Мери налила сыну попить. Сидя напротив нее и упираясь локтями в стол, чтобы стать повыше и ничего не упустить из происходящего вокруг, мальчик выпячивал грудь, словно молодой петушок. Тем не менее он исполнял материнский приказ молчать и не привлекать к себе внимания. Угроза оставить его на постоялом дворе, если он не будет слушаться, на него подействовала.

— Эй, трактирщик, а ну-ка налей нам, да поживее! И не ту кислятину, что ты подаешь обычно! — проревел голос.

Хриплый голос, который Мери, как ей казалось, давно позабыла.

Корнель, нисколько не изменившийся, несмотря на прошедшие годы, только что вошел в дверь кабачка. Не обращая ни малейшего внимания на сидевших за столами, он сразу же направился в дальний конец зала. Рядом с ним шел черноволосый мужчина со шрамом на виске.

Мери нахмурилась. Это лицо и особенно шрам показались ей знакомыми. Она узнала в зале многих матросов с «Жемчужины», но ни от кого из них не исходило это тягостное ощущение опасности.

— Не сдох еще, значит? — заорал кабатчик, стискивая руку Корнеля. — Дуракам счастье, — прибавил он и, прихватив со стойки кувшин, отправился наполнять его вином из огромной бочки.

Мери в бессильной ярости сжала кулаки. Она вспомнила. Это был тот самый человек, который принес Тобиасу Риду нефритовый «глаз», хранившийся у потомка Жана Флери. Она пристально всмотрелась в него, чтобы в этом убедиться. Да, она не ошиблась, ни малейшего сомнения. Этот шрам, совершенно особенный и мерзкий на вид, ни с каким другим не перепутаешь. Кровь застыла у Мери в жилах. Ее опасения подтверждались. Корнель столковался с ее врагами. Корнель ее предал!

— Мама, что случилось? — заметив, как она напряглась, забеспокоился Никлаус-младший.

Мери пристально посмотрела ему в глаза и тихонько приказала:

— Ты будешь сейчас делать, что я велю, и без разговоров.

Мальчик побледнел. Материнский взгляд лишал его возможности обсуждать что-либо. Как бы там ни было, беспорядочно заколотившееся сердце подсказывало ему, что над ними нависла опасность. И он молча кивнул.

— Видишь двоих за дальним столом? Видишь вон того, без руки?

Никлаус-младший, незаметно бросив взгляд в их сторону, снова кивнул. Да, он видит эту парочку. А вот они, занятые своим обменом прибаутками с кабатчиком, ни его, ни маму не замечают.

— Они не должны нас видеть. Иди, опустив голову, а если я велю тебе бежать — беги, не оборачиваясь, до нашей комнаты. Я к тебе туда приду.

У Никлауса перехватило горло. Однако он встал, стиснул рукоятку кинжала и, как просила мама, быстро направился к двери. Мери шла следом за ним.

Корнель проводил их взглядом, задержавшись на обтянутых штанами бедрах Мери, на ее стремительно удаляющемся затылке. Сердце у него отчего-то сжалось.

— Куда это ты? — удивился приятель.

Корнель не ответил. Он проложил себе путь до двери, с бьющимся сердцем распахнул ее. Но толпа, заполнившая всю набережную, уже поглотила обе фигурки. И он ни с чем вернулся на свое место, чувствуя, как мучительно ноют сердце и виски.

— Не нравится мне твое вино, — внезапно помрачнев, проворчал он. — Бьюсь об заклад, что оно поддельное.

— Что за муха тебя укусила? — насупился ни в чем не повинный трактирщик, уперев руки в бока.

Корнель не отозвался, а Человек в Черном, расхохотавшись, с силой хлопнул его по плечу.

— Забудь об этом, приятель, — посоветовал он трактирщику. — Ему не вина надо, ему надо какой-нибудь девчонке вставить! Как, впрочем, и всем нам. Правда, ребята?

В ответ прозвучал дружный хор голосов: присутствующие его поддержали.

Они с Никлаусом-младшим мчались во весь дух, пока не миновали несколько улиц. Мери, которой не терпелось побыстрее и подальше уйти от этого кабака, тащила сына за руку.

Теперь они стояли, одинаково наклонившись вперед, упираясь руками в колени, и старались отдышаться. Внезапно напряжение, которое гнало их вперед, спало, и они рассмеялись, как будто выкинули удачную шутку. Мери прижала мальчика к груди.

