Я вздрогнула, отказываясь признавать в этом дурное предзнаменование. Генрих, вероятно, желавший побыстрее закончить церемонию, нетерпеливо сжал мою руку еще крепче, и я украдкой взглянула на него из-под вуали. Нет, подумала я, это не орел. Это лев или леопард, как один из тех, что красовались у него на груди. Генрих сиял, что было вполне понятно. Для него это был триумф, не менее значительный, чем победа в битве при Азенкуре, а я была наградой, военным трофеем, дававшим Генриху все то, на что он надеялся.

Но война, конечно, будет продолжаться. Мой брат Карл, дофин, и его соратники никогда не встанут на колени. Понимает ли это мой новый супруг? Я была уверена, что понимает, но в данный момент Генрих, стоя с гордо поднятой головой, выглядел так, будто уже владел всем миром. Я, его желанная невеста, не была центральной фигурой на этом ярком историческом гобелене. Центром внимания для всех присутствующих был Генрих, и так в нашем браке будет всегда.

– Вы снова дрожите, – тихо сказал он мне.

Я нервничала, напряжение внутри меня нарастало. Я не ожидала, что Генрих заговорит со мной, пока он вел меня по широкому проходу между скамьями к большой двери в западном крыле церкви; взгляд его скользил по рядам гостей, словно искал слабину в боевых порядках противника на поле битвы.

– Нет, – ответила я и попыталась напрячь мышцы и успокоить дыхание; ничего не вышло. – Да, – с сокрушенным вздохом призналась я: так или иначе, Генрих все равно знал, что я его обманываю.

– Вы боитесь? – спросил он.

– Нет, – снова солгала я.

– Не стóит. Все это очень скоро закончится.

От этих слов мой страх десятикратно усилился, ведь после всего этого мне предстояло остаться с ним наедине.

– Я просто замерзла, – сказала я.

В этот миг через окно справа от нас, словно благословение Господне, в храм ворвался яркий золотой луч солнца, пробившийся сквозь просвет в тучах. Золотая цепь с драгоценными камнями на шее Генриха словно вспыхнула огнем. Казалось, что леопарды на его вздымающейся во время дыхания груди напрягают свои золотые мускулы; его черные волосы блестели, как шкура породистого жеребца. Отблески света на складках моей вуали не шли ни в какое сравнение с этой красотой.

Генрих был великолепен, и я поймала себя на том, что инстинктивно вцепилась в его руку, как рыцарь, сжимающий рукоять спасительного меча. Угадав мой страх по выражению моего лица и судорожно сжавшимся пальцам, король успокаивающе мне улыбнулся, и напряжение отпустило – мне стало легче.

– Кубок вина согреет вас. – Жесткие черты его лица смягчились. – Наконец-то дело сделано, – сказал Генрих, поднося мои пальцы к губам. – Отныне, Екатерина, вы моя жена и королева – поздравляю вас. Самому Господу было угодно, чтобы мы были вместе. – С этими словами он поцеловал меня в губы прямо посреди церкви, на глазах у всех. – Вы сделали меня счастливейшим из смертных на всем белом свете.

Мое трепещущее сердце мгновенно растаяло от жара его пламени; я почувствовала, как горячая кровь пульсирует у меня в теле, от кончиков пальцев до ступней ног. К моему удивлению, крошечный комочек радости внутри меня стремительно разрастался, возрожденный к жизни простым пожатием руки и прикосновением губ стоявшего рядом со мной мужчины; я чувствовала себя счастливой, прекрасной и желанной.

Зачарованная осознанием того, что я стала женой Генриха и он первым поздравил меня с этим, я широко улыбалась, проходя мимо приглашенных и излучая уверенность в себе, волнами расходившуюся в стороны. Я больше никогда не буду никчемной, нежеланной и презираемой; Генрих спас меня, отведя мне место в своей жизни и своем королевстве.

Там, где алтарная часть храма под высоким сводом переходила в неф, мы задержались. Позади нас неторопливо формировалась процессия из знатных англичан и французов, и у нас появилась возможность переброситься несколькими словами.

– Англия ждет возможности поприветствовать новую королеву, – сказал Генрих, кивая кому-то из знакомых слева от себя.

– Я надеюсь увидеть Англию в самое ближайшее время, – ответила я, с облегчением отметив, что голос мой звучит спокойно, без намека на внезапно охвативший меня страх из-за того, что мне придется жить в Англии – стране, о которой я ничего не знала, – среди чужих для меня людей. Счастье, охватившее было меня, оказалось недолговечным.

– Вам понравится прием, который я для вас приготовил. Вас будут торжественно встречать по всей стране, от края до края.

Когда Генрих повернулся от толпы ко мне, его лицо светилось улыбкой. Красивый мужчина, примеряющий на своих плечах бремя огромной власти – легко и естественно, будто шелковый летний плащ. Что же такое он во мне увидел? И что бы желал увидеть? Полагаясь на женскую интуицию, я гордо и с достоинством, как и подобает королеве Англии, подняла подбородок и улыбнулась в ответ.

– Благодарю вас, милорд, – ответила я.

Генриху это явно понравилось, и тут моя новоиспеченная уверенность в том, что он позаботится обо мне и защитит от страха неизвестности, вдруг заставила меня добавить:

– И, кстати, спасибо за подарок, сир. Я очень его ценю. С вашей стороны это было…

При этих словах его брови удивленно дрогнули.

– Я не посылал вам никаких подарков, миледи.

– Но как же так?..

Разве его записка не подтверждала этот неопровержимый факт?

– Вы прислали мне свой портрет.

Заметив в его хмуром взгляде непонимание и даже намек на недовольство, я поняла, что ошиблась. Куда только подевались моя царственная гордость и достоинство? Своим маловразумительным ответом я лишь усугубила неловкую ситуацию. Я злилась на себя, ругая за неспособность сохранять уверенную невозмутимость, в отличие от Мишель.

– Простите меня. Наверное, я что-то перепутала, – сумела выдавить я из себя, покраснев до корней волос.

Мои мысли путались, и я молилась про себя, чтобы в этот миг поблизости не было Изабеллы и она не слышала, как я продемонстрировала полную несостоятельность, пытаясь выйти из затруднительного положения.

– Полагаю, его прислал вам мой брат Бедфорд, – заметил Генрих.

– Д-да, – пролепетала я. – Думаю, так все и было.

Наступило неловкое молчание; наша процессия нетерпеливо переминалась с ноги на ногу в ожидании начала шествия. Его брат. Ну конечно! Я вспомнила любезное обращение Бедфорда во время нашей первой встречи. Генрих не стал бы дарить мне символ собственной самооценки. Испытывая душевные страдания, значившие для моего мужа так мало, я судорожно сглотнула, но тут же мысленно отчитала себя. Как-то слишком уж легко меня заставили страдать. Мишель права: мне необходимо срочно повзрослеть. Генрих не виноват, что мое счастье оказалось мимолетным. Это моя вина.

Видимо, почувствовав мое смятение, Генрих успокаивающе похлопал меня по руке, будто маленького ребенка, после чего обернулся через плечо к стоявшим прямо за нами. Это были три его брата – Бедфорд, Глостер и Кларенс. А также дядя Генрих, епископ Винчестерский. Король усмехнулся.

– Вы готовы? Моя дорогая супруга едва не замерзла до смерти. А ее здоровье – моя главная забота. Если хотите и далее быть у меня на хорошем счету, бойко переставляйте ноги. – Его усмешка коснулась и меня. – Дай ей свой плащ, Джон. Ты прекрасно обойдешься и без него.

Лорд Джон со смехом повиновался, и вот я уже закутана в складки тяжелого бархата. Генрих лично застегнул отороченный мехом воротник у меня на шее.

– Ну вот. Мне следовало позаботиться об этом заранее. Должен сказать, что вам этот плащ идет больше, чем моему брату.

Моя дорогая супруга. Его пальцы двигались проворно и уверенно, а поцелуй в лоб был легким и нежным; я продолжала дрожать, но теперь уже от удовольствия – такое внимание и забота были мне чрезвычайно приятны. Я замужем за Генрихом, королем Англии. Теперь у меня есть собственная семья. Впервые в жизни я была связана с человеком, ставившим мое счастье и благополучие выше остального, и его прикосновения меня согревали.