Белый мрамор стен встречал нас алым отсветом солнечных лучей и аккуратно подстриженным газоном. Мелкая поросль цветов, только-только собирающихся показать ярко-голубые бутоны, мерно пробивались к свету из просторных горшков, вкопанных прямо в землю. Белокаменные статуи атлетов с лицами Лексы безразлично взирали на всё вокруг. Редкие птицы, перепрыгивая с ветки на ветку, щебетали о чём-то своём. Журчал сразу во все четыре стороны просторный фонтан. Мне захотелось приподняться со спины Трюки и посмотреть — могу поспорить, но там плавали золотые рыбки.

Приехали.

Приехали, — подтвердила мои мысли волшебница, мотнула головой, словно смахивая мешающуюся гриву, предложила мне, наконец, перестать использовать её, как ездовое животное.

— Где мы?

— В Лексе.

— В Лексе? Но я думала… а… а разве замок и всё что рядом с ним — это не Лекса?

Трюка многозначительно промолчала, давая понять, сколь риторичен мой вопрос. Лекса — маленький пухленький человечек, или один огромный мир вокруг нас? Мне на миг вновь стало дурно. Воздух щекотали запахи тмина и спелой черешни, торопясь смениться ароматом ванили. Монетка солнца, казалось, гладила нас своими лучами, вместо того, чтобы нещадно палить. Белые барашки облаков расплывались, обращались забавными фигурами — слишком быстро.

— Где мы? — повторила я свой вопрос, но тут же уточнила: — Я имею ввиду, где мы в Лексе? Я никогда не была в этом месте.

— Это то, что пыталась защитить от нас Элфи.

— Но почему?

— А разве ты ещё не поняла? Это — святая святых, обиталище идеи, что сейчас занимает все мысли Лексы. Видишь вон те деревья? Роскошный сад? Только самые хорошие мысли попадают сюда. Только здесь они могут прорасти в нечто большее. Идея рождается из мысли — крохотного несовпадения в этом мире. Крохотное отклонение этого мира, потому что необычное растёт из странного.

Твой Лекса немножечко дурачок, вдруг напомнила мне Диана в который раз. Нельзя быть адекватным человеком и придумать что-то воистину необычное. Любопытство терзает всех и вся, любопытство тянет людей за ноги, руки и волосы — и именно к необычному. Что толку взирать на чьи-то приключения, если они мало чем отличаются от повседневных забот? А хочется жареного, хочется необычного, того, чего никогда не увидишь собственными глазами. И только тогда на выручку приходит воображение — дай только хороший текст, дай только ему пищу — и тогда жизнь заиграет, наполнится новыми красками.

— Значит, мы сместили Идею с пьедестала Лексы? Теперь он не будет писать книгу, забудет про неё, теперь он думает о нас?

— Мы победили, маленькая, всего лишь воплощение идеи. Неужели ты правда веришь, что Бога можно убить, победив главного служителя Логова? Нет, теперь здесь всё отравлено идеей Свободы. Мы тут всего лишь гости.

Трюка прошла по белым монолитным плитам. Копыта четко отбивали чеканный шаг, словно она была на параде. Гордо подняв голову и тряхнув роскошной гривой, она направилась в сторону фонтана, жестом подозвав меня. Я послушно направилась к ней.

Нежно голубая вода журчала, разбиваясь о мраморные изваяния дальфинов, восьминогов и кракатумиц, те в свою очередь пускали струйки этой же самой воды изо рта и щупалец. Выглядело одновременно и жутко и красиво. Я опустила руку в воду и тут же её отдернула. Руку обожгло. Больно-то как, горит прям, в глазах рябило, а я отступила назад. Трюка усмехнулась моей оплошности.

— Это искра. Настоящая, чистая, свежая. Отсюда её черпает идея для того, чтобы воплощаться на бумаге. Чтобы жить.

Чтобы жить, проговорила я, словно пробуя фразу на вкус. Чтобы жить.

— Трюка, а… а мы живые? Почему Элфи живая, а мы — нет? Ты знаешь, кем она считала нас? Что я смогла увидеть… в её глазах?

— Ей было жалко нас. Потому что мы — недоделки. Потому что могли стать такой же, как она, могли излиться красивым словом, стать книгой, рисунком, да темневед знает чем ещё могли мы стать. Но стали тем, кем стали.

— Трюка, помнишь наш разговор, почему я кукла, а ты лошадь? Скажи мне, мы ведь живые? Что тогда считать жизнью, если мы всего лишь выкидыш?

