— Нет, тебе сейчас нельзя так одеваться, — я решительно останавливаю пультом воспроизведение. Экран замирает, когда наш с ИнЧжон танец ещё не начинается, мы только идём, нахально раскачивая бёдрами. Обращаюсь к сестре, которая с надеждой смотрит на меня.

— Ты сама не замечаешь, но ты уже заметно изменилась. Мне хорошо видно, потому что я тебя полтора месяца не видела. Ты стала выше на пару сантиметра, ножки стали длиннее, фигурка подтянулась…

— Да-да, — оживляется мама, — Скажи ей Юночка, а то она мне не верит. У неё даже походка изменилась, а шпагат она сейчас делает вот с таким запасом.

Мама разводит два пальца сантиметров на восемь.

— Холь! — искренне восхищаюсь я.

— СунОк, ты сейчас сделаешь так. Тренируйся изо всех сил, но одевайся скромно и закрыто. Длинные юбки, толстые колготки, низкий каблук, никаких вырезов и разрезов. А вот когда будет день рождения кафе, устрой праздник. Тогда мы и представим тебя публике при полном параде. Приглашу лучших костюмеров и дизайнеров одежды, сразишь всех наповал. Хорошо?

Раскрасневшаяся от будущих перспектив СунОк лихорадочно кивает.

— Представляешь, как твой бывший оппа будет локти кусать? — мы вместе хихикаем. Маленькие радости иногда приносят счастья не меньше, чем большие.

— Всё, смотрим и слушаем меня, самую лучшую в мире Агдан, — жму кнопку на пульте.

Остановившиеся на экране ИнЧжон и я, снова пошли, рассекая бёдрами телепространство и сердца зрителей мужчин. Встаём, ИнЧжон чуть сзади, замираем на мгновенье. Начинаем без раскачки, резкие чёткие движения с первой же ноты. Мама с СунОк дружно ахают. То ли ещё будет!

СунОк ещё раз ахнула, когда мы сделали волнообразные движения всем телом. В этот момент ИнЧжон стояла рядом и эти волны мы тоже зазеркалили. А потом мы до предела увеличили скорость, так что движения смазались, превратившись в вихрь.

Вот опять движения пошли с чёткой фиксацией, у нас два таких цикла. Снова вихрь и финал, когда мы несколько раз меняем позиции. То я впереди, то ИнЧжон.

— А меня научишь? — Глаза СунОк горят самым настоящим вожделением.

— Научу, — отказать я просто не могу, хотя сомнения в её способностях есть.

За столиком сижу я, в том же костюме, — режиссёрское решение, — и моя любимая ведущая Анна Дюваль. Сегодня она в порядке.

— Мадемуазель Агдан, если скажу «шарман» по поводу вашего танца, то это будет пошло. Я слов не нахожу, — выражает своё восхищение Анна, — Что это за стиль? Кто это придумал?

— Придумала я, — беззаботно отвечаю, вольно вытянув ноги, — Не на пустом месте, безусловно. Похожие танцы есть в Японии, Корее, может ещё где-то. Я всего лишь доношу в концентрированном виде некие манеры, характерные для танцевальной эстрады Азии. Когда я говорю, что нашим танцам присущи мелкие сложные движения руками, не все сразу понимают, о чем речь. Я решила, что лучше показать.

— Да, — Анна сияет на меня улыбкой, — Вам это удалось. Мы теперь понимаем, что такое азиатский стиль.

— Мы взяли у вас канкан, — улыбаюсь ответно, — должны же дать что-то взамен.

— Какие у вас впечатления о Франции?

Проходной вопрос, традиционный. И спектр возможных ответов известен заранее. Но не погладить по головке зрителей нельзя. Да и жалко, что ли?

— О Париже, вы хотели спросить? — хоть как-то стремлюсь выйти за границы.

— Мадемуазель Агдан, вы ведь и в Марселе побывали.

— Марсель очаровательный город, у всех портовых город непередаваемая словами аура. Запомнилась местная опера, мы там концерты давали и боевая эскадра на рейде. Очень красивое и впечатляющее зрелище. А моряки, наверное, самые лучшие зрители.

— А ваша корейская морская пехота? Какие они зрители? — не удержалась приткнуть шпильку Анна. Впрочем, не осуждаю, иногда соблазны так сильны, так сильны…

— Они не зрители. Они сослуживцы и фанаты.

Анна, вслед за ней я, смеётся.

