Мысль была бравая, но не долговременная. Спустя пару минут Мирослав со вздохом прислонился спиной к двери коттеджа. Океан лениво перекатывал низкие волны в каких-нибудь двадцати метрах от него, солнце медленно ползло к горизонту.
«Утопиться, что ли?» - мелькнула в голове безвольная мысль, которую он с усмешкой отогнал.
В принципе, никакой проблемы не было. У него был собственный коттедж и номер, по которому он в любой момент мог получить любую еду. Одиночество никогда не было ему в тягость. А Аксенов пусть думает что хочет, он больше не будет мучить себя ради никому не нужной показухи. Что касается экскурсий… Бали – не маленький остров, он в любом случае сможет попасть на несколько без раздражающей компании. Главное, что у него есть дом, еда, пляж и море – все остальное не так уж и важно.
Постепенно ему удалось несколько увещевать себя, но все же время от времени в голове у него бешено взрывался один и тот же вопрос: «Ну почему из всех островов именно Бали, черт вас подери???»
========== Уравнение №22 ==========
Все оказалось гораздо хуже, чем можно было надеяться. Аксенов и Анна сняли соседний с Мирославом коттедж, и теперь каждый раз, подходя к кромке воды, он мог видеть их в двухстах метрах от себя, загорающими на пляже. Впрочем, стоит отметить, Илья это делал очень редко, в основном Анна была одна, зато Аксенов появился, когда эти двое сняли яхту и начали рассекать на ней вдоль всего Бали, с возмутительной регулярностью проплывая мимо коттеджа Мира. И хотя расстояние от берега было довольно значительным, они никогда не забывали помахать ему рукой в знак приветствия или просто из уважения к его персоне.
Лучше б они его не уважали. Никогда еще Мирослав не чувствовал себя настолько униженным. Такому милому отдыху он предпочел бы две недели тяжелейшей пневмонии. Ему казалось, что он выглядит безумно жалким и несчастным в своем одиночестве (и сейчас это было недалеко от истины), и он не раз решал познакомиться с кем-нибудь, чтобы утереть этой гипер-счастливой парочке нос, но в итоге не делал этого по двум причинам.
Во-первых, у него сейчас совершенно не было сил на новые знакомства, от одной только мысли об этом ему хотелось выть и зарываться головой в песок, а во-вторых, он был почти уверен, что Аксенов и Дель-Мар замечали его лишь постольку, поскольку он оказывался в поле их обозрения, а, в сущности, им не было до него никакого дела, и он лишь внушил себе, будто они насмехаются над ним или что-то в этом роде. С учетом его воспаленной психики это было вполне возможно.
Так что он решил не предпринимать никаких бессмысленных действий и терпеливо ждать окончания отпуска. Но, как можно с легкостью представить, это было совсем не просто. Что бы он ни говорил себе, как бы с собой ни боролся, видеть Аксенова рядом с Анной по-прежнему было для него настоящей пыткой.
Каждый раз, стоило им появиться, и его тело будто сходило с ума. Неестественный жар приливал к голове, сердце сбивалось с привычного ритма, и чертова рана в душе – бедная рана, которой никак не давали затянуться – открывалась заново, как будто становясь с каждым разом еще больше и страшнее. И, несмотря на весьма обширную практику, привыкнуть к этому ему никак не удавалось.
Очень скоро он стал испытывать к Аксенову такую ненависть, что это прямо приводило его в восторг. Боль и тоска куда-то исчезли, и пришло несказанное удивление: как он вообще мог питать к этому уроду что-то еще, кроме этой очаровательной всепоглощающей ярости? Если так подумать, с самого начала их отношений Аксенов был для него лишь источником проблем, и, в сущности, за прошедшие пять лет ничего не изменилось.
Больше Мирослав не страдал и не чувствовал боли. Он просто ожесточился и стал злобным, как миллион раз битый пес – к сожалению, это была единственная защита, которую мог предоставить ему измученный разум. Порой все происходящее казалось ему какой-то бредовой галлюцинацией, чем-то вымышленным и нереальным, и в такие моменты он чувствовал страх. Его словно уносило куда-то, уносило за грань всего здравого и привычного, и он боялся, что в один прекрасный день не сможет вернуться.