— Тебе важен статус или состояние? Если второе, то да, мы фактически живые. У нас нет кровеносной системы, органов слуха и нервных окончаний, но мы слышим, можем чувствовать боль и думать. Так ли важно, что такое жизнь на самом деле?

Я примолкла, пытаясь переварить только что услышанное. Статус или состояние — что важнее? Так значит, выходит, Элфи и я — по сути одно и то же? Мы отличаемся только тем, что… так чем же мы отличаемся? Тем, что она может пустить свои корни по всему Лексе и управлять им, как куклой? Куклой… мне захотелось прикусить язык.

Трюку щелкнула копытом по кнопке-механизму. Журчащий исток искры на миг прервал свой бег, фонтан обмелел, в тот же миг, медленно зашуршав сдвигающимися пластинами.

— Трюка… мир вокруг нас, всё вот это — что это? Почему, если человека зарезать, из него брызнет кровь, а наружу высунутся лишь мясо и потроха? Ведь всё, что мы здесь видим — это… это… это мир иллюзий? Откуда мы знаем, что это на самом деле происходит в Лексе, что это не выдуманный нами маленький мирок, в котором мы, ожившие игрушки, играем в свои игры? У нас же есть искра, да? Люди умудряются, если верить тебе, творить при помощи неё если и не волшебство, то что-то в этом роде. Почему мы не можем так же?

Плиты, наконец, закончили своё движение, а посреди фонтана образовалось отверстие, из которого било сырой затхлостью и темнотой. Яркий свет лизнул мне щеку, заставив прищуриться — на смену черной мгле явилось яркое свечение. Шар, или яйцо, полностью состоящее из света, явилось на свет, обнажив себя во всей красе.

— Видишь ли, маленькая, подобные мысли приходили не только тебе. Годами я задавала себе вопрос — может быть, это всё происходит лишь в моём воображении? Но как же остальные? Общие сны, галлюцинации?

Я затаила дыхание, не в силах оторваться от яркого света. Яйцо, казалось, тянуло меня к себе, умоляло дотронуться до него, но помня недавний печальный опыт, я не торопилась. Маленькое солнце на постаменте, заточенное где-то в подземных недрах этого сада. Почему Элфи не давала ему свободы? Почему так долго держала в темнице?

— И всё, может быть, было бы именно так, как ты говоришь, но перед тобой сейчас доказательство того, что это не так. Перед тобой — новорожденная идея. Великая идея.

Я резко обернулась, уставившись на кобылку, прищурилась. Врёт? С чего бы вдруг? Говорит правду? Но разве это — может быть правдой? Именно вот так выглядят великие идеи, способные перевернуть людское мировоззрение? Вот так выглядит пока ещё маленькое чудо, способное свернуть горы? Яйцо пульсировало, то и дело стараясь лизнуть теплый воздух солнечного дня язычком яркого пламени. Искра, та, что до этого питала фонтан, стекалась к пьедесталу, завораживая мой взгляд. Казалось, я могла смотреть на это часами, да что там — целыми днями.

То, о чём говорила Диана, то, что я должна задушить в корне, подавить и уничтожить — чтобы в этом мире сохранился хрупкий баланс, чтобы этим не могла воспользоваться аномалия, чтобы идея не проникла в души людей чарующей змеей, не поглотила все остальные их мысли, помыслы, стремления.

Ты сразу узнаешь её, когда увидишь. Уничтожь. Диана, казалось, стоит у меня за плечом и шепчет, шепчет вкрадчиво, заманчиво, бодро. Это очередная сволочь, как и та, что смотрела на тебя с жалостью. Она вырастет, станет чем-то большим, станет живой — неужели тебе не обидно, что оно живое, а ты всего лишь недоделанный рисунок? Разве тебе не хочется быть такой же? Занять её место? Выполниться, родится, ведь вот он — шанс для того, чтобы быть живой!

Тебе важен статус или состояние, настырно поинтересовался голос Трюки где-то в голове. Великая идея беззащитно обнажилась передо мной, Трюка, кажется, ждала от меня хоть чего-нибудь, а я даже не знала, что и сказать. Рассказать ей о просьбе Дианы? Так она ведь прекрасно знает, что я была в застенках ОНО. Да что там говорить — о этой службе она знает гораздо больше меня, так что знает обо всём наверняка. Взгляд её фиалковых глаз сверлил меня, сверлил насквозь, вытаскивая на пару со стружкой всё то, что я так старательно пыталась укрыть. Я сконфуженно покраснела.