Так, например, когда Илья, рассказывая о своих проектах, поведал о том, что в России практически невозможно работать по принципу «свободного интернета» (принципу, который для многих программистов является чуть ли не религией), Мирослав воспринял эту проблему, как свою собственную, быстро вник во все тонкости и согласился с тем, что это действительно серьезное испытание. А когда Аксенов добавил, что, возможно, рано или поздно его выживут отсюда, совершенно здравой и естественной показалась мысль, что, вероятно, через несколько лет им придется переехать заграницу. Это не пугало и не огорчало, это просто было чем-то, что они должны были преодолеть вдвоем, не более того.

Но пока Аксенов не собирался никуда переезжать (хотя у него уже была приобретена квартира в Испании), ситуация еще не была настолько тяжелой, это просто было одним из возможных вариантов, который на Мирослава не произвел ни малейшего впечатления.

Но вообще они не часто говорили о таких вещах. Радость в их сердцах была слишком велика, чтобы ее можно было затмить какими-либо тревогами.

Они объездили все лучшие места Бали, изучили набережную вдоль и поперек, стали гурманами в области местной кухни и все время чувствовали себя так, словно из ада их ни с того, ни с сего перебросило в рай. Но, понятное дело, им не было бы и вполовину так хорошо, если бы они не были вдвоем. Развлечения сами по себе не могут подарить счастье, тем более долговременное. Они могут только придать ему особую остроту или наоборот подсластить, но оно должно быть внутри изначально, иначе эффект не будет таким сильным. И это счастье Илья и Мирослав, наконец, вырвали из когтей прошлого и выпускать уже никогда не собирались.

Но, к сожалению, всё хорошее имеет свойство заканчиваться, и, в конце концов, им пришлось последовать примеру Анны и, собрав свои до смешного легкие рюкзаки (Аксенов тоже приехал почти пустой), отправиться домой. Им было грустно покидать это место – место, где пришел конец их страданиям – но уже в самолете, с улыбкой посмотрев друг другу в глаза, они поняли, что это все ерунда. Пока они вместе, им везде будет хорошо, а эта грусть в какой-то степени даже приятна – своеобразная прелюдия к уже настоящей, повседневной жизни, в которой вместо «я» будет царить «мы».

Однако в Питере, уже при выходе из аэропорта, их ждал сюрприз, от которого Мирославу – хотел он того или нет – стало дьявольски не по себе. Полагая, видимо, что Илья вернется с Анной, Аксенов-старший явился встречать их с огромным букетом роскошных, кремово-желтых роз. При виде Мирослава он даже не побагровел, а позеленел. Было видно, что такого удара он не получал никогда еще в жизни.

Мирослав постарался взять себя в руки, но сердце все равно билось тяжело и болезненно, как после двадцатиминутного кросса. Ему казалось, будто он возвращается в прошлое – в то самое прошлое, где этот человек был всем, а он ничем. Однако Аксенов выглядел так, будто вовсе не заметил отца. Он даже слегка усмехнулся, когда они подошли к нему вплотную.

- Привет, пап.

- Что это значит? – Аксенов-старший явно прилагал все усилия, чтобы говорить спокойно, но это ему плохо удавалось. – Где Энн?

- Она уехала домой. Не волнуйся, никаких обид. Она знала обо всем с самого начала.

От взгляда Виктора у кого угодно затряслись бы поджилки, но Аксенов даже как будто насмехался над ним. Впрочем, он мгновенно нахмурился, когда тот с ненавистью посмотрел на Мирослава:

- Я требую, чтобы ты немедленно покончил с этим.

- Я даже не собираюсь обсуждать это, - холодным, как лед, голосом сказал Илья. – Ты дал мне слово пять лет назад. Я не поверю, если ты скажешь, что не понимаешь, о чем я говорю. Ты прекрасно все понимаешь. Обещания надо выполнять, пап. Не ты ли мне это твердил, сколько я себя помню?

Отец и сын долго и пристально смотрели друг другу в глаза, потом Виктор глухо сказал:

- Я против.

- Мне очень жаль. Это ничего не изменит.

- Я лишу тебя наследства!

Аксенов лишь небрежно пожал плечами:

- Тем лучше. И без того хлопот хватает. Пошли, Мир.

