Над этим его качеством порой подтрунивал напарник. Кисаме, в отличие от Итачи, был лёгким на подъём, с живым интересом относился к изменениям. Итачи приравнивал изменения к потенциальной угрозе и не доверял им. Стазис куда надёжнее, обеспечивает уверенностью в завтрашнем дне, и развитие должно быть поступательным, осторожным, с оглядкой на то, чтобы не нарушить баланс ситуации.

Теперь, оглядываясь на своё прошлое, Итачи сомневался в правильности метода, которым подавил восстание клана. Какую дорогу он бы избрал, выпади ему принятие подобного решения сейчас? Быть может, долгий путь политических игр, манипуляций общественным мнением, гендзюцу и шантажа? Выбрал бы он снова уничтожение целого клана, приведшее к дисбалансу в деревне? Все годы, что последовали за его уходом из селения, Итачи со стороны наблюдал, как Коноха медленно, но верно слабела, загнивала, лишённая внутреннего тонуса, заложенного в саму её основу равновесия, когда соперничество двух коалиций — Учиха и Сенджу — подталкивало к постоянному совершенствованию и развитию.

Однако это теперь он сомневался. Когда же принимал решение руководства, Итачи было всего лишь тринадцать лет. Да, его называли гением — но как много на самом деле он знал, понимал о мире? Лишь то, что происходящее ненормально. Как великий предок, Учиха Мадара, до него, Итачи был травмирован войной и не желал, чтобы подобная участь постигла его младшего брата. И когда война стала назревать внутри самой деревни, Итачи почти даже нашёл выход — он и Шисуи вместе. Если бы Данзо не вмешался, история с восстанием клана закончилась бы совершенно иначе. А так, разбитый потерей лучшего друга и единственного, как ему тогда казалось, способа уладить конфликт мирно, страшащийся перспективы сражений внутри Конохи, тринадцатилетний Итачи не нашёл лучше выхода, чем довериться суждению опытных политиков. Тридцатичетырёхлетний думал, правильно ли выбрал тогда. Возможно ли, что именно его решение, а не восстание клана как таковое, стоило жизней всей его семье и искалечило душу младшего брата, чья защита и являлась главной целью игры?..

Опустившись на кровать, вытянувшись на покрывале во весь рост, Итачи устало потёр переносицу. Затягивать не было смысла. Итачи закрыл глаза, и вокруг него соткался мир каменистой пустоши, простёршейся до горизонта, укутанного ало-серым маревом. В сердце этого бесплодного края раскинулся сад, где цвели сакуры и журчал ручей. А ещё здесь всегда стучал бамбуковый фонтан, отмеряя жизнь, напоминая, сколько Учиха Итачи задолжал смерти. В самом конце прошлой жизни фонтан наполняла кровь; теперь его приводила в движение чистейшая вода, и Итачи радовался этому, вспоминая годы непрекращающейся боли. Ждёт ли его та же судьба, та же болезнь в новом мире? Этого предсказать Итачи не мог.

Отвернувшись от фонтана, оставив его мерно стучать, Итачи направился к дому, притаившемуся под сенью сакур. Нежные цветы устилали крышу и энгаву, но закрытые сёдзи не позволяли им проникнуть внутрь дома.

Оставив за порогом сандалии, Итачи вошёл. Снаружи маленький, внутри дом его разума был огромен — целое поместье, лабиринт коридоров и комнат, где хранятся мысли и воспоминания. А ещё отголоски чувств; едва переступив порог, Итачи ощутил сладкий аромат домашней выпечки, неизменно вызывающий желание бросить все дела и прокрасться на кухню, где мама готовит сладкое для него. Однако Итачи повернул в другом направлении, игнорируя ласковый голос, зовущий его по имени. Кто его звал — Микото или Лорен? Пожалуй, обе сразу — образы двух женщин удивительным образом смешались в его голове. Он рано лишился обеих, но призрак Матери существовал в его внутреннем мире. С ним, впрочем, Итачи никогда не шёл на контакт.

Он свернул в коридор, где начиналась память о его новой жизни, и открыл первую дверь. Чтобы настроиться, Итачи решил начать отсюда — из больничной палаты, где его маленькое тело положили на грудь Лорен Грейсон.

— Поздравляем! У вас замечательный мальчик, — сказала медсестра.

