Тем не менее, кое-что из Зелёнки было и в Мытищах. Вонючий бомжара в зимней куртке комфортабельно развалился на уютненькой лавочке напротив славиного подъезда. Слава остановился, побрякивая связкой ключей. Обернулся посмотреть на детскую площадку, глянул на парковку, рассмотрел уходящую вдоль дома дорогу.

И пнул бомжа под задницу. Бомж тут же вскинулся, нечленораздельно мыча. Слава повторил удар, не скупясь на силу. Мощно, эффектно и агрессивно — но бомжара оказался пьян настолько, что даже не предпринял попыток бегства.

Слава не понимал, почему это делал.

Может, скучал по Зелёнке. Может, просто не хотел в очередной раз видеть вылизанную до блеска хату и искал поводы задержаться.

А может, просто не понимал, откуда появлялся кусачий гнев и искал выход наружу.

— Ебаные бомжи, сука, — выругался под нос, обходя лавку стороной. — Найди себе работу, падаль!

Уже в подъезде Слава решил, что непременно расскажет Вальцу, Чепухе и Пахе про бомжа. Прямо в коридоре отпишет в аську, какая неприятная встреча произошла по пути домой, да ещё и про школу упомнит. Про цыган и Манукяна в классе. Такое событие!

После вспышки гнева, выплеснутой в утопичный мир микрорайона, приходило облегчение и эйфория. Абсолютно счастливый Слава влетел в лифт, проехал до седьмого этажа, на лёгких ногах допрыгал до двери. Пока Мать работала — зарабатывала каторжным трудом на оплату ипотеки — можно было творить абсолютную хуйню. Слава кинул рюкзак в коридоре, снял берцы, упал на диван в гостиной, не утруждая себя мытьём рук; достал телефон и зашёл в аську.

С парнями переписывались долго. Каждому было что рассказать, каждый отправлял жёлтые ржущие смайлики на историю про бомжа у подъезда. И каждый после своей истории добавлял, как не хватает им Славы в Зелёнке. Всё осталось на местах, но померкло: и разборки с хачами, и поездки зайцем на электричке до резиновой Москвы, и пьянки. Слава не светил ярче всех в компашке, однако имел своё значение, а парни с наступлением сентября совсем раскисли. Паха поступил в ближайший техникум на механика. Чепуха нашёл работу. Вальц остался на развилке дорог.

И именно Вальц написал: «Гоу на выходных встретимся, Славк?»

Только затем добавив: «Все вместе».

Естественно, не согласиться было нельзя. Отказ — сродни оскорблению.

Поэтому персонаж по имени Мать помешать в любом случае не сможет; Мать Слава не любил. Терпеть не мог произносить её имя, вслух или мысленно, дал нейтрально-деловое Мать и так говорил всем, что нарицательное превратилось в полноценную кличку. Мать исчезала рано утром, а приходила вечером. Мать после истории с милицией взяла ремень и отсчитывала ровно пятьдесят ударов. Мать ограничивала в деньгах, свободном времени и выборе. Мать не любила рождённого в восемнадцать сына от сбежавшего в закат мужика.

Мать-Мать-Мать — стало причиной всех бед, наивно считал Слава.

Поэтому, переехав в Мытищи, обозлился на мир окончательно и осознал, за что получил под сраку мирный бомж с лавочки.

«А мать тебя чего? Выпустит? Или опять заперла в кладовке?» — спрашивал Паха. Самый агрессивный и мощный в своре. Слава не подал виду, что расплывшееся пикселями сообщение как-то его задело.

«Да мне, в принципе, похуй, — набрал он в ответ. И дописал: — Тогда я сбегу, не нравится мне здесь. Хуёво».

«Понимаю», — ответил Паха.

«И в пизду эту школу. И хачей. И цыган. Хач в классе — ну повезло мне!»

«Магу мы охуенно в девятом вытравили».

«Ахах, в натуре. Ну, Славк, мы в тебя верим. До выпускного не доживёт».

Только Мага, в отличие от Манукяна, был совсем отморозком. Лапал за задницу молодую училку, доёбывался до семиклассниц, громко спорил, держал в страхе весь учительский состав и администрацию — на коротком поводке. Агрессивный, невоспитанный, страшный. Они сделали что сделали, ссылаясь на закон и уголовный срок до совершеннолетия. Паха пострадал больше всех; тогда его прозвали Афтершоком и тогда же он гордо сменил шнурки на белые.