— Ну, пойдем. По дороге я тебе все расскажу.

И пока они шли к гостинице, она рассказала ему о своих опасениях: тем самым Мери рассчитывала надежнее защитить сына.

— И что мы теперь станем делать, мама? — спросил Никлаус-младший.

Мери, заперев дверь комнаты, возилась с пистолетом и проверяла запасы пороха.

— Ты подождешь меня здесь, — непререкаемым тоном ответила она и опустилась перед сыном на колени. — Я сведу счеты с этим предателем. А там посмотрим.

— А если с тобой что-нибудь случится? — не унимался Никлаус-младший, стискивая кулачки.

Мери взяла его за плечи и заставила посмотреть ей в глаза.

— Тогда ты должен будешь во что бы то ни стало выжить, чтобы отомстить за нас. Но ты не бойся, сынок, я вернусь.

Мальчик кивнул. Глядя вслед матери, он успокаивал себя мыслью о том, что она ни разу в жизни его не обманула.

Проделав весь путь в обратном направлении, Мери, прежде чем войти в кабак, убедилась, заглянув в окно, что Корнель по-прежнему там. Веселье его явно испарилось, он заметно помрачнел и осушал стакан за стаканом. У Мери сжалось сердце — от радости и вместе с тем от боли. Что ж, когда он хорошенько наберется, с ним будет легче справиться.

Она отошла от окна, надвинула шляпу на глаза и уселась прямо на камни мостовой рядом с каким-то мирно похрапывающим горемыкой.

Прямо перед ней у причала разгружали судно, матросы суетились, при помощи талей опуская на берег сеть, наполненную ящиками. Воздух вокруг был пронизан водяной пылью и ароматами пряностей.

Слева, замыкая собой пирс, стояло здание. Рядом с ним у входа в военный порт было полным-полно хорошо одетых людей в париках. Рано или поздно среди них появится и Форбен. Какую же роль сыграл он во всей этой истории? Был ли он сообщником Эммы и Корнеля? Мери не могла в такое поверить. В прежние времена Форбен ни за какие сокровища не согласился бы запятнать свое честное имя. Но теперь? Семь лет минуло с тех пор, как они расстались. Ничто не развивается прямолинейно — ни живые существа, ни сама жизнь. Что за человек кроется сегодня под именем Клода де Форбена? Тот, кого наперебой расхваливал весь Прованс? Тот, кого король сделал кавалером ордена Святого Людовика? Или все это теперь лишь видимость, ширма?

— Я совсем не так сильно набрался, Том! — проворчал Корнель, отпихивая Человека в Черном, который упорно старался его поддержать. — Перестань со мной нянчиться.

Мери, чувствуя, как в ней закипает ярость, еще ниже опустила голову.

— Какого черта, Корнель, что с тобой приключилось? — удивился его внезапному приступу злобы тот, кого однорукий моряк называл Томом.

Корнель усмехнулся:

— Старая рана, приятель. Старую рану разбередил.

— Мери? — спросил Человек в Черном.

Она вздрогнула, вскинула голову и с досадой увидела, что они удаляются. Поспешно вскочила, тронулась следом, чтобы не упустить ни слова из разговора. До нее снова донесся голос Корнеля:

— А кто же еще, по-твоему?

— Черт возьми, — проворчал Человек в Черном, — ты что же, так никогда ее и не забудешь?

У Мери сжалось сердце.

— А ты-то сам смог бы забыть женщину — единственную, кого любил за всю свою жизнь?

Том не ответил. Со дня того памятного убийства его неотступно преследовало лицо Сесили.

Приятели поднимались в город, а порт тем временем потихоньку окутывала темнота. Теперь они шли рядом молча, каждый был погружен в собственные раздумья. Что касается Мери, кравшейся следом за ними в нескольких шагах, она в своих раздумьях совсем запуталась. Корнель только что сказал, что так и не смог ее забыть. И самый тон его голоса выдавал полную искренность — да, времени прошло много, но в этом ошибиться она не могла. В таком случае, что же она должна думать о тех — несомненно дружеских — отношениях, которые он поддерживает с врагом? Может быть, Корнеля ввели в заблуждение, чтобы добраться до нее, до Мери? Она совершенно перестала что-либо во всем этом понимать и решила дождаться объяснений Корнеля, а уж потом судить.