Запрыгиваю в холл, — надо кого-то убить? — схватываю одним взглядом всю картинку. Сбившихся в испуганную кучку коронок, воющую Мульчу, что смотрит на меня отчаянными круглыми глазами и принцессу, лежащую на полу небрежно брошенной куклой. Прямой угрозы нет, из пальцев уходит стальная напряжённость, низким хрипом из горла вырывается остаточное напряжение после спурта по коридорам. Коронки вздрагивают, но замечаю это уже в прыжке к принцессе.

— Не мешай, Мульча, — кошка вьётся рядом, аккуратно, подобрав неловко вывернутую руку, переворачиваю принцессу на спину.

Палец на шею под скулу, пульса нет. Ухо к груди, сердце не бьётся. Оборачиваю лицо к коронкам, этим дурам набитым, не давая себе труда скрывать бешенство.

— Врача! Быстро, идиотки! Быстро!!! — кто-то с самым большим самообладанием, — ИнЧжон? — выскакивает в коридор.

Так, а мне что делать? Что там у нас было на занятиях о первой доврачебной помощи? В голове отчётливо всплывает картинка: инструктор на экране показывает на манекене методику искусственного дыхания. Запрыгиваю на принцессу, сажусь ей на бёдра. Как там было? Один сильный вдох рот-в-рот, пять-шесть энергичных нажатий на нижнюю треть грудины с левой стороны. Сдохну, но уйти ей не дам…

Приникаю к её лицу, голова принцессы чуть набок, это на руку. Я боюсь, что язык может закрыть горло, тогда его придётся вытаскивать и… — передёргивает от одной мысли, — прикалывать к щеке булавкой. Ужас какой! Но главное, не в ужасности, а в том, что я даже не представляю, как это делать. Но если голова наклонена набок, вероятность такого расположения языка не велика.

Всё получается, я плотно охватываю губами рот принцессы, — легко, у ней относительно маленький ротик, — и выжимаю из себя весь воздух до капли. Грудь заметно поднимается. Теперь сильные нажатия, пять раз хватит.

После третьего цикла в памяти опять всплывает картинка с инструктором. Мужчина предупреждает:

— Контролируйте сердцебиение пострадавшего. Если продолжите непрямой массаж сердца, когда оно забилось, можете нарушить его работу…

Нет, не бьётся. Продолжаю, в голове шумит. От собственной гипервентиляции лёгких кружится голова.

Под рукой неуверенно толкнулось под ладонью после седьмого или восьмого цикла. Давай, давай! Вдуваю очередную порцию воздуха, но на сердце не жму, слушаю. Удар, через паузу ещё, и вот ритм выравнивается. У-ф-ф-ф! Слежу за грудной клеткой, дыхание тоже появилось. Пульс? Есть!

Токио, отель Tokyo Prince

20 декабря, время 10:27 утра.

ЮнМи. Только что открыла глаза.

Глаза слезятся от нагромождения световых пятен. Промаргиваюсь.

— Г-га… ГаБи, к-х-х-х…

Вместо ответа на меня льётся поток солёной воды. Из глаз ГаБи. Вот не вру, буквально ручьи! На груди водолазка мгновенно промокает. Как бы это прекратить?

— Га-Би… слезь с меня, к-х-х-х-а… я тебе что, скамейка что ли?

Попыталась встать, не тут-то было. Голову ещё повернуть могу, — в щёку тычется холодный нос Мульчи, — а со всем остальным проблемы.

ГаБи подкладывает мне согнутую ногу под голову. То, что нужно, в голове немного проясняется. Чувствую себя очень странно, и не только потому, что не в себе. Я впервые одна «за рулём». При Сергее лишь изредка удавалось, когда его контроль ослабевал. К дьяволу! Чувствую, что даже думать об этом нельзя.

— Мульча, ты со мной останешься? — слегка побаиваюсь, вдруг… но нет, кошка бодает моё лицо головой, довольно мурчит.

— А чего я тут валяюсь? Я ж вроде в номер собиралась идти, — пытаюсь встать, не получается. ГаБи интересно себя ведёт, помогает мне, поддерживает и при этом отговаривает:

— Может не надо, ЮнМи? Сейчас врачи приедут…

А вот это-то меня и пугает.

— Врачи?! ГаБи, валим отсюда быстро! — я дёргаюсь, но встать не могу.