Мага сдался. И магины родители сдались — переехали из Зелёнки в более дружелюбное место.

Тогда школа трубила о новых героях. Слава сформировал первую догму: социальная справедливость — не про места в школе для гарцующих кавказцев. Это про настоящих хозяев широкого русского дома, выпас баранов в горах, сожжённую в угли десятку и ещё какую-то хуйню.

Слава не знал, с чем семья Маги не смогла смириться; со смертью чёрной блестящей десятки или унижением достоинства, но Славе нравилось носить за собой флаг вершителя справедливости. Они могли дать толчок действовать и остальным пострадавшим.

А вот в Мытищах — всем похуй. Пока что похуй.

Но душа не лежала к унижению мирного Манукяна.

В чатике он распрощался со своими парнями; Чепуха сетовал, что перерыв в «Ростиксе» не бесконечный, и трепаться часами больше не может. Паха подхватил, желающий поспать после шараги. Вальцу ничего не оставалось, кроме как переключиться на что-то важное. А Слава выключил экран своей спизженной в переходе Нокии и откинулся на спинку дивана.

Мать, естественно, появилась к вечеру. Слава тогда сидел за компьютером у себя в комнате и гонял в «контру»; матан он надеялся списать у Манукяна или хотя бы попробовать это сделать.

— Как дела в школе? — басила Мать без приветствий, навалившись на косяк. — Никто ещё не жаловался?

Слава снял наушники, поворачиваясь лицом к родительнице. Матч в игре продолжился, а вот Мать ждала ответа.

— Нет, — тихо ответил он, — нормально всё.

— Ну нормально, так нормально.

Мать говорила со вздохами и сломанным разочарованием голосом. Если чему-то Мать и радовалась, то только коротким свиданиями с неким Меликом, зарплате, чебурекам с Ярославского вокзала и выходным.

***

Утром Слава проспал. Не поставил будильник, разнежился на новой кровати, утонул в собственных снах, был таков. Быстро умылся и одевался на ходу.

Конечно, постоянно подтяжки и клетку Слава не носил, но иногда надевал повыёбываться среди массы полосатых эмочек и адидаса; когда Мать гладила белоснежную рубашку — Слава надевал белоснежную рубашку. И старался задобрить её хотя бы этим. Перевешивал цепочку с джинс на школьные брюки, поправлял накрахмаленный воротничок, в коридоре старательно заправлял брючины в берцы. Красавец.

Мать смотрела с презрением и даже не скрывалась:

— Выглядишь как клоун, Слава. Ещё и опаздываешь.

Не всегда им удалось встретиться поутру — карты сегодня спутались. По утрам она также топталась в коридоре, обильно намазывая веки чёрным карандашом. Пшикалась духами «эйвон», которые обязательно липли к Славе — он так и шёл до остановки, попахивая цветами.

— Ну, с кем не бывает, — бубнил поникший Слава. Меньше всего хотелось ссориться с Матерью с утра. — Я уже ухожу.

— Ну пока, — так же равнодушно попрощалась Мать. Тут же вернулась к своему внешнему виду, стоило Славе выйти и закрыть дверь.

Матан — на самом деле геометрия — стоял первым уроком. И, как назло, ни у кого Слава не успел списать: пришёл, застыв перед полным классом, и Александра Алексеевна, именуемая в народе просто АА, включила берсерка:

— Сироткин, два дня в школе, а уже опоздал!

Она сыграла дикое разочарование. Отложила треугольник, с помощью которого чертила на поцарапанной доске какой-то куб, посмотрела на печального Сироткина, всплеснула руками. Класс пялился. Некит, подошедший вчера на остановке, передвинулся в правый угол; к стенке, где и решил обозначить своё место Слава.

— Извините за опоздание, — он вспомнил, что в таких случаях говорят. АА вновь взялась за треугольник, кивая головой в сторону класса.

Слава сел. Некит повернулся назад, шелестя:

— Здорова!

Протянул кулак с воровским перстнем. Слава нехотя стукнул его своей рукой.

— АА сегодня свирепствует, — продолжил шептаться Некит. Повернулся и его дружок, такой же не столь одарённый интеллектом молодой человек, — это она контрольную рисует.

— Ну охуеть, — пожал плечами Слава.