К счастью, выход пришел очень быстро. Теперь каждый раз, стоило Миру услышать за окном приближающийся гул знакомой яхты, он спокойно брал деньги и отправлялся в город на прогулку. Вот это было просто идеально! Он увидел множество потрясающих мест, съездил на экскурсии, оказавшиеся даже интереснее, чем можно было ожидать, и вообще прекрасно провел время. Было так замечательно, что он даже почти не вспоминал Аксенова (еще один подарок от изнуренной психики) и, возвращаясь домой поздно вечером, с удовольствием ужинал и без промедлений ложился спать.
Столь активный график оказался именно тем, в чем он сейчас нуждался. Боль исчезла. Теперь ему было все равно. Абсолютно. По крайней мере, он в это верил.
Первая неделя вскоре осталась позади. Седьмая ночь выдалась невероятно душной, и Мирослав, добрых два часа проворочавшись в постели, наконец, осознал, что заснуть в ближайшее время не сможет, несмотря на все старания. Даже то, что он спал в одних трусах (пижаму пришлось сбросить в самом начале), не помогло. Делать нечего, пришлось встать. Вот-вот должно было стукнуть три часа ночи – самое опасное время для бессонницы. Тут уж как ни старайся, а от скверных мыслей не уйдешь.
Включать кондиционер Мирослав не стал – при таком контрасте это действительно могло обернуться воспалением легких, вместо этого он облачился в легкие пижамные бриджи (хоть и знал, что вокруг никого нет, все равно не мог выйти на улицу в неглиже), взял бутылочку воды и вышел из коттеджа.
На улице было не намного прохладнее, чем дома, но открытое пространство создавало иллюзию некоторого облегчения. Ночное море было темным, как огромная выжженная яма, и только редкие всплески, отдававшие серебром, нарушали это мрачное впечатление.
Мирослав направился к своей любимой дюне, находившейся метрах в тридцати от коттеджа, ближе к дому Аксенова и представлявшей собой нечто вроде естественного трона – огромную песчаную гору, увитую роскошными папоротниками, в центре которой имелось небольшое сидячее место, песок в котором всегда был прохладнее, чем где бы то ни было.
Мирослав уже давно не приходил сюда и теперь, наконец, решил наверстать упущенное. Да, как он и ожидал, температура здесь была гораздо ниже: и не кондиционер, и такое блаженство. Конечно, он мог бы окунуться, но это было не лучшей идеей, так как торчать в воде всю ночь он бы при всем желании не смог, а после морских ванн жара имеет свойство казаться еще мучительнее. А здесь – то, что надо.
На небе между тем творилось что-то невообразимое. Несмотря на полное безветрие, тусклые, медные облака с невероятной быстротой неслись по небосводу, а луна, полная и белая, как серебряная монета, медленно исчезала за непонятной черной тенью, взявшейся неведомо откуда.
И вдруг Мирослав вспомнил. Еще в Питере все говорили о затмении, какого не случалось якобы уже много сотен лет, о явлении кровавой луны вследствие необычайной приближенности к Марсу и еще что-то в этом же роде. Он тогда еще подумал, что вряд ли будет бодрствовать в три часа ночи, чтобы наблюдать это зрелище. Как же, черт возьми, все непредсказуемо! Разве мог он тогда предвидеть, что будет в это время находиться в Индонезии? Никто бы о таком не догадался.
А между тем он не видел Аксенова уже целых два дня. Это было прямо невероятно. И он готов был проклясть себя за то, что вообще вспомнил об этом. Два дня, два года, это больше не должно было иметь никакого значения. Было бы идеально, если б он вообще его больше никогда не увидел. Сколько мучений приносят ему эти встречи, хватит уже. Хватит…
Внутри что-то опасно дрогнуло, и Мирослав в отчаянии закусил губу. Как он и думал. Нельзя ему не спать в такое время. Просто нельзя. Знакомая боль, никуда, конечно, не исчезнувшая, а просто притаившаяся на время, начала неспешно подниматься откуда-то из глубины подсознания и медленно затоплять все его существо…
