Натянув самую бесстрастную из масок, бывший Серафим, борясь с дрожью в пальцах, надавила на гладкое дерево, сделала шаг вперед и ослепла.

О Первом ангеле Эсидриеле в Совете ходили легенды, подкрепленные разве что только парой истерзанных тысячелетиями свитков, да портретом на древе бессмертных в зале библиотеки Цитадели. Читая засекреченные Советом манускрипты о тайной Силе, которую древнейшему из них якобы даровал сам Создатель, Ребекка порой скрипела зубами — смеясь над глупой верой в подобное чудо и завидуя слабой вероятности реальности подобного. Но в Силе создателя не сомневалась, ибо верила — если уж кто и постигнет это сакральное знание, то она.

Впервые услышав от подчиненных об удивительных возможностях совсем недавно прибывшей на Небеса непризнанной дочери, Серафим горделиво поднимала подбородок, многозначительно кивая — ничего странного в том, что у такой невероятной нее было такое же одаренное дитя. И даже спустя время, когда Совет с уверенностью сообщил, что сила Виктории куда мощнее, чем любая, что есть в Цитадели, Уокер-старшая, не колеблясь, заявляла, что это подарок Создателя. Для нее. Ради нее. Во имя нее. Уж что-что, а лгать стальная Ребекка умела искусно, даже себе самой. Лишь недавно, разворотив черные угли своей души, она смогла вспомнить, что малышка Вики всегда была особенной. Не такой «особенной» как любой ребёнок для своей матери, а по-настоящему неземной. И вот теперь она видела причину.

Медленно потягиваясь, ее Виктория покидала теплые объятья Первого бессмертного Эсидриеля — волшебной сказки, которой вознаграждают маленьких ангелочков за послушание и добродетель. Глубокие синие глаза, исполинские серебряные крылья, укрывающие узкие плечи Вики — вот источник той силы, что ослепленная алчностью Ребекка считала по праву своей. Ошибалась. Как и любой безумец в Совете. Каждый из надутых индюков просчитался — их власть была дарована не благосклонностью Создателя, а отсутствием единственного законного повелителя Рая. И вот он, живой и во плоти, бережно заворачивает в по-деревенски простой стеганый плед поежившуюся от сквозняка Вики.

Отключив сознание, гордая серокрылая словно под гипнозом опустилась на колени, роняя на ровные доски паркета копье, не в силах держать каменную статую — величие Первого ангела словно прибило ее к полу, не позволяя поднять глаза, лишь давая немного воздуха на еле слышное «Повелитель, для меня честь». Повелитель, вопреки всем легендам, изрыгнул не молнии и белое пламя, а лишь бережно коснулся ее платиновой макушки.

— Полно, милая, вставай, напугаешь и дочь, и демонов, — мягко улыбнулся Эсидриель, поднимая Ребекку на ватные ноги. — Если ты что-то и слышала обо мне, то лишь вымыслы. Я не стою даже легкого поклона! — Первый ангел усадил потерявшую остатки сил от немыслимого откровения серафиму на диван и повернулся к демонам: Геральду, что уже обнимал разомлевшую от тепла Вики и застывшему на пороге Сатану, из которого, казалось, выпустили весь воздух. — Странная компания, однако, у меня собралась.

Прошло не больше минуты, но в этом удивительном месте, наполненном благодатью и спокойствием, время словно застыло.

— Ребекка, ты так и не сказала, зачем мы пришли сюда в таком действительно неожиданном составе, — единственным, кто решился нарушить тишину, стал Геральд. — Для чего мы притащили сюда змея?

Очнувшись и собравшись с силами, серафима медленно, словно всплывая из глубин, поднялась и подошла к дочери — Вики продолжала прижиматься к своему демону, упорно не смотря на мать. Ребекка не винила ее — она так и не получила длинного письма, в сумбуре сожалений которого можно было уловить лишь горькое «прости». И сейчас железной Уокер предстояло самое тяжелое в обеих ее жизнях — она должна была сказать это вслух.

— Прости меня, Виктория, — выдохнула Ребекка, смахивая непрошеную влагу с ресниц. — Я действительно обезумела за годы, проведенные там, где мне на самом деое было не место. Прости. И позволь мне все исправить.