ГаБи секунду думает, потом подхватывает меня, встаёт вместе со мной на руках и прёт на выход, как танк. От неожиданности не могу выговорить ни слова до самой кровати в номере. По-мужски меня несёт и от натуги вовсе не пыхтит. У неё часом русских корней в роду нет?

— Сними, — требую снять мокрую водолазку, ГаБи стаскивает её, я окончательно падаю на кровать.

Всё. Теперь не трогайте меня. Но какой-то бес подслушал моё пожелание и в номер влетает бригада медиков. Совсем вовремя. ГаБи по-японски не очень, приходится включаться. Зато камень с души, я всё помню. Как в таком случае Сергей бы выразился? «Процесс самокопирования успешно завершён», — хи-хи, как-то так.

Меня обстукивают, обслушивают, обмеривают и выносят приговор: в больницу. Прямо сейчас, в дверях появляются парни в белых халатах и с носилками. Нетушки!

— Нет, доктор-сан, в больницу вашу я не поеду.

Врач, как и все японцы в таких случаях, внешне бесстрастен, но вижу, удивлён моим упрямством.

— Мне надо в мой госпиталь. В Сеуле. Они всю мою историю болезни знают. Я давно у них наблюдаюсь.

— А, так у вас было что-то подобное?

— Да. Мне удобнее у них. Если хотите мне помочь, отвезите в аэропорт. Два часа в самолёте я как-нибудь выдержу, а в Сеуле меня встретят.

— Хорошо, Агдан-сан, я соглашусь с вами, если вы сможете встать и хотя бы немного постоять.

Ох, ты ж… пришлось совершить этот подвиг. Не совсем уверенно, зато теперь знаю, что телом, пока худо-бедно, могу управлять. А то мало ли… хмурюсь. Выше пояса я в одном лифчике, парни с носилками челюсти отвесили. Ничего такого во мне нет, чего не было бы во многих других. Магия имени срабатывает.

Врач замечает моё недовольство. Устраняет причину одним движением руки, парни скрываются за дверью.

— ГаБи, мы уезжаем! — Больше ничего не надо ей говорить. Первым делом лезет в смартфон за расписанием рейсов. Заказывает билеты, отлёт через три часа, минут сорок на дорогу, регистрация за час, почти полтора часа у нас есть. С лихвой хватает на сборы.

— Вынесем мы вас всё-таки на носилках, — сообщает врач, — меньше вопросов будет.

И прекрасно. Двигаться я кое-как могу, но ужасно не хочется. Мне спать хочется.

Войсковая часть ЧжуВона

1 декабря, спортплощадка после ужина.

— Как надоели эти салаги, — недовольничает один из старослужащих, друзей ЧжуВона, когда тот присоединяется к тёплой компании, увеличивая её до обычного состава в четыре человека.

— Как ты можешь так говорить? — укоряет товарища ЧжуВон, — Это твои товарищи, из нашей роты.

— Столько времени мы тут спокойно сидели… — продолжал хмуриться недовольный, — а теперь не протолкнёшься. Захочешь на турнике повисеть — очередь надо занимать.

— Холь! — засмеялся другой и толкнул его в плечо, — Да ты ни разу по вечерам к турнику не подходил!

— А вот захотелось! — огрызнулся недовольный.

— Ничего, — вступил в разговор ЧжуВон, — Как только они уйдут, ты сразу расхочешь.

— Я сейчас хочу! — упрямился недовольный.

— Хорошо. Пойдём, я их отгоню, и ты позанимаешься, — решил «помочь» другу ЧжуВон.

Недовольный замкнулся, потом все четверо переглянулись и одновременно заржали.

— Это они все после Агдан так загорелись, — заметил четвертый, что лежал на спине, руками под головой.

— Да, есть в Агдан что-то зажигательное, да, предводитель? — солдат хитренько посмотрел на ЧжуВона.

— Не знаю, — пожал тот плечами, — Я её в пожароопасные места не водил.

Разговор, как обычно, скатился к излюбленной теме. Агдан и всё, что вокруг неё. ЧжуВон испытывает разнообразные чувства. И хочется о ней поговорить, и о многом нельзя, и вспоминать лишний раз тоскливо. Изо всех сил приходится себя убеждать, что нет, он не скучает по ней ни капельки.

— Она сейчас Японию поджигает, — заметил недовольный, — все япошки с ума сходят.

— О-о-о, видели, что они на стадионе вытворяли? — оживился самый весёлый солдат.

— Да мы и здесь её видали, да, предводитель? Как раз на нашей спортплощадке она и натренировалась так ноги поднимать.