- Надеюсь, эта поездка благотворно отразится на твоем здоровье. Отдохни. Я уже написал родителям.
- И вы отдохните, - ровным голосом сказал Марио. – Впрочем, я уверен, Юлиан не даст вам скучать.
Не дожидаясь ответа, он запрыгнул в карету и захлопнул дверь. Но Кристиан, вспыхнув от злости, перегнулся через окошко и с яростью прошипел ему в лицо:
- Если это будет не альфа, можешь не возвращаться!
Юноша усмехнулся:
- От всего сердца надеюсь, что так и случится.
Карета тронулась, лошади рванули вперед по аллее, унося Марио прочь от разъяренного мужа. Изумительное счастье охватило его.
«Да, пусть будет омега. Я не хочу возвращаться. Может, я буду нищим, все потеряю, но малыш всегда будет рядом. Я защищу его и сделаю все ради его благополучия. Ты мне не нужен, Кристиан. У меня даже нет желания мстить, хотя, конечно, если представится возможность, я непременно это сделаю. Я слишком счастлив».
Твердая решимость защитить своего малыша овладела Марио безраздельно. Ничто не вызывало у него сильного страха. Ни Кристиан с его угрозами, ни Карл Дарроу с его неведомыми кознями. Он вынесет все. Ради своего чуда. Решится на что угодно. Хоть перережет глотку человеку.
В эту минуту ничто его не пугало. Наверное, потому что он думал о своем маленьком спасителе: радости, луче света, источнике беспредельного счастья.
========== Глава 5. Оковы ужаса ==========
Город элиты – так называют Гратию в королевстве Эландер. Здесь обитают многие знатные вельможи, отошедшие от дел. Вечное лето, прекрасные сады и море – гордое, молчаливое, необъятное море. Здесь находится замок Дарроу, в котором жили родители Кристиана, и куда теперь явился Марио, не ожидая ни поддержки, ни понимания.
Мишель Дарроу встретил его вполне благодушно, даже выразил радость по поводу скорого пополнения, а вот его супруг Карл, оправдывая все подозрения Марио, отнесся к нему весьма прохладно. Вместо приветствия он одарил юношу высокомерным взглядом, после чего велел слугам отвести его в комнату. Марио, по правде говоря, не слишком расстроился; он с самого начала готовился к нерадушному приему, а потому не испытал никакого раздражения.
В сущности, с отъездом из столицы его жизнь почти не изменилась. Он все так же изнывал от одиночества, теперь уже не смея разгуливать по замку, как в прежнее время, из опасения наткнуться на Карла. Ему совершенно не с кем было поговорить, дни протекали чудовищно медленно, оставляя на его сердце тени безнадежного одиночества.
Только жизнь, растущая внутри него, заставляла Марио сдерживаться от полного отчаяния. В первое время он вовсе не нуждался в поддержке, упиваясь счастливыми мыслями о крохотном чуде внутри, но постепенно, день за днем, его охватывала изнуряющая тревога.
Он начал понимать, что не сможет сделать своего первенца счастливым, что, скорее всего, маленького отвергнут, и он с детства познает всю горечь презрения и подлости. Но это, конечно, в том случае, если родится омега. Альфе же повезет еще меньше. Кристиан, несомненно, постарается вырастить его жестоким надменным эгоистом, а Марио, наверное, вовсе не разрешат его воспитывать.
Малыша могут отнять. Навсегда. В аристократических семьях такое случается нередко. Едва дитя выходит из младенческого возраста и перестает нуждаться в омеге,- нуждаться жизненно,- его отнимают старшие родственники и воспитывают по своему усмотрению, лишая родителя возможности видеть свое чадо. Некоторые омеги относятся к этому вполне равнодушно, но есть и те, которые страшно бунтуют, впадают в ярость от одного только намека и, в конце концов, защищают свое право самостоятельно растить наследников.
Марио прекрасно понимал, что у него нет ни единой возможности отстоять свою решимость. Карл непременно отнимет у него малыша, и, конечно, никакие сомнения его не остановят. Едва ли надо говорить, что эти мысли повергали юношу в безоглядную панику. Он не перенесет разлуки. Умрет от горя и тоски, если, конечно, не успеет до этого момента ускользнуть.
