– Спасибо, хорошо,– ответил я, немало удивлённый его вниманием.

– Завтрак готов! – гаркнул один из матросов, подбегая ко мне с подносом, полным разнообразной морской всячины. У подноса были загнуты края, чтобы при качке горшочки с кушаньями не падали «за борт».

– Спасибо…– ещё раз ответил я, стараясь скрыть удивление весьма странным вниманием к моей персоне.

Пока я завтракал, матрос мерно раскачивался надо мной в такт наклонам яхты, однако при любом положении тела он держал поднос строго горизонтально. Окончив завтрак и отпустив матроса, я огляделся.

Первое, что мне показалось странным,– это отсутствие старика. Я несколько раз внимательно обшарил глазами палубу, но хозяина яхты действительно нигде не было… Вокруг меня деловито совершалась обыкновенная морская работа.

Я подошёл к капитану.

– А где старик?

– Какой старик, господин Огюст? – ответил кэп вопросом на вопрос.

Я хотел продолжить дознание, но вдруг запнулся. В голове мелькнула мысль о том, что роль старика в «этом спектакле на водах», судя по изменившемуся отношению команды, каким-то непонятным образом перешла ко мне. Его же самого нет и быть не может, потому что теперь есть… я.

Мой взгляд больше не искал старика за судовыми выступами и нагромождениями неизвестного мне допотопного морского оборудования. Я внимательно всматривался в лица матросов. И каждый из них, когда наши глаза встречались, склонял голову в знак послушания моей ещё не высказанной воле.

Цепляясь обеими руками за перила ограждения, я, как мог бодро, перешёл в капитанскую рубку и присел в углу на тот самый стул, на котором ещё вчера восседал старик. В голове отчаянно пульсировала кровь. Необходимо было сосредоточиться и обдумать моё новое положение и тактику общения с командой.

«Переубеждать их нет никакого смысла. Единственное, что могло бы изменить отношение команды ко мне,– это присутствие старика, но его нет!» Я вспомнил, как старый Огюст смотрел на меня, когда вместе с матросами я покидал капитанскую рубку, исполняя его же приказ о немедленном отбое. Мне тогда показалось, что он глазами умолял меня остаться, словно говорил: «Стой же, я ещё не нагляделся на тебя! Побудь рядом…». Но я вышел, и старик не остановил меня.

Подошёл капитан и в изысканно вежливой форме доложил:

– Господин Огюст, фарватер, предложенный вами вчера, слишком сложен даже для такого маневренного судна, как наше. Мы правим на шлейф, где мелководные каменистые пороги могут повредить корпус и создать нам определённые трудности. Прикажете не менять курс?

«Зачем он это сделал? – подумал я, понимая, что решение о порожистом фарватере было принято стариком сознательно.– Этой ночью закончилось его время. Он передал мне право на продолжение собственной жизни и, не откладывая на потом, видимо, решил проверить в деле мою житейскую хватку? Ну хитрец!»

Оказавшись перед реальным житейским препятствием, я почувствовал азарт преодоления.

– Нет, кэп, мы меняем курс на обратный. Возвращаемся в порт! – объявил я как можно более твёрдым голосом.

Предупредив командирским тоном лишние вопросы и, не дай бог, возражения, я указал кэпу на штурвал, рыжему верзиле – на румпель и хотел выйти из капитанской рубки, но ещё один матрос, кажется, Филипп, неожиданно вырос в двери капитанской рубки. Он держал перекинутую через локоть идеально выглаженную одежду.

– Господин Огюст, вчера вы просили подготовить вам новую одежду,– кэп склонил голову в вежливой улыбке,– она готова.

С этими словами он принял от матроса и переложил на свою согнутую руку милый старомодный костюмчик с большими узорчатыми пуговицами и жёстким накрахмаленным воротничком.

– Пройдёмте в вашу каюту, я помогу вам переодеться.

Честно говоря, я не видел необходимости в каком- либо переодевании, но, с другой стороны, по правилам игры, невольным участником которой я стал, у меня не было другого выхода.

