И не знал, оплакивать ли ему Майрона заранее. Консервированный октопус считался деликатесом, стоил целых две золотые монеты за банку — но сравним с подошвой ботинка. Резиновый, без яркого вкуса, в солоноватом рыбном рассоле. У Майрона вкусы странные. Не знай Ринго его лично, подумал бы, что парень просто прикалывается. Но после всех признаний. Откровенного желания переспать с… Животным.

Ринго продолжал делать вид, будто ничего не заметил. Иакову, наверное, о таком знать не стоит. Майрон без того слишком много болтал на их общих встречах. Расскажи кому — трахался с октопусом — не поверят же.

Но на улице в разгаре лето, и у октопусов брачный сезон. Ринго про этих животных мало знал. Он ловил рыбу и китов. А банку октопусовых щупалец Майрон на его глазах припрятал в задний карман.

***

Комендантский час в Пёсьем Яре объявлялся в двенадцать ночи и тянулся до шести утра. На улицу Майрон вылез как раз в этот промежуток — подвыпивший, непривычно смелый, возбуждённый — вывалился из подъезда, мельком посмотрел на стоящую в переулке передвижную лавку. Обернулся по сторонам: ночь, непривычная тишина сектантского района и слабый-слабый запах подожжённых трав.

Идеальное время для маленького преступления. Благо, стража слегка не в форме после убийства капитана. Прятались по своим будкам, больше уделяя внимание сплетням, нежели праведной службе.

Майрон шёл дворами, избегая центральной улицы, и думал, что Ринго бы ржал. Не смеялся — ржал как лошадь, перекатываясь по полу. Думал ещё в гастрономе, стыдливо пряча банку с щупальцами, и пряча затем себя от ехидного взгляда Ринго. Но Майрон часто получал желаемое, честно или не очень — отказываться от своей навязчивой идеи не намерен. Пусть Ринго узнает и подкалывает до конца жизни. Пусть Иаков преподаст позорный урок. Пусть… Да что угодно; Майрон шёл между сваленного в переулки мусора, и его полувставший член неприятно тёрся о ткань трусов.

Ночью не заметно. Зато, поймай его стража, браконьеры под причалом или, что хуже, попадись Ринго — придётся сочинять новую историю.

Сочинять Майрон умел. И, скрываясь в тени моста на Морисон роуд, спустился вниз, ловко минуя пост стражи. Спрятался за широкую колонну с засохшей зелёной тиной, посмотрел вокруг: место, безусловно, хорошее. Тёмное, глухое, непопулярное — рыбаки и случайные купальщики толпились с противоположного конца моста, куда спуститься проще, и где меньше побитых камней.

А мост тянулся вдоль причала унылой длинной кишкой. Сверкал вдалеке маяк. Волны разбивались об острые скалы. Майрон дрожащими пальцами хватал пуговицы на рубашке, небрежно расстёгивая. От прохлады моментально проступили мурашки — и появилось неясное ощущение эйфории. Такое, жгучее и мимолётное. Как нестись на грузовичке «Джефферсон фиш и ко» по раздолбанным дорогам. Прямиком к убийству.

Майрон понимал, что слишком много внимания уделял сексу с хищным (и опасным) существом. Свежая табличка «берегись октопуса!», висящая на вскрытой калитке к лестнице, сообщила совсем красноречиво: тебе сюда.

И Майрон расстегнул пуговицу на штанах. Потянул вниз молнию ширинки. Лёгкие льняные брюки, не удерживаемые ремнём, упали на ледяные камни. Он посмотрел на оттянутую ткань трусов — на член, крепко налившийся кровью. Осторожно поднял резинку, опустил вниз.

Трусы сползли к штанам. Майрон загнанной лошадью выдохнул сквозь зубы.

В кармане лежала заветная банка — от «Джефферсон фиш и ко», как ни странно — Майрон присел, широко расставив колени, порылся и достал консерву. В соседнем кармане нашёл раскладной нож. Героиня из книжки использовала нож, чтобы отбиться от октопуса в конце, и Майрон посчитал, что это отличная идея.

Он немного нервно вскрыл банку. Появился стойкий рыбный запах, чуть подгнивший, мешался с солью и морем. Во рту скопилась вязкая слюна, и встал ком в горле. Майрон действительно собирался это сделать. Посмотрел себе между ног — на крепкий горячий ствол — глянул следом в банку. Гладкие щупальца октопуса лежали, скрученные в склизком рассоле.

