И как только удалось сдержаться и не наговорить гадостей?

Шерех остановился и знаком попросил своих помощников немного отступить, чтобы побыть наедине с собой и немного прийти в себя перед встречей с Шидаем и правнуком. Шидай-то ладно, его зверским выражением лица не проймёшь, но малыша пугать не хотелось. Тёмные, одна ошибка, и столько поломанных жизней! Сын, внук, правнук, Шидай… Воспоминание о смерти Борлана опять вызвало боль вины, и Шерех устало растёр лицо, а затем тряхнул головой. Жизнь для живых. Сын умер, самоугрызения его уже не вернут. Вокруг весна, всё пахнет пробуждающейся жизнью, стоит вспомнить, что и после Борлана осталась жизнь.

Немного успокоившись, Шерех решительно пошёл вперёд, досадливо поморщился, обнаружив, что флигель окружён забором, которого он совсем не помнит, и подёргал запертую калитку.

– Позвать слугу? – предложил Ариш.

– Зачем? – криво усмехнулся Шерех. – Что мы, совсем старые?

И, схватившись за прутья, ловко полез вверх. Помощники охотно последовали за ним, и меньше чем через минуту мужчины спрыгнули рядом с высокими дубом. Спрыгнули, осмотрелись и настороженно замерли. Даже у Шереха на мгновение сердце подскакнуло.

На небольшом пятачке зелёной травы, прямо напротив распахнутой двери, широко расставив лапы, стоял огромный, полностью седой волк. Драные уши чутко дёрнулись, уловив хруст сминаемой травы, покрытые шрамами бока вздыбились, и послышалось тихое утробное рычание.

Оборотни обменялись взглядами и одновременно посмотрели на самое высокое и разлапистое дерево, что было рядом. С Лютым связываться никому не хотелось. Его либо убить, либо самому сдохнуть. Смерть жены, дочери и кучи родственников Шидай и его зверь пережили тяжело и каждый по-своему. Шерех даже думал, что зверь не выживет. Но тот выжил. Башкой немного поехал, контролю перестал поддаваться, но выжил. И рвал всех, кого только видел. Да и Шидай в целом от него недалеко ушёл.

Волк повернул мощную башку и беззвучно ощерился. Правда, секундой позже раздалось тонкое поскуливание, и мужчины наконец обратили внимание на серый дрожащий комочек между передними лапами Лютого. У Шереха сердце так и зашлось, в горле пересохло, а внутри обеспокоенно вскинулся волк.

Щенок был совсем маленьким, как волчонок дикой волчицы, а не ребёнок оборотня, слабеньким – лапы его едва держали – и чудовищно беззащитным перед нависшим над ним Лютым. Но Лютого ему, похоже, опасаться и не стоило. Не отводя от чужаков пристального взгляда, волк склонил тяжёлую башку, втянул носом запах малыша и беззвучно шагнул вперёд. Ариш и Иззай, наученные болезненным опытом, сноровисто забрались на дуб и выжидательно уставились на господина.

– Ну же, Шидай, – Шерех мягко улыбнулся другу сына, – ты же помнишь меня и не нападёшь. Прав…

Волк скакнул вперёд, и консер не менее проворно забрался на дерево и, тяжело дыша, устроился на ветке.

– Боги, Шидай! Я уже не в том возрасте, чтобы меня как мальчишку по деревьям гонять!

Лютый грозно оскалился, показывая, что ему плевать, что там положено главе Вотых.

– Сейчас на дерево полезет, – со знанием дела заметил Иззай.

– Надо было через забор сигать, – вздохнул Ариш.

– Думаешь, не перепрыгнул бы?

Волк действительно поставил лапы на ствол, но в этот момент щенок покачнулся, упал, ткнувшись мордой в землю, и обиженно заскулил. Лютый тут же повернул башку к нему и в пару скачков оказался рядом. Обеспокоенно обнюхал, упреждающе грозно рыкнул на «пташек» и, аккуратно взяв волчонка мощными зубами, потрусил к открытой двери, где и скрылся. Злиться на Ирая и Ноэлиш расхотелось. Всё же, наверное, действительно удобнее во флигеле.

