Ему понадобилось очень, очень, очень много повторений данной процедуры, прежде чем наступило долгожданное забытье. Но даже в пьяном беспамятстве, ничего не видя и не помня, он чувствовал странную тяжесть на груди – тяжесть, от которой ему, вероятно, уже никогда не суждено было избавиться.
========== Уравнение №21 ==========
Всю ночь ему снились какие-то неясные фантастические образы, под конец и вовсе вылившиеся в чистейший сумбур. Он снова жил в своей тесной однушке – той самой, где прошел лучший период его жизни – и, сидя за столом на кухне, смотрел на роскошный шоколадный торт, принесенный ему Аксеновым. Почему-то он никак не мог его разрезать – торт был твердым, как кусок железа. А потом из него начал исходить слабый нудный звон, который, похоже, нельзя было устранить никакими способами. Постепенно звон становился все громче и нетерпеливее, все упрямее и ненавистнее, и, наконец, Мирослав в бешенстве открыл глаза, осознавая, что кто-то настойчиво звонит ему в дверь.
С трудом встав с дивана (на нем все еще были праздничные бежевые брюки, пиджак и рубашку он скинул ночью, чего совершенно не помнил), он кое-как добрался до прихожей (переступая через разбросанные на полу бутылки) и сердито открыл дверь. При виде его у Пашки отвисла челюсть.
- Разрази меня гром! – протянул он с выпученными от изумления глазами. – Это что за хренотень?
Мирослав недоуменно глянул в зеркало и сразу понял. Так он, наверно, никогда в жизни не выглядел. Кожа у него была даже не бледной, а какой-то полупрозрачной, казалось, ее может развеять в пыль малейшее дуновение ветра, губы совершенно лишились цвета и почти полностью сливались с кожей, а глаза были мутными, как у сбежавшего из дурки психопата. Он даже усмехнулся:
- М-да…
После чего, не сказав ни слова, направился обратно в гостиную. Проследовав за ним и увидев весь этот прелестнейший бардак: груды бутылок на полу, разбитое стекло (Мирослав вчера очень бурно пил за счастье Аксенова), помятый диван и валяющуюся на ковре выходную одежду, Паша окончательно осоловел:
- Туши свет, лови бананы. Это что за оргию ты тут устроил?
- Ну, бухнул немного, - сказал Мир, падая на диван.
- Немного?! – чересчур громко воскликнул Паша. – Немного?!
- Не ори, и так башка раскалывается. Ну ладно, много, и что теперь?
- Да что с тобой стряслось? Ты же вчера вроде такой веселый был… Я еще удивился, что тебя так рано сдуло.
- Ну да. Я просто решил продолжить веселье дома. Ты же знаешь: я не фанат таких сборищ.
- Слушай, хватит пургу гнать! Я знаю, что ты не фанат таких сборищ, но я также знаю, что ты не фанат таких вот вечеринок. Чтобы ты устроил у себя дома нечто подобное – да это же нонсенс!
- Блин, Паш, отстань, я тебя умоляю! Зачем ты вообще приехал? Что-то случилось?
- Да ты хоть в курсе, сколько сейчас времени?!
Мирослав нехотя глянул на настенные часы и тяжело вздохнул: полшестого вечера. Да, знатно он вчера отжег.
- Прости, брат.
- Прости, брат, - раздраженно процедил Паша, не переставая ходить взад и вперед по гостиной: это была та еще прогулка с учетом всех препятствий, через которые ему приходилось перешагивать. – Я, между прочим, волновался. По понедельникам ты всегда на работе с восьми утра, а тут ни слуху, ни духу. Телефон недоступен, вообще никакой связи! И дверь не открывал полчаса…
- Блин, извини, - Мирослав со вздохом откинул голову на подлокотник дивана. – Я совсем спятил.
Паша, наконец, соизволил сесть в кресло напротив него:
- Ты можешь объяснить, что с тобой приключилось? Я же знаю, что это всё не просто так. Не первый год тебя знаю. Может, тебе какая-то помощь нужна?
Мирослав слабо улыбнулся:
- Да нет, все нормально. Я сам не знаю, что на меня нашло, Паш. Но больше такого не повторится, даю тебе слово. Ты прав – это не моя тема.
- Как всегда, ни хрена из тебя не вытянешь. Но я не могу понять, почему именно вчера? Может, это с Аксеновым как-то связано? Вы ведь давно друг друга знаете.
