелю и знать было незачем. Том предложил ему дружбу, которой лишил его Форбен после того, как Корнель признался ему насчет Мери: как они любили друг друга, как ласкали и как собирались вместе отправиться на поиски сокровищ. Он ничего не утаил от своего капитана — и потому, что был честен, и из уважения к нему, считая, что признание ничего не изменит. Однако он ошибался. Клод де Форбен, как и он сам, не забыл Мери Рид. Позволив ей уйти, он с тех пор ни дня не переставал жалеть об этом. И, узнав, что Корнель ее у него отнял, Форбен разозлился.
— Ты меня предал! — взорвался он. — Ты! Единственный человек на свете, которому я доверил бы свою жизнь!
Корнель, не найдя других оправданий, только и смог сочувственно пробормотать в ответ:
— Любовь не знает хозяев, капитан. А у дружбы нет слуг.
Три дня спустя Форбен попросил у него прощения, однако с тех пор что-то между ними разрушилось. И вместо того чтобы дружно оплакивать эту невосполнимую утрату, они отдалились друг от друга. Каждый старался в одиночестве залечить сердечную рану, однако ни тому, ни другому это не удавалось.
Том явно воспользовался этим разладом для того, чтобы сблизиться с ним. Теперь Корнель знал, что, если он мог простить Мери ее молчание, смириться с тем, что другой человек вошел в ее жизнь, все же мысль о предательстве нового друга ему допустить трудно. Значит, если Мери права, получается, Том перехватил посланное ему письмо и тем самым навел на ее след Тобиаса Рида и Эмму? Корнель отказывался в такое поверить, что бы там ни говорила Мери. Столько лет прошло! Разве может она помнить лицо, которое и видела-то мельком? Она уверяла, что все дело в шраме. В самом деле, шрам приметный. Но так ли уж хорошо она разглядела Тома в кабаке? У Мери не было ни малейших сомнений. Однако все, что узнал Корнель о Томе за время, которое они вместе провели на «Жемчужине», опровергало ее обвинения. Конечно, Том был странным парнем, конечно, он никогда не говорил о своем прошлом, обо всем, чем он жил до того, как поднялся на борт, конечно, он был англичанином, конечно, из-за этой старой раны он порой начинал орать как оглашенный, конечно, он становился тогда злобным и агрессивным, не подпуская к себе никого, кроме Корнеля, и конечно, ему нравилось драться и убивать. Однако он был ничем не хуже остальных матросов.