– И долго нам здесь сидеть? – Шерех припомнил, что вечером у него встреча с хайнесом, а дома Жадала с нетерпением ждёт новостей о правнуке. И возвращаться домой к жене с пустыми руками было как-то неприятнее, чем не прийти на встречу с повелителем.

Словно в ответ на его вопрос в дверях показался Шидай. В этот раз в двуногой ипостаси. Со всклоченными волосами, в дурном настроении и полуголый. Штаны только натянул, но ещё даже завязать не успел.

– Проходите, – мрачно пригласил он и опять скрылся.

Шерех проворно спрыгнул вниз и прошёл в дом. Зайдя, он сразу оказался в небольшой гостиной, весьма скромно обставленной. В глаза бросилась простота жилища. По центру комнаты стоял мягонький диванчик, обивку которого украшали следы маленьких стоп; у стены книжный шкаф с застеклёнными дверцами; столик напротив дивана, пара кресел и большая яйцеобразная корзина с круглым отверстием в боку. В корзине, где-то в глубине на подстилке, слабо возился щенок.

– Садитесь, – Шидай натянул рубашку и сам опустился на диван.

– Смотрю, у вас успехи, – заметил Шерех, опускаясь в кресло. – И у тебя, и у Ранхаша.

– Да, щенок начал учиться ходить.

– А Лютый начал учиться не жрать кого попало.

– Детей мы не трогаем, – сухо отозвался Шидай.

Он явно не был рад визиту, но он всегда встречал Шереха без энтузиазма и, как казалось консеру, тяготился его присутствием. Шерех не раз задавал себе вопрос, а правильно ли он поступил, доверив правнука пьянице, сейчас, правда, бывшему, почти сошедшему с ума от потери и ищущему смерти? Но на третий месяц он понял, что это было едва ли не самое удачное решение за всю его жизнь. Шидай замер на краю бездны и вроде бы передумал в неё прыгать. Ранхаш был полностью отдан его заботе, и лекарь (тогда скорее бывший лекарь) стал нянечкой. Совсем скоро они превратились в одно целое: где был Шидай, там можно было найти и Ранхаша, а мальчишка и вовсе нигде не появлялся без него.

Первое время к Шидаю относились настороженно. Все ещё помнили, как его притащили сюда. Пьяного, обросшего, вонючего и грязного. Но никто не воспротивился решению Шереха. Только кормилица высказала робкие сомнения. Руахаш как уехал в храм, так и не вылезает из своих молитв. Менвиа появляется в доме мужа редко, предпочитая городской особняк, подаренный ей родителями. А Ирай и Ноэлиш, несмотря на своё ярое нежелание отдавать правнука Вотым, не знали, что делать с больным мальчиком.

– Не многовато тут места, – заметил Шерех, осматриваясь.

– Нам много не нужно. Тихо, спокойно, никто не мешает.

Из корзины донеслись хруст и болезненное поскуливание, и лекарь сразу встрепенулся. Но не встал. Исподлобья посмотрел на Шереха, сжал пальцы, но остался сидеть. Корзина закачалась, и в дыру просунулась встрепанная голова, а затем и плечики. Ребёнок полностью выполз, с трудом встал и замер, уставившись на прадеда сочно-янтарными, почти рыжими глазами. На сердце потеплело. Хорошенький мальчик. Щёчки мягкие, круглые, волосики серебристые, серые бровки умилительно насуплены, и весь такой серьёзный и недовольный. Взгляд скользнул по печати на груди, и Шерех приметил несколько новых деталей.

– Ранхашик, давно не виделись. Пойдёшь к дедушке? – Шерех, широко улыбнувшись, протянул к внуку руки, но тот посмотрел на него исподлобья, ладошкой решительно отпихнул его руки и полез на колени к Шидаю. – Эх, – с притворной грустью вздохнул консер.

Шидай осмотрелся, выискивая что-то, и достал из-под подушки рубашку мальчишки. В комнате повисло молчание. Шерех просто наблюдал, как лучший друг умершего сына ловко и аккуратно натягивал на капризно кривящего губы мальчика косо расшитую рубашку. И где только такую достал. Взгляд зацепился за кривоногих тощих лошадок, словно с детских рисунков сошедших.