— Боже, какой он… — пробормотала Лорен с усталой, но счастливой улыбкой. — Сэм будет так рад…

Подойдя ближе, Итачи посмотрел на себя, и тут же нахлынули чувства-воспоминания — растерянность, непонимание, попытка осмыслить происходящее… и заворожённость бархатными глазами, нежным голосом, которые роднили Лорен с его настоящей матерью.

Издалека донёсся плач другого младенца — Итачи вздрогнул и поспешил вернуться в коридор, плотно прикрыв за собой дверь. Дальше он стал методично заглядывать в комнату за комнатой, ища зацепку. Стараясь нигде не задерживаться, он всё же невольно пропитывался теплотой своего раннего детства в новом мире: вниманием Лорен и Сэма, их заботой и подарками, прогулками на свежем воздухе и первыми упражнениями с чакрой. Заново окунаясь в эти кусочки жизни, отодвинутые на самые задворки сознания по причине неважности, Итачи поймал себя на двойственном чувстве: жалости, что беззаботное детство оборвалось, пополам с облегчением, что это произошло.

— Ты ведёшь неправильный поиск.

Итачи не ответил и скользнул за следующую дверь. Внутри оказалось непроглядно темно — и вдруг со внутренним толчком возникли очертания полутёмной детской, окрашенной рыжим отсветом.

Трёхлетний Итачи вскочил с кровати и бросился к окну, за которым, разрывая ночную темноту, огонь пожирал веранду дома дальше по улице. Открыв створку, Итачи забрался на подоконник, чтобы лучше видеть. Огонь — его родная стихия, привлекательная даже в самых неприглядных своих проявлениях.

Внизу хлопнула дверь, и Итачи, высунувшись, увидел своего отца, Сэма, спешащего к женщине и девочке, выскочившим из горящего дома.

— Кэролайн, что случилось?!

— Господи, Сэм! Вызови пожарных! — соседка, прижимая к себе семилетнюю дочь, заливалась слезами.

— Лорен уже звонит, они скоро будут здесь, — Сэм опустил сильную руку на плечо женщины, встряхнул. — Кэролайн, где Билл?

Словно в ответ на его вопрос из парадной двери вместе с дымом вынырнул мужчина, нёсший на руках младшего сына. Оставив хныкающую дочь, соседка метнулась к мужу.

— Билл, Билл! Где малышка?!

— Она не с тобой?!

— О не-е-ет! — полный отчаяния вой сотряс воздух. — Моя малышка, моя Сара!..

— Где детская? — строго спросил Сэм.

Соседи повернулись к нему.

— На втором этаже, последняя комната по правой стороне, — проговорила соседка, глядя на него с надеждой.

— Сэм… — начал было сосед, но Сэм отмахнулся от него. Достав из глубоких карманов халата платок жены и бутылку с водой, которые захватил в доме, он двинулся к изрыгающей дым раззявленной пасти погибающего здания, на ходу смачивая платок. Закрыв им рот и нос, Сэм без колебания вошёл.

С подоконника своей комнаты трёхлетний Итачи наблюдал, как огонь с веранды проник на первый этаж дома. «Стоит ли вмешаться?» — мелькнула в голове взрослого Итачи мысль, посетившая тогда. В своей полной силе он мог бы даже с расстояния взять под контроль пожар за пару секунд. Тогда же ему, только начавшему упражняться с чакрой, потребовалось бы подойти вплотную к огню, чтобы сдержать его хотя бы на время. «Настолько ли мне не всё равно? — спросил он себя и почти сразу ответил: — Нет». Поэтому остался на месте, с тусклым любопытством наблюдая за тем, как плачут в обнимку соседи, как Сэм выносит из дома их младенца-девочку, как наконец прибывают пожарные. С их появлением маленький Итачи закрыл окно и вернулся в постель — всё интересное кончилось. Когда он закрыл глаза, в комнате вновь воцарилась непроглядная тьма.

— Этот мужчина храбр.

— Безрассуден, — возразил Итачи и вернулся в коридор. — У него самого жена и маленький ребёнок, а он бросился в огонь ради других.

— Это ли не проявление самоотверженной храбрости, которой нас учили с Академии?

— Нас учили её проявлять ради пользы Конохе, — Итачи взялся за очередную дверную ручку, когда голос за спиной повторил:

— Ты ведёшь неправильный поиск, Итачи.

— Благодарю, однако я не нуждаюсь в навигации в моей собственной голове.