Назавтра Эмма попросила своего гондольера отвезти ее по каналам к месту, где живет маркиз Балетти. А жил он у моста Риальто, и у него был один из самых красивых венецианских домов: небольшой палаццо с фасадом цвета охры и выходящими на канал высокими стрельчатыми окнами, витражи в которых представляли собой дивные куртуазные сцены… Над порталом, к которому вели от пристани три высокие ступени, светился герб: мастерски вправленная в камень изумрудная саламандра обнимала, свернувшись кольцом, нечто… вроде лица, вырезанного из чистейшего хрусталя. Луч — неважно, солнечный ли, лунный, — едва коснувшись его, рассыпался мельчайшими искрами, начиналась удивительная игра тысяч разноцветных огоньков…

Эмма была ошеломлена. Безумец этот Балетти или такой немыслимый богач? Надо же! Выставить напоказ подобную приманку для воров, которые тоже прославили Венецию — тем, что так и кишат тут повсюду!

Она вышла из гондолы, опершись на руку безупречно вышколенного лакея, присланного встретить гостью и проводить ее к хозяину: о визите мадам было объявлено заранее. Лакей с порога доверил даму мажордому, тот, в свою очередь, отведя ее в маленький, чрезвычайно богато обставленный и украшенный полотнами Тициана и Леонардо да Винчи будуар, попросил подождать, пока он доложит господину маркизу о том, что мадам уже прибыла. Эмме не понадобилось много времени, чтобы оценить по достоинству каждую хрустальную или стеклянную безделушку, золотую, серебряную, из слоновой кости или цельного аметиста вещицу… Все здесь — вплоть до какого-нибудь крошечного зеркальца — было истинным шедевром искусства. Вот это, например: непонятно как до подобного сверкания отполированное и обрамленное в серебро с драгоценными камнями…

Несмотря на то что госпожа де Мортфонтен и по сию пору несколько сомневалась в россказнях мэтра Дюма о философском камне, усомниться в сумасшедшем богатстве хозяина палаццо ей не пришлось — одна только эта комната просто кричала о нем! А потому следовало во что бы то ни стало выяснить все до конца, найти хрустальный череп и открыть его тайны. Ну и разумеется, ускорить вызревание привязанности к себе Балетти, чтобы завладеть всем.

Мажордом снова возник на пороге и, приветливо улыбнувшись, пригласил следовать за собой. Она повиновалась, четко сознавая, что ее поведение сейчас должно казаться предельно непринужденным, легким и дальше дальнего от ее истинных намерений.

Маркиз де Балетти принял Эмму в гостиной — тоже маленькой и такой же роскошной, а может быть, даже еще более изысканной: стены ее были затянуты изумительными гобеленами. Да уж, немногие в наше-то время могли позволить себе такое — разве что самые знатные и состоятельные. Ну, или короли… Но Эмма решила не показывать ни своего удивления, ни зависти. Она довольствовалась тем, что протянула белую свою руку подходившему к ней с обольстительной улыбкой на устах Балетти, явно старавшемуся показать, как он счастлив тем, что такая дама удостоила его визитом. Маркиз прикоснулся губами к кончикам унизанных бриллиантовыми перстнями пальчиков — прикосновение вышло, по ее мнению, весьма чувственным, затем, не отпуская руки Эммы, подвел ее к двум стоявшим одно против другого креслам с винно-красной обивкой, обильно шитой золотыми и серебряными нитями. Меж креслами помещался низкий резной столик, вокруг ножек которого вились саламандры. Он уже был накрыт к угощению: дымился шоколад — в Венеции, как, впрочем, и во всей Европе теперь, его пили горячим и чуть подслащенным, исходил нежнейшими ароматами ванили и померанца свежеиспеченный кекс.

— Добро пожаловать, дорогая! Присаживайтесь. Я ждал вас, — сказал Балетти.

— Ждали меня, маркиз? — Эмма решила позабавиться, сразу начав состязание в красноречии, — так было легче испытать собеседника. — Ну и самомнение у вас! — чуть насмешливо прибавила она.

— О мадам, мадам, тут речь, скорее, может идти о предвосхищении, о предвидении! — воскликнул он, ничуть не обидевшись.

Мажордом старательно разливал шоколад по чашкам.

