— А во-вторых, господин министр, выясняется, что они тоже мои сторонники. Только они ещё приплатят мне звонкой монетой премию к ордену, — выдаю самую очаровательную улыбку, стараясь, чтобы она не была похожей на акулий оскал.

— Вы опять провернули тот же самый фокус? — веселится министр, — Собрать вместе своих антифанатов и превратить в своих сторонников?

— Здорово получилось, правда, господин министр? — соглашаюсь я.

Все смеются, а министр вдруг выстрелом наугад попадает в десятку. Не дёрнулась я только потому, что давно к этому готова. Я та кошка, что знает, чьё мясо она съела.

— Настолько всё удачно получилось, госпожа Агдан, что может закрасться мысль, что вы всё сами и устроили, — и такая тонкая улыбочка на лице нарисовалась.

— Не было необходимости, господин министр. Они всё время что-то против меня затевают. Вы, наверное, не знаете, но эта петиция — третий вариант. Первый был адресован агентству, требовали меня наказать за что-то там. Всё рухнуло, когда узнали, что мой срочный контракт завершён. Потом в ваше ведомство, господин министр, но под невнятными обвинениями о скандальности моего имиджа. И третий последний, когда им показалось, что они располагают реальным компроматом на меня. Они сами себе вырыли ловушку и залезли в неё и буквально вынудили меня их там закрыть.

— Мы тут все свои, госпожа Агдан, — заговорщицки улыбается министр, — Да хоть бы вы их и заманили туда…

Пожимаю плечами.

— Конспирологическими предположениями можно объяснить почти всё что угодно. Кстати, неплохая линия защиты для моих ответчиков, господин министр. Она им не поможет, но хоть что-то.

Мы ещё немного пообщались и министр нас отпускает. И с ним и со мной ещё многие хотят пообщаться. Иду к коронкам, меня перехватывает сразу несколько журналистов.

— Госпожа Агдан, госпожа Агдан, всего несколько вопросов… — и три микрофона нацеливаются мне в лицо.

— Что вы ждёте от суда, госпожа Агдан?

— Очень странный вопрос, — искренне удивляюсь я, — Чего может ожидать от суда любой обратившийся туда? Справедливой защиты, если говорить совсем приземлённо, решения в свою пользу. Того же самого жду и я.

— Вы уверены в победе?

— Моя уверенность ничего не значит. Гораздо ценнее ваше мнение, как людей со стороны, способных на абсолютно объективную оценку. Поэтому естественнее мне спросить: как вы думаете, кто победит?

— Мы не знаем всех доказательств, которые могут быть у вас. Ответчики могут выложить что-то ранее неизвестное. Но исходя из известных фактов, ваши шансы предпочтительнее.

— Спасибо. Добавлю к известному ещё кое-что, если вы не против. На мой специальный счёт, где должны аккумулироваться выплаты ответчиков, уже пришло два миллиарда вон. То есть, две тысячи ответчиков уже признали свою вину.

Журналисты с полминуты переваривают эту новость, что-то быстро набирают в планшетах. Затем самый быстрый задаёт самый уместный вопрос.

— Что скажете по поводу вашего награждения, госпожа Агдан?

— Мы работаем, — слегка пожимаю плечами, — нас оценивают. Мы рождаемся, растём, учимся в школе, потом чем-то занимаемся, стараемся достичь успеха. Ради того, чтобы добиться более высокого положения, заработать больше денег. Мы не всегда помним, что мы живём в Корее, что мы корейцы и кореянки. Такие моменты, как этот, — обвожу зал рукой, — заставляют нас вспомнить об этом. И осознать, что мои достижения, успех моих подруг и кого угодно в любой области это успех всей Кореи. Вот об этом нам и напомнил уважаемый господин министр, всё правительство и президент.

— Хорошо сказано, госпожа Агдан, — пока акулы пера терзают планшеты, я сваливаю в сторону, оставив им на закуску СанХёна. Меня коронки ждут, кажется, хотят мне что-то ласковое сказать, кх-кх-кх…

Квартира Агдан

23 января, время 8 часов вечера.