И он спокойно двинулся к стоянке такси, видневшейся неподалеку. Однако, сделав несколько шагов, обернулся. Сказал твердо и невозмутимо:

- Если все-таки передумаешь от меня отказываться, я на связи. Мои условия ты знаешь. Тебе лучше смириться, пап. Иначе считай, что меня никогда и не было. Без тебя я могу, без него нет. Вот и весь разговор.

Сказав это, он продолжил путь и больше уже не оглядывался. Проходя мимо Аксенова-старшего, Мирослав не выдержал и прямо посмотрел ему в лицо:

- Я сделал все, что мог. Это оказалось выше наших сил. Верите вы или нет.

Виктор ничего не ответил, он казался даже немного жалким с этим аляповатым букетом в руках, однако его лицо – ожесточенное, высокомерное – отнюдь не располагало к сочувствию. Впрочем, это уже давно никого не волновало.

Через час Аксенов и Мирослав уже сидели на кухне в квартире последнего, наслаждаясь только что сваренным ароматным кофе, баночка которого была специально привезена ими с Бали.

- Довели мы твоего папашу, - сказал Мирослав, чувствуя себя как-то странно: словно совратитель самой невинности (хотя кто еще кого совращал). – Я его никогда таким не видел.

- Успокоится, - сухо сказал Аксенов. – Он и так нам насолил достаточно. Как будто я не знаю. Ты бы не уехал тогда, если б не его хитрожопость. Он убедил тебя в том, что так ты обеспечишь мне идеальное будущее, верно? Ну конечно, да. Никакая другая причина не заставила бы тебя меня бросить. Но сейчас мне уже не семнадцать лет, и я прекрасно знаю, какое будущее мне нужно. Так что пусть отдыхает.

- Да уж, боюсь, тут без вариантов.

- Ты сделал из меня человека, Мир. Только ты. Родителям это оказалось не под силу. Только ради тебя я добивался всего, только благодаря тебе я обрел силу и место в жизни. Ты из меня сделал того, кем я сейчас являюсь. И он еще будет что-то нам указывать? Я даже говорить об этом больше не намерен!

- Да будет так, ваше высочество! – Мирослав невольно рассмеялся. – Как прикажете.

Аксенов тоже улыбнулся, после чего с робостью, далеко не часто появлявшейся на его лице и всегда делавшей его таким безумно милым, спросил:

- Когда съедемся?

Мирослав с усмешкой сказал:

- Ну, смотри, если, например, сегодня ты переночуешь у меня, а потом еще завтра, послезавтра, а там еще месяц-другой, то считай, что уже съехались.

- Может, ко мне переедем? Я дом прикольный снимаю на Стремянной…

- Не понял, тебе что, не нравится моя квартира? Теперь-то вроде уже не тесная…

- Да нет, не в этом дело, - Аксенов отвел глаза. – Просто не хочу сидеть на шее.

- Что за бред? Как долларовый миллиардер может сидеть на чьей-либо шее?

- Ну да…

- Так и быть, коммунальные с тебя.

- Договорились, - Аксенов явно был доволен. – И вся бытовуха тоже.

- Это уже перебор. Мне-то куда деньги девать?

- Что-нибудь придумаешь, - Илья вдруг встал и торопливо направился в прихожую. – Тогда я прямо сейчас поеду к себе и привезу все вещи. Хочу, чтобы съезд был полноценным.

- Подожди, - быстро сбегав в гостиную, Мирослав вручил Илье второй ключ от квартиры. – Держи. Я, может, смотаюсь к Паше, пока тебя не будет, сообщу ему о нашем возвращении. Нечего тебе торчать в подъезде.

Секунду или две Аксенов молча смотрел на ключ, потом взял его, резко привлек Мирослава к себе и долго не выпускал, целуя так горячо и страстно, что пол уплывал из-под ног, а в животе порхали не какие-то там бабочки, а вполне себе шустрые, активные воробьи.

После его ухода Мирослав вернулся на кухню, сел на стул и минут пять просто наслаждался осознанием того, что все это не сон, а самая что ни на есть бесспорная реальность.

За окнами шумела листва, изредка сигналили машины, звонко спорили о чем-то дети – типичный день в типичном летнем Питере. И все-таки каждый звук был немножко другим. Все было немножко другим. Гораздо, в тысячу раз лучше и прекраснее.