— Может быть, вы угадали и цель моего визита? — продолжала развлекаться Эмма, не сводя тем не менее с маркиза обволакивающего, многообещающего взгляда.

— Я мог бы, например, предположить, что понравился вам, как многим здешним дамам, замужним дамам, что, кстати, не мешает им писать мне каждый день пламенные письма, но…

— Но? — улыбнулась Эмма.

— Но вы совсем другой породы.

У него не было ни малейшего желания притворяться. Интуиция подсказывала, что не следует ему затевать игры с этой ведьмой. Балетти слишком хорошо знал, чего добиваются этакой красотой — слишком часто за ней стоит только ложь, только предательство, только коварство. Искренности ни на грош. Хватит, настрадался!

— Вы пытаетесь соблазнить меня, мадам, чтобы удовлетворить свое любопытство и приблизиться к одному чрезвычайно дорогому для меня предмету. Я ведь не ошибся? — резко спросил он.

Эмма вздрогнула и еле удержала у края губ чашку. Взгляды собеседников встретились. Скрестились. И Эмма отвела глаза первая, не сумев ничего противопоставить мощи и вызову, сверкнувшим на этот раз в черных глазах Балетти. Она отпила шоколада, чтобы овладеть собой, и удивилась: напиток был приготовлен точно так, как она любила.

— Предполагаю, мэтр Дюма предупредил вас о том, что я захочу с вами встретиться…

Она поставила чашку на столик. Посмотрела лукаво. Может, попросту начать новую атаку?

Эмма, стараясь как можно эффектнее продемонстрировать все достоинства своего тела, слегка откинулась на спинку кресла, положив руки на подлокотники и чуть сдвинув рукава — так, чтобы открылись дивные запястья, украшенные золотыми, в россыпи бриллиантов и изумрудов браслетами. На Балетти это не произвело ровно никакого впечатления — Эмма понапрасну растрачивала свой актерский талант, маркизу была достаточно хорошо известна природа женщины, чтобы такое ничуть его не взволновало.

— Естественно, предупредил, — признался он. — Я надеялся, что мой короткий визит к послу Франции произведет должное впечатление. Мой приемный отец нарисовал мне настолько подробный ваш портрет, что я не удержался от желания познакомиться с вами, узнав, что вы уже покорили Венецию.

— Но ведь в таком случае я могу надеяться, что оправдала ваши ожидания, маркиз!

Глаза-уголья вновь вспыхнули.

— Разумеется, как и любой другой мужчина в Венеции, я не мог остаться равнодушным к вашей красоте, и я ею покорен. Увы, — добавил он с улыбкой, — красота ваша не заставила меня ни поглупеть, ни поддаться на ваши ухищрения.

Эмма не обиделась, наоборот, рассыпалась легким смехом: положительно, он ей нравился, этот маркиз Балетти!

— Ну хорошо, вот вы меня и предупредили, дорогой маркиз! Но… но ошиблись! Пусть я действительно сильно интересуюсь хрустальным черепом, которым вы владеете, — так, признаюсь, сильно, что хотела купить его у вас, — это вовсе не единственная причина моего визита!

— Ах, не единственная?..

— Нет! — воскликнула Эмма, глаза которой пылали искренностью, а грудь трепетала. — Я дважды вдова и вполне могу завести столько любовников, сколько захочу, открыто или тайно, хвастаясь этим или втихомолку. Никто в Венеции, — пожалуй, в Венеции даже меньше, чем где-либо, — этим не оскорбился бы. Но должна сознаться, Балетти, в одном вы оказались правы: мне понравились вы. Очень понравились.

Балетти разглядывал гостью, любуясь ее волнением. Вот сейчас по подрагиванию тонкой кожи он видел, сколь распалились чувственность этой женщины и ее вполне искреннее желание. Свои-то ему прекрасно удавалось сдерживать. Чуть помедлив, он наконец встал, подошел к ней, протянул элегантным жестом руку. Эмма, покидая уютное кресло, была убеждена, что, едва поднявшись, тотчас окажется в объятиях маркиза… Пламенный взгляд Балетти, ставший ответом на ее дерзкое признание, показался ей обещанием. Но вместо ожидаемого маркиз увлек гостью в вестибюль, откуда вела наверх великолепная мраморная лестница с роскошными резными перилами, а дойдя до нижней ступеньки, холодно заметил: