— Я сделаю то, должна была сделать уже давно, — казалось, что холоднее говорить было уже нельзя, но Ребекка развенчала этот миф. — И то, что не по силам никому. Я спасу свою дочь.

========== Часть 10. Возрождение ангела ==========

— Пресвятое дерьмо, — Ребекка брезгливо поморщилась, войдя в темный сырой грот, где, как считали Адмирон и Владыка, обитал сверженый Сатана. — Как низко пали бессмертные!

— Полно тебе, маленькая серафима, — из тени алым всполохом сверкнули красные глаза Дьявола. — Ниже твоей чудной дочурки мало кто падал! — растянув тонкие губы высохший отшельник обнажил идеальные белые ряды зубов. — Что, прикусила язычок, милая?

Торжествующий смех глухим эхом разнесся под сводами пещеры, но быстро стих, стоило из-за плеча Ребекки появится мрачному Геральду. Смерив старого друга взглядом, которым, казалось, можно уничтожить легионы, новый Владыка вышел на вперед и молча протянул Сатане тяжелые наручники, отливающие свинцом. Обитатель грота слегка наклонил голову, обретя удивительное сходство с облезшим грифом и, наконец посерьезнев, уставился на странную пару гостей.

— Всадник, для чего этот спектакль? Заточить ты меня не сможешь, место занято, убить — по тем же причинам. На твоем месте я бы готовился к славной бойне — я уже чувствую, как за горизонтом гремят семь труб, — улыбка сползла с лица Дьявола, вернув прежнюю снисходительную гримасу. — Не печалься, она пала не зря, к тому же, ты всегда можешь последовать ее примеру: помнится, одно время тебе нравилось на земле — столько войн, распрей… Да, Ганнибал, ты найдешь себе занятие и там.

— Я ничего не собираюсь с тобой делать, — после недолгой паузы тяжело выдохнул Геральд и кивнул на серокрылую серафиму. — Это она хочет с тобой поиграть. Не трать время, тем более, что его действительно мало. Трубы уже поют, в этом ты прав.

— Что ж, играть я люблю, — старый черт усмехнулся и защелкнул на запястьях оковы, стреляя алыми искрами в медленно белеющую от ярости Ребекку. — До сих пор наслаждаюсь результатом последней партии!

— Партия еще не окончена, — борясь с желанием размозжить гладкую голову давнего врага о стены пещеры, прошипела она. — Идем, смрадное отродье.

— Какие жестокие слова, Серафим Ребекка! — картинно охнув, Сатана пошел к выходу, изредка оборачиваясь и скалясь, скрывая за пугающей улыбкой едва уловимое беспокойство — какой бы безумной дрянью она не была, достигнутых ей высот без мозгов и стратегии не занять, а значит, ангельская тварь припрятала какой-то козырь в рукаве.

— Да, Дьявол, ты прав, — услышав его мысли, вскинула подбородок Ребекка, крепче сжимая в руке заточенное до золотого сияния копье последнего архангела. — Я постараюсь тебя удивить.

Накалившееся молчание прерывали лишь тихие шаги, ведущие странную троицу к свету. К Виктории, что терпеливо ждала своего Владыку в доме у озера.

***

Уокер-младшая отрешенно водила пальцами по глади воды, всматриваясь в неровное отражение: синие глаза ожили, но их бессменный обитатель, казалось, отказывался появляться на поверхности — в смертном теле нет места бессмертному духу. Со смесью глубокой горечи и тихой радости она размышляла над тем, как теперь пройдет ее жизнь — идея остаться в Принстоне, поддержанная Герольдом, ей и нравилась и не нравилась одновременно: девушка сомневалась, сможет ли продолжить преподавание, вернув память и окончательно избавившись от личины полубезумной Элли Стоунвол с ее неуемной тягой к бурбону. Тратить время, которого и так мало, на лекции и бессмысленную болтовню с незнакомыми ей людьми? Нет, она не останется там. Она проведёт каждую минуту, что ей еще отпущена, сжимая крепкую сухую ладонь своего демона, бесконечно моля о прощении за столь глупый поступок, что лишил их заслуженного будущего. Вики вспомнила, как утром Геральд неторопливо надевал вещи смертного, внимательно осматривая пуговицы пиджака, пряжку ремня, перебивая зеленые бумажки в портмоне, что выпало из внутреннего кармана. Владыка словно пытался примерить на себя смертную личину, привыкнуть к атрибутам, которые будут сопровождать его весь остаток жизни. Но долгой ли? Если на Небесах в его распоряжении была вечность и легкие морщинки казались лишь приятным дополнением к серьезному собранному образу, то здесь каждая из них, как стрелка жестоких часов, напоминала — осталось не так уж и много.

Едва успокоившуюся гладь глубокого озера накрыл редкий соленый дождь — Виктория смогла бы стерпеть еще одно падение, да что там — сотню: сжала бы зубы покрепче, пробила бы еще не один десяток бетонных блоков, растеряла бы еще ворох черных перьев, но этого она выдержать не могла — сердце, наставник, друг, возлюбленный добровольно отречется от своей вечности и переживет эти муки. И ради кого? Ради ее трусливой души, которая раз за разом выбирала легкий удел — путь жертвы на алтаре войны. Сейчкас Уокер начинала осознавать, что у Леса Небытия миры спасла не отчаянная храбрость, с которой она бросилась в Ничто, а хитрая трусость, скрывающая за собой дикий страх встречи с опасностью: умереть, растворившись в белом тумане, пасть, затерявшись среди серой массы смертных, но только только не видеть, как единственный, кого она любила, страдает.

— Никто не любит гущу кровавого боя и виды павших братьев и возлюбленных, — вернувшийся с зенитным солнцем Первый ангел поцеловал ее в макушку и опустился сзади, согревая кольцом сильных рук. — Не вини себя за эти чувства, дитя мое. В тебе нет трусости, только отчаяние. И ответственность за него несу лишь я.

— Ты не виноват, — Уокер опустила глаза, ощущая, как боль отступает. — Ты дал мне жизнь, и мне жаль, что я столь позорно ее разменяла.

— Дитя мое, ты — Последнее оружие, Сила, что была создана нести лишь смерть и покой, — Эсидриель накрыл ее мягкими серебряными перьями. — И ты всегда будешь тянуться к этому, вне зависимости от того, есть ли эта Сила внутри, или нет. Это понимает даже твой демон. И поэтому он не корит тебя за содеянное. Даже он знает, что Последнее средство навеки оставило на твоей душе печать стремления к гибели.

— Вот только погибнуть я никак не могу — он раз за разом вытаскивает меня, находит и спасает, жертвуя всем… — голос Уокер вновь задрожал. — Жертвуя собой.

— А это уже от любви, что сильнее любого Оружия, дитя, — Первый ангел улыбнулся и медленно поднялся, увлекая ее за собой. — Пойдем, дочь моя, тебе нужны огонь и сон.

— Почему ты меня так называешь? — Вики вздрогнула от слова, звучание которого уже начала забывать.

— Потому что тебя носили мои крылья, потому что в тебе до сих пор горят мои глаза. Ты — мое дитя, и мой долг оберегать тебя, — бессмертный улыбнулся и невесомо коснулся ее влажной щеки сухой теплой ладонью. — Иначе как бы я смог найти тебя в тех руинах, когда ты погибала?

— Может, надо было дать мне умереть, — прошептала девушка, вновь балансируя на тонкой грани.

— Никогда, — Эсидриель крепко прижал ее к себе и уверенно повел в дом. — Я потерял всех своих детей, отрекшись от Последнего оружия и вызвав гнев Создателя. — Тебя не потеряю. Мы с демоном найдем способ продлить вашу жизнь здесь, даю тебе слово.

— Спасибо, — девушка робко улыбнулась и впервые ответила на ласку, крепко прижавшись к высокому худому телу — названный отец дал ей надежду. Подарил веру и шанс быть рядом с Геральдом дольше, достаточно долго, чтобы вымолить прощение. Да, Владыка сказал, что в этом нет нужды, но это было правдой лишь наполовину — он простил Уокер, но Уокер не простила себя.

Из спокойной неги, в которую ее погрузили отеческие объятья Первого бессмертного, она вынырнула, едва услышав знакомый шелест воронова крыла — Владыка прибыл, и, судя по диссонансу шагов за порогом, не один.

***

Ребекка неспешно подходила к массивной светлой двери, в толстых стеклах который проглядывалось мягкое пламя огня. Энергии дочери она не чувствовала, но по по глазам Геральда понимала, что Виктория внутри. Единственным, что настораживало ее едва ожившее материнское сердце, была невероятная сила, сквозившая из всех щелей — за приоткрытой створкой в небольшой уютный дом на берегу озера таилось нечто, то восхищало, пугало, будоражило и притягивало. Завоженная, она стояла, не решаясь толкнуть дверь, пока сухое едкое покашливание Сатаны за спиной не вернуло ее в мир.