- Да он тут вообще не при чем! – насколько мог небрежно отмахнулся Мирослав: не хватало еще, чтобы Паша о чем-то догадался. – Просто мне захотелось отойти от всего. Знаешь, бывает иногда такое: усталость, от которой по-другому не избавиться.
- Я все понял, - неожиданно сурово сказал Паша. – Я так и думал.
Он произнес это так хмуро и многозначительно, что Мирослав невольно напрягся:
- Что ты понял?
- Ты заработался, друг мой. Сколько раз я тебе говорил больше думать о себе, следить за здоровьем, чаще отдыхать? Когда вообще в последний раз у тебя был нормальный отпуск? Никогда, да? Конечно, как будто я не знаю. И спрашивается, на кой черт тебе столько денег, если ты ими даже наслаждаться не можешь? Благотворительность – это хорошо, но о себе тоже иногда стоит заботиться. Меценат проклятый.
- Хватит уже, Паш, мне и так паршиво…
- Всё, короче, я сейчас же звоню Диме и отправляю тебя на море. У него часто бывают шикарные путевки по отличным ценам. Пляж, море, безделье – вот то, что тебе сейчас нужно. Может, и компанию интересную найдешь, если, конечно, не будешь морозить всех своей дьявольской вежливостью.
- Да не надо, Паш, какой отдых? Дел сейчас по горло…
- С делами сейчас как раз все отлично, так что не отвертишься, - Паша уже искал в контактах нужный номер. – Справлюсь как-нибудь две недели без тебя, будь спокоен. И вообще – заткнись. Я не собираюсь выслушивать твои возражения. Ты плохо себя вел, и потому в ближайшее время я буду решать, что тебе делать и где быть. И это не обсуждается.
Мирослав лишь тоскливо возвел глаза к потолку.
Через два-три звонка все было решено. Паша купил ему двухнедельный тур не куда-то там, а на Бали, в один из лучших отелей на берегу моря, билет на самолет забронировал уже на завтра и лично собрал все необходимые вещи и документы в небольшой дорожный рюкзак.
С таким подходом у Мирослава не было ни шанса на отступление. Впрочем, он сдался довольно быстро. Во-первых, спорить у него просто-напросто не было сил, а во-вторых, ему пришло в голову, что в чем-то Паша, возможно, был прав. Возможно, именно это ему сейчас и требовалось.
Конечно, он прекрасно понимал, что сбежать от себя ему в любом случае не удастся, но он надеялся, что смена обстановки, новые впечатления и жизнь на природе помогут ему затянуть кровоточащую брешь в душе, открывшуюся в нем после вчерашних событий и отзывавшуюся острой болью при каждом ударе сердца. Помогут смириться с ожидавшим его бесцветным будущим, которое он обязан был встретить достойно, не опускаясь на дно, до которого он дошел сегодня ночью.
Этого Мирослав не мог себе позволить. Потому что, как бы больно ему ни было, он все же оставался сильнее своей боли – только по этой причине он вообще смог добиться всего, чего добился.
На Бали он прибыл ранним утром, практически на рассвете, и сразу понял, почему отдых на этом острове был таким дорогим и элитным. Потому что это действительно было райское место, с которым ни один российский курорт не сможет сравниться и через тысячу лет. Казалось, будто каждый уголок здесь был оформлен руками опытных садовников, дизайнеров, архитекторов и прочих творческих личностей, призванных делать мир вокруг ярким и восхитительным.
Безупречность и чистота набережной создавали ощущение, будто ты находишься в некой старинной солнечной сказке, редкие прохожие – сплошь легко одетые сонные иностранцы – вызывали невольную улыбку, а сияющая громада океана, раскинувшаяся с правой стороны от набережной, наполняла душу бесконечным умиротворением, затмевавшим (пусть и ненадолго) всю боль, что разрывала сердце.
Было совсем не жарко, но и отнюдь не холодно – та самая идеальная температура, когда ты радуешься жизни просто потому, что она у тебя есть.
«Golden Bay» - так назывался отель, в который Паша определил Мирослава (наверно, в каждом курортном городе есть отель, аквапарк или развлекательный центр с таким названием). Однако к своему великому изумлению, Мирослав вскоре выяснил, что это был вовсе не отель, а небольшой гостиничный город, в котором каждый отдыхающий имел собственный двухкомнатный коттедж и личный пляж в двести метров! Причем роскошные, золотые дюны, вздымавшиеся между коттеджами, очень естественно скрывали их друг от друга, создавая впечатление, будто, кроме тебя, здесь на многие сотни километров никого больше нет.