Начинался прилив. Движение воды увеличило без того предельную скорость хода, и через три с половиной часа перед нами забрезжил тонкий горизонтальный силуэт берега. Ещё через час мы вошли в гавань Сан-Педро и причалили к пирсу набережной.

Как только швартовый канат был наброшен на оголовок кнехта, я поспешил на берег.

Представьте изумление, которое я испытал, когда яхта приблизилась к берегу и готова была войти в портовую гавань Сан-Педро. Вместо привычной многоэтажной гостиничной застройки, напоминающей игольчатую спину огромного дикобраза, передо мной предстал низкорослый уездный городишко со стелющейся вдоль берега двухэтажной вереницей симпатичных домишек вековой давности. Каждый из них являл собой архитектурный раритет, явно не подлежащий сносу.

Яхта вошла в гавань и направилась к ближайшему свободному пирсу. Команда стала готовиться к швартовке. Изредка матросы поглядывали в сторону берега и понимающе улыбались, приветствуя друг друга жестами об окончании плавания, понятными только им одним.

«Странно! – удивился я.– Они что, не видят, куда мы причаливаем? Это же не Сан-Педро!»

Я искренне возмутился, намереваясь отдать приказ к отплытию, но тут услышал за спиной добродушный голос капитана:

– Господин Огюст, согласитесь, милее нашего Сан-Педро нет города на свете, не так ли?

– Капитан, вы сказали: «Сан-Педро»? Но это не Сан-Педро, капитан! – рыкнул я, хмурясь от мысли, что кэп меня разыгрывает.

– Вы шутник, сеньор Огюст! Я узнаю Сан-Педро даже с закрытыми глазами.

– Как?

– Сердце подскажет. Сердце порой – лучший советчик, чем глаза и тем более уши! – улыбнулся кэп, всматриваясь в берег.

Я ничего не ответил, но подумал про себя: «Лад- но, главное – не торопить события».

Яхта благополучно устроилась у свободного причала, и по перекинутому трапу я поспешил на берег. Оказавшись на набережной, я с каждым шагом убеждался всё более в том, что по воле старика и собственного любопытства влип в очень странную историю.

Вместо суматошного курортно-туристического Сан-Педро моих родных 90-х годов передо мной, как в сферическом кинозале, предстал тихий портовый городок давно минувшего времени. Чопорные двухэтажные особнячки, мелкие киоски и журнальные тумбы, экипажи и фасоны платьев горожан походили на бытовые зарисовки первого десятилетия двадцатого века. Высокие жёсткие воротники, широкие шляпы и причёски в стиле девушек Гибсона, худые спортивные силуэты и однобортные костюмы мужчин – всё это давным-давно вышло из моды и многократно забыто ею.

Реконструкция быта столетней давности была выполнена столь убедительно, что вызвала во мне волнение и даже внутренний трепет. Как ни пытался я осознать явное несоответствие моих житейских представлений и окружающих обстоятельств, ни одна из версий ума не показалась мне убедительной.

«Наверное,– подумал я, пытаясь зацепиться хоть за какое-то объяснение,– во время моего плавания в городе что-то изменилось и на набережной прямо сейчас снимается исторический фильм». Я стал глазами искать съёмочную группу, но ни рельсовых вышек, ни толпы зевак, ни прочих атрибутов киношной суматохи нигде не было видно. А тем временем одна за другой передо мной разыгрывались мизансцены давно забытой жизни. И их действие не прерывалось ни на минуту…

Мои тягостные наблюдения прервал хрупкий, похожий на «перезвон» полевых колокольчиков девичий голосок:

– Хей, Огюст!

Я обернулся. Молоденькая девушка в лёгком развевающемся платье, похожем на перо, гонимое ветром, бежала ко мне. Через пару мгновений она увила мою шею тоненькими соломенными ручками и погрузила нежные бархатные ланиты в небритую с прошлого дня щетину.

– Огюст, Огюст,– шептала юная пери,– ты вернулся, я так счастлива!

Ситуация!.. Юная богиня заключает вас в объятья, густые шелковые волосы обнимают ваше лицо, щекочут и ласкают шею, а вы… вы даже не знаете, как зовут вашу прелестную незнакомку!