Да, ему придется бежать рано или поздно. Хотя омегу, скорее всего, никто отнимать не станет. Карл дождется, пока он вырастет и обретет сознательность, после чего станет медленно унижать его, изощренно превращая в пугливое затравленное создание, лишенное смелости и уверенности в своих силах. Марио свирепо усмехался, когда эта мысль приходила ему на ум. Если он хоть раз услышит, как Дарроу подавляет его наследника, то непременно вопьется ему в глотку. И перегрызет насквозь.
Юноша понял, что самым разумным решением с его стороны является ожидание. Бежать из дома в таком состоянии – не лучшая идея. Он останется, благополучно родит и только тогда решит, что делать дальше. Омегу никто не ждет, омега никому не нужен; его не станут отнимать. Марио совершенно не сомневался в этом. Если он ринется в путь с круглым животом, неизвестно, что случится. Ведь за пределами замка он не сможет целыми днями отдыхать, ему придется бороться за жизнь. За их жизнь. Конечно, разумнее дождаться.
Ну а если родится не омега, у него в распоряжении останется шесть месяцев – в течение этого срока младенец жизненно нуждается в постоянном присутствии родителя-омеги. Без тепла Марио он не выживет, а значит, отнять его не посмеют. За шесть месяцев он непременно отыщет путь спасения. Вооружится деньгами, которые помогут им выжить в другом королевстве.
А пока придется ждать и молча сносить тонкие унижения Карла, на которые тот не скупился. Юноша никогда не дерзил в ответ, не огрызался, из опасения навредить малышу. Как ни крути, именно Карл занимался поисками подходящего врача, и злить его, к несчастью, было опасно. Да, их отношения никак нельзя было назвать теплыми и родственными. Карл всячески подавлял Марио, причем так ловко и искусно, что юноша не сразу распознавал оскорбление, а когда различал суть змеиных слов – изнывал от бешенства у себя в комнате.
Мишель, по-видимому, не имел ни своего мнения, ни отваги противостоять мужу. Карл властвовал в доме безраздельно. Он часто устраивал пышные аристократические вечеринки, на которых Марио присутствовал неизменно – Дарроу все время намекал на скудность его красоты и тонко заявлял, что он может остаться у себя, порождая тем самым в сердце Марио сокрушительную гордость, вынуждавшую его раз за разом посещать пиры. Это, несомненно, служило еще одним надежным средством беспощадно унижать его. Гости смотрели на юношу, как на прокаженного, исходящего страшным зловонием, прислушиваясь, вероятно, к нелестным рекомендациям подлого свекра.
Марио надменно взирал на них из-под темных волос, горячо представляя, как в пиршественную залу врываются вражеские воины (из какого королевства, значения не имело), взмахивают сияющими клинками и всем до единого срывают головы. Но Карла они еще долго гоняют по залу, заставляя вопить от ужаса, и, в конце концов, пронзают ему спину. Четырьмя стрелами и двумя мечами. Это видение доставляло Марио несказанное удовольствие, хотя позднее он признавал, что одного клинка будет вполне достаточно.
На таких вечеринках неизменно присутствовал светловолосый омега лет шестнадцати, отличавшийся мерзкими кичливыми повадками. Он постоянно козырял перед Марио своим глупым ярко-желтым сюртуком, очевидно, стараясь вызвать у него зависть, ну или, во всяком случае, разозлить и привести в исступление. Если он действительно к этому стремился, то, надо сказать, вполне успешно.
Марио жутко ненавидел его, и не только потому, что мальчишка беспрестанно задевал его чувства, но и по той оскорбительной причине, что Карл всячески благоволил поганцу, ласково ему улыбался и иногда даже гладил по голове. Когда Марио видел это, кровь в его жилах вскипала, словно вода на медленном огне. Он начинал задыхаться от гнева, слезы обиды подступали к глазам, но он упрямо глотал их и никогда не сбегал, подчиняясь силе природной гордости.
Позднее Марио заподозрил, что Карл, вероятно, хотел выдать этого щенка за Кристиана, а он, сам того не ведая, разрушил все его планы. Осознав это, юноша возненавидел свекра еще сильнее, нежели Кристиана, и, наверное, ничто уже не могло погасить эту ненависть.