Это и противно, и будоражило до спазмов в паху.

Майрон не стал поступать как та глупая девица; он обмазал рассолом лишь бёдра и немного задел ягодицы, кривясь от отвратительного запаха. Попутно молился, чтобы сейчас за ним никто не наблюдал. На такой позор красивой легенды не придумается.

Он осторожно шёл по неприятной гальке, походя к берегу с той стороны, где меньше обломков скал. Крепко сжимал в руке разложенный нож. Наступил одной ногой в воду — и почти сразу заметил шевеление под водой. Совсем близко, около скалы. Тёмное большое тело скользнуло по дну.

Октопус учуял запах. Майрон заходил в воду медленно, ощупывая ступнёй дно; яйца плотно поджались от холода и возбуждения, и всё казалось очень болезненным. Он остановился, едва вода покрыла колени. Лёг, опускаясь в воду практически по самые уши, раздвинул широко ноги, приподнимая зад. Ладони устроил под грудью, правой зажал нож лезвием от себя. Ощущение лёгкого веселья и маячащей рядом опасности захлёстывало с головой. От алкоголя не хотелось спать.

Камни немилосердно впивались в кожу — вода смягчала, позволяя абстрагироваться от напряжения. Кричали над головой чайки.

Щупальце, тронувшее ступню, ощущалось как холодный плотный студень. Скользкое, твёрдое, оно осторожно прошлось по коже, огладило загрубевшую пятку. «Нюхает, — подумал Майрон, не подобрав другого синонима к действиям октопуса, — примеривается». Октопус ползал близко. Майрон думал, что слышал, как перекатывалась галька под склизким телом; зверь подтянул ещё два щупальца — на вторую ногу и бёдра.

Кончик щупальца прошёлся по внутренней стороне. Надавил с усилием — острый и знакомый запах.

Запах, конечно, из консервы. Но у Майрона октопуса получилось надурить: щупальцами, широкими и крупными, тот обвил бёдра, протаскивая по гальке к себе. Майрон едва не выругался в полный голос. Очень больно и до кровавых царапин — попавшаяся особь отличалась силой. Подбородок оказался под водой. В голове лишь одна мысль: не надо дальше.

Майрон уже успел пожалеть о содеянном. Нож словно врос в руку.

Октопус на этом остановился. Продолжил сжимать щупальцами ноги, а сам подтянулся, проскользив по ягодицам и упав на спину. Майрон закусил нижнюю губу, чтобы не кричать. Здоровенная балда. И тяжёлая.

Щупальцем — вернее, половым органом, расширенном чуть-чуть на конце — октопус уткнулся в сморщенный анус. Незнакомый, тугой и узкий, но вполне подходящий для спаривания и похожий на октопусный. Повозил по волосам вокруг, устроился поудобнее, перебирая щупальцами. Майрон понял, что снизу абсолютно обездвижен. Придавленный молодым, но оттого не менее тяжёлым, животным. Колотилось сердце, стало жарко в прохладной воде — он благодарил божество, что не мог увидеть себя со стороны.

Но как же оно возбуждало. Член крепко прижимался к животу, открытой головкой чертя полоски; октопус быстро втиснулся внутрь.

Майрон открыл рот, но вместо стона глубоко вдохнул, вытягивая шею.

Скользко. Резко. Мерзко.

Октопус щупальце двигал туда-сюда. Не как человек. Просто замер в одной точке, тыкался своим органом в мягкое тело. Вкус незнакомый. Но запах.

На запах октопус и повёлся, понимал Майрон, жмурясь. Книжка за три бронзовых монетки не наврала — и движения у октопусов правда не сравнились бы с человеком. Он изучал. Терялся, бездумно тыкаясь рядом с дыркой, затем находил проход — и заползал внутрь. Там давил то на нижнюю, то на верхнюю стенку. Задел простату. Пополз глубже, глубже и глубже.

Майрону казалось: щупальце можно нащупать, надавив на низ живота.

Майрону много чего казалось. Чувство скованности, заполненности, похоти — он купался в этом океане, совершенно забыв о том, что творил. Ринго, по крайней мере, уже мог ожидать такого.

Он кончил, выдохшийся, под напором собственных мыслей; октопус мог почувствовать разлившуюся по воде сперму, прервать процесс спаривания и затащить под воду, чтобы съесть — но оставался предельно спокоен. Его щупальце слегка пульсировало внутри; бурлила октопусная кровь или что-то ещё, что аристократы могли есть.