После ужина и обязательных обнимашек с мамой приступаю к занятиям. Жизнь айдола можно посчитать вечной каторгой, тяжёлым марафоном, у которого нет финиша, если бы не одно обстоятельство. Очень толстое и доминирующее обстоятельство. Испытываю от своих тренировок наслаждение, острое и многогранное. Всем спортсменам прекрасно знакомо ощущение «радость тела» от выполнения физических упражнений. К нему добавляется эстетическое удовольствие от красоты движений. И немного порочного нарциссизма. Я обычно надеваю тонкий закрытый купальник в облипку в комплекте с тонкими колготками и бесстыже пялюсь на себя в зеркало. Перед большим зеркалом я обычно и отрабатываю сложные движения. Часто ставлю видеокамеру…

— Аньён, ЮнМи, о-о-о… — в комнату заглядывает СунОк. Я в это время выполняю гимнастический элемент «задняя затяжка». Во всех возможных вариантах.

Сестрицу своими выкрутасами обращаю в соляной столб, действую на неё, как медуза Горгона. И кумихо меня забери, это невыразимо приятно. Сама чувствую, как тянусь чуточку дальше, носок оттягиваю до боли, всё тело от пальцев ног до кончиков ногтей рук, как натянутая струнка. Восхищение в глазах даже одного зрителя — мощнейший допинг для меня. Так что не только я на неё действую, взаимодействие обоюдное. Взаимная рефлексия, её завистливый восторг подстёгивает меня, я двигаюсь или вытягиваюсь ещё красивее и завораживаю её ещё больше.

Останавливаюсь в нижней вытяжке, — не знаю, как эта фигура называется, — на полу. Смотрю снизу на сестру.

— Аньён, СунОк. Как у тебя дела?

СунОк отмирает, но глаз от меня отвести не может.

— В кафе всё хорошо, наполняемость растёт, уже нет места, куда новые столики ставить… — начинает она сдержанно и вдруг её прорывает, — О, небеса! Какая ты красивая! Ну, почему я так не могу?!

Я меняю ногу и так же снизу продолжаю беседу.

— Потому что не хочешь…

— Я хочу, хочу, хочу! — стонет сестра.

— Ты хочешь, не отрывая жопы от дивана. А хотеть надо так, чтобы связки на грани разрыва, чтобы мышцы болели так, что ходить невозможно, чтобы пот и слёзы вёдрами, — объясняю ей законы жизни и природы.

Встаю и спрашиваю, глядя в упор.

— Шпагат научилась делать? — Надо упомянуть, что сестрица за ум всё-таки взялась. Стала по утрам вставать и бегать в недалёком от нас парке. Я ей компанию составить не могу. Даже в раннее утро за мной увяжется шлейф ненормальных поклонников.

— Нет! — стонет сестра, — Не получается! Знаешь, как это больно?!

— СунОк — ты дура, — привычно диагностирую я, — Ты только что видела, что я могу делать. С чего ты взяла, что мне не было больно, когда я этому училась? Я и сейчас до боли упражнения делала. Она несильная, потому что я закрепляю…

Старшей сестре приходится объяснять очевидное.

— Почему я тебе должна объяснять такие вещи? Ты же кореянка! Все в Корее с младенчества знают, что без тяжкого труда достижения невозможны.

— Трудиться надо, это я понимаю, ЮнМи, но это очень больно! — жалуется СунОк.

— Болевой порог это барьер, который надо взять, — пожимаю плечами, — Все его берут. Почему ты думаешь, что я его не преодолевала? Ну-ка, давай посмотрим, что у тебя со шпагатом!

СунОк со вздохом пытается сесть на шпагат. Смотрю. Ей не хватает примерно десять сантиметров. Беру с полки книжки, подкладываю под неё до касания. Объясняю:

— Теперь тебе надо просто плотно прижаться. Расслабиться, приготовиться принять болевой удар. Именно принять, не напрягаться рефлекторно. Готова?

СунОк кивает после паузы, и я давлю сверху, обхватив её руками за талию. Стон сестрица почти сдерживает, закусывает губу, глазки прикрывает. Держу её с полминуты, потом меняем ногу.

— Найди какие-нибудь тонкие плашки, по пол-сантиметра, не больше. И убирай по одной каждые два-три дня. Можно их иногда под пятку подкладывать…