Девушка нерешительно взглянула на мать: безучастные янтарные глаза, которые та помнила по двум страшным встречам, действительно смотрели иначе: в них плескалась невиданная доселе печаль. И если Геральд смог простить предательство, то она может забыть безумие.

— Я прощаю тебя, — спустя мучительную для обеих паузу прошептала Вики. — Ты свободна от этой ноши.

— Соня… — выдохнула Ребекка давно забытое прозвище и притянула дочь к себе. — Ты не пожалеешь.

Разжав, кажется, спустя столетие такие неожиданные, но нужные и правильные объятья, серафима вновь вернулась в привычную форму камня.

— Идем, — бросила она: в голосе прежняя сталь, в глазах безумная решимость, но не та, что билась горящей птицей у Леса Небытия, то было безумие матери, готовой на все ради своего ребенка. — Выведи его, Геральд, — впервые назвав чернокрылого демона по имени, она твердым шагом вышла из дома, увлекая за собой окончательно растерявшуюся Вики.

***

Свергнутый Дьявол, падший демон и разжалованный Серафим стояли треугольником у кромки воды. Геральд, сложив руки на груди, неотрывно смотрел на Ребекку — сердцем он чувствовал, что она не причинит Виктории вред, но непонимание и незнание происходящего не давало ему расслабиться даже на долю секунды. В голове роем пчел Джима Уокера кружились беспокойные предположения, но напряженное плечо накрыла спокойная ладонь Эсидриэля.

— Не тревожься, дорогой демон, твое будущее светлеет, — улыбнулся Первый бессмертный.

— Ты знаешь, что она задумала? — беспокойно бросил взгляд на ангела Геральд.

— Нет, конечно, — Первый бессмертный продолжал улыбаться. — Но я ощущаю великое добро, что вот-вот озарит этот мир.

Ребекка схватила вяло сопротивляющегося Сатану, обескураженного небесной силой и древним светом, и растерянную Викторию за руки, окончательно скрепив треугольник.

— Ты был настолько уверен в моей слабости, что допустил глупую и фатальную ошибку, старый змей, — оторвав от дочери самый теплый из возможных взглядов, вернувшаяся на свой истинный путь, серафима повернулась к Дьволу. — Сам повелитель сделок напортачил, вот смеха будет! В этом мире есть две Уокер, а кровь всегда остается кровью, Сатана, уж ты-то это должен знать — прочитав ужас в алых глазах врага, она тихо засмеялась и закрыла свои, ища сознание еще вчера ненавистного демона.

— Береги ее, Всадник Преисподней, — словно прощаясь, мысленно сказала она.

— Даю слово, — тихо и твердо ответил он.

Набрав в легкие воздуха, Ребекка открыла глаза и подняла голову, нащупывая в небесной глади тихие волны.

— Я, бессмертная Уокер, добровольно отрекаюсь от вечности и крыльев, — спокойно и уверенно говорила она, забирая древнее проклятье. — Моим спутником станет одиночество, моим будущем — ничто, моим прошлым — боль.

========== Часть 11. Последнее слово ==========

Воздух наэлектризован и плотен настолько, что, кажется, его можно резать самым тупым ножом для самого мягкого масла. Последнее, что Виктория помнила — жесткое, полное решимости лицо Ребекки Уокер, четко, не колебаясь ни секунды, выговаривавшей страшные слова. И если в оранжерее Чертога под пристальным взглядом Сатаны слагаемые черной клятвы произносились еле слышно, утопая в панике и боли, то сейчас каждый звук был тверд, как закаленное в адском пламени железо. Разжалованная серафима не сомневалась, не боялась и точно ни о чем не сожалела. И если бы в эту секунду Создатель вдруг решил посмотреть на забытую землю, он бы увидел истинное чудо: не горькую жертву, а удивительный дар. И на этой мысли сознание Виктории Уокер потемнело. Она не знала, как долго пребывала в пустоте, и уже отчаялась выйти на свет, когда все ее тело пронизала резкая отупляющая боль.

— Уокер, очнись — голос Геральда звал ее с другого конца земли, — Все в порядке, я здесь, открой глаза.

Сжавшись от страха и мучительных колик, бивших изнутри сотнями когтистых кулаков, Вики, наконец, решилась приоткрыть глаза: она лежала, свернувшись подрагивающим калачиком на коленях своего демона. Крепкими руками он прижимал ее груди, слегка поглаживая дрожащие плечи.