— Париж в комплиментах не нуждается. Париж сам основа для комплиментов. Самый лучший комплимент для любого города, какой? «Не хуже Парижа», «Почти, как в Париже». Так ведь? А конкретно, Гранд-опера нас потрясла. Такого роскошного великолепия я нигде не видела…

— Лувр, Версаль…

— Лувр это музей! Гранд-опера — действующий музей, и не как музей, а именно, как концертная площадка.

— Вы так описываете, что мне самой захотелось туда сходить. Давно там не была, — улыбается Анна.

— Но самый главный комплимент вы ещё услышите. Следите за новостями, — улыбка моя приобретает черты коварства.

— Опять интригуете? — догадывается Анна и не останавливается в своих догадках, — Песня!?

Она нацеливает на меня пальчик и хихикает, глядя, как я разочарованно кривлюсь.

— В следующий раз попрошу ваше руководство, чтобы дали партнёра не такого догадливого, — бурчу я. Анна опять хихикает, беседа приобретает характерный для французов шарм легкомыслия.

— Мы наслышаны о недоразумении с вами в Канаде. Настроены вы принять извинения канадского правительства или не будете с ними разговаривать?

— Для меня, как для кореянки, положение странное и непривычное, — признаюсь я, — Сейчас объясню. В Корее невозможно представить ситуацию, чтобы старший извинялся перед младшим. Обратное происходит постоянно, но вот так? Невозможно. Конечно, я звезда и всё такое, но это же целая страна. Большая, сильная и влиятельная. Как я могу не принять извинений с их стороны? Приму, конечно.

— Но не сразу, да? — Анна тонко улыбается, — Мы наслышаны о том, что канадский посол к вам подходил.

— Журналисты, — вздыхаю, — всеведущи и всезнающи. Но у девушек есть неотъемлемая привилегия. Я прямо-таки обязана хоть немного покапризничать, вы согласны?

— О, да! — Смеётся Анна, — Хотя мой начальник почему-то считает иначе.

— Не может быть! — не верю я, — Он же француз! Наверняка что-то такое вам позволяет.

— Ну, по мелочам, да…

— Мадемуазель Агдан, расскажите всё-таки подробно, что произошло в Монреале? — Анна возвращается к горячей теме.

— Анна, какая-то цепочка недоразумений и непониманий. Прошу понять правильно. Я прекрасно понимала, что нахожусь в чужой стране, и делала на это скидку. Прекрасно понимаю, что полиции всех стран похожи друг на друга. Все имеют дело, по большей части, с преступниками и правонарушителями. Профессиональная деформация неизбежна.

Анна не перебивает, внимательно слушает. Меняю позу, эта уже утомила, подбирая ноги под себя. Мельком привычно отмечаю лёгкое оживление операторов.

— Началось всё в гостинице. Портье заподозрил, что мой паспорт фальшивый.

— С чего он так решил? — вполне удобный вопрос для меня.

— Я была в маскирующих цветных линзах. Азиатка с синими глазами в мире всего одна, поэтому без них я на улице стараюсь не показываться. В Канаде я вроде не так популярна, но кто его знает? Так что портье видит перед собой кареглазую девушку, а в паспорте синие глаза. Добавьте сюда всеобщую опаску террористических актов, и вот портье вызывает полицию. С этого всё и началось.

— А почему вы не сняли линзы или не сказали, что вы в линзах? Или говорили?

— Да мне и не дали ничего сказать, — пожимаю плечами, — Скоропалительный какой-то портье попался. Моментально вызвал полицию, не задавая мне никаких вопросов. Бдительным агентом антитеррора, наверное, себя вообразил.

— К приезду патруля я линзы всё-таки сняла. Необходимости в них уже не видела. Поняла, что в Монреале меня не узнают. Мне мнилось, что впереди забавное приключение. Полицейские, их двое было, оказались приятными и симпатичными парнями. До тех пор пока не случилось нечто, что полностью заставило меня поменять отношение к происходящему.

— Грубость, которую к вам проявили, когда вас привели на станцию? Как его звали?

— Коллеги Клодом называли. Массивный здоровый парень со злым лицом. Дёрнул меня за руку так, что будь я на каблуках, непременно упала бы. Было больно, — я морщусь при одном только воспоминании, — Но не это изменило моё отношение к происходящему. Всё могло ещё кончиться миром. Хотя мне и показалось, что Клод готов был избить меня прямо на пороге, но разумом я понимаю, что это обычная профессиональная деформация. Другое неприятно.