В родном мире Итачи клановый мог распознать такого же кланового за пару минут разговора. Клан мог быть богатым или бедным, большим или малым — независимо ни от чего в его представителях было достоинство, внутренняя дисциплина, уважительность. Даже взбалмошные Узумаки, даже своевольные Учиха не желали бросить тень на имя клана, своим поведением запятнать его честь и достоинство. Этим они и отличались от выходцев из гражданских, над которыми не довлели вековая традиция и имя, бремя ответственности за них. В мире Учихи «клан» был не пустым определением — однако здесь именно им он являлся.

Пустым определением.

— Господа попечители, — обратился Итачи, — полагаю, у многих из вас есть питомцы?

— Как это и к чему относится? — возмутился Трэверс, но Малфой вновь поднял руку, призывая к молчанию. Его льдисто-серые глаза неотрывно следили за Итачи, продолжившим:

— Кто-то держит их ради детей, кто-то по семейной традиции, кто-то из искренней привязанности. Какой бы ни была причина, вы платите за их еду, даёте кров, покупаете ошейники с именными бирками и указанием хозяина. За хорошее поведение вы поощряете их угощением или лаской, за плохое — наказываете. Полагаю, это так?

Итачи выдержал паузу, пронзая взглядом попечителей и при этом старательно не замечая сосредоточенное внимание директора Дамблдора, колющее спину.

— Нас, маглорождённых и малообеспеченных студентов, сирот, вы содержите в точности как своих питомцев: кормите, одеваете и обеспечиваете всем необходимым для школы. С высоты ваших мест легко смотреть на тех, кто стоит перед вами здесь, в этом зале, с пренебрежением… — Итачи позволил голосу сойти на нет, после чего вновь возвысил его: — Однако не забывайте, что мы — не животные. Мы люди, которым в волшебном мире куда тяжелее, чем вашим наследникам. За нами не стоит массив древнего клана, а родители если и есть, скорее всего, не могут разделить и половины трудностей и вызовов, которые магический мир бросает. Стоя сегодня здесь, перед вами, я прошу за нас всех, — он поднялся и сделал шаг вперёд, к высокому столу председателя, — не забывайте о том, что мы — люди. Мы благодарны вам за финансовую помощь, однако бесчеловечно пытаться заставить платить за неё нашим достоинством. Именно по этой причине я отказываюсь сегодня от повышенной стипендии, — он спокойно сцепил руки за спиной. — На этом у меня всё, господин председатель, совет.

Тишина, повисшая после его слов, была феноменальна.

***

— Вам должно быть стыдно за свою выходку! — воскликнул Слизнорт, когда Итачи и профессора вышли из зала заседания. Оставляя позади поражённых, взбешённых попечителей, Итачи ощущал прилив мстительного удовольствия.

— Скорее мне стыдно за глубину падения аристократии этого мира, профессор. У представителя древнего клана должно хватить достоинства протянуть неимущему руку помощи вместо того, чтобы наравне с любым идиотом бросать в него камни. А глумиться и заставлять лизать свои ботинки…

— Вы очень красноречивы, мистер Холмс, — прервал его директор, мягко сжимая плечо. — Но довольно. Я понимаю ваше негодование, однако, увы, ни мы, ни вы сделать с его причиной ничего не можем.

Итачи высвободился из его лёгкого захвата.

— Вы директор Хогвартса, профессор. Школы, в которой наследники этих древних семей как раз и учатся. Не говорите, что не задействованы в их воспитании.

— Ах, Майкл, — покачал головой Дамблдор под возмущённый ропот Слизнорта. — Как раз вы, учась на Слизерине, должны понимать, как прочны его устои и как надёжно поддерживают их старшие ученики и общественность…

— Я отказываюсь такое устройство принимать, — отрезал Итачи и уверенно зашагал к лифтам.

Комментарий к Глава 18. Личные дела мистера Холмса

[1] Сhicory Tip — «Son of My Father»

Дорогие друзья!

Сейчас в моей жизни, как личной, так и профессиональной, весьма непростой период. В связи с этим я вынуждена на пару месяцев приостановить работу над фанфиками. Я вернусь к ней, скорее всего, после нового года. Надеюсь на ваше понимание.

Lutea

========== Глава 19. Побочные эффекты дел мистера Холмса. Часть 1 ==========

Каждое утро этих каникул Джеймс Поттер просыпался с чувством незамутнённого счастья.

За окном разгорался солнечный день, чистый и сопровождаемый мягким щебетом птиц, свивших гнездо под скатом крыши. Джим потянулся в сладкой неге, ощущая, как медленно и лениво возвращается сила в тело; и всё же он полежал ещё минут десять, прежде чем подняться с кровати. Тут же прискакали тапки, и Джим сунул в них ноги, попутно зевая и ероша волосы. Пошарив не глядя на столике, он нашёл очки и водрузил их на нос, набросил халат поверх пижамы и стал спускаться на завтрак. Час уже был довольно поздний, однако в столовой Джим обнаружил обоих родителей: папа правил черновик патента на новое зелье, присланный из компании, параллельно ставя подписи на подкладываемых Лолли документах и слушая ею же зачитываемые заголовки «Пророка», попутно присёрбывал кофе и отвечал на вопросы мамы:

— …да, ситуация скверная. Я говорил с Лукрецией, она поддерживает меня, но остальные хотят ужесточить…

— Доброе утро, — решил Джим возвестить о своём присутствии. Пройдя в столовую, он плюхнулся на стул справа от отца и улыбнулся родителям. Те ответили приветствиями и собственными улыбками, от которых стало даже теплее и радостней, чем в момент пробуждения.

На секунды оторвавшись от помощи отцу, Лолли метнулась на кухню и водрузила на стол перед Джимом овсянку, джем и немного пудинга и печенья на десерт. Понаблюдав за без спешки принявшимся за еду сыном, папа вернулся к документам, а мама взялась читать какой-то журнал для домохозяек. Что бы ни обсуждали до прихода Джима, продолжать разговор при нём не собирались.

Впрочем, тема их беседы не слишком занимала Джима. Где пропал редко опаздывающий на завтрак Дэвид — вот куда более интересный вопрос!

Брат появился на пороге минут десять спустя ярким контрастом зевающему Джеймсу. Энергичный, без тени сонливости в серо-голубых глазах, Дей устроился за столом с видом человека, чем-то бесконечно недовольного. Мама, оторвавшаяся от журнала при его появлении, тоже обратила на это внимание, но решила зайти издалека:

— Дэвид, милый, где ты гулял так рано?

— Пробежался до «Львиного сердца», спросил мистера Пенроуза, не нужна ли ему сегодня моя помощь, — чётко ответил Дей, притягивая к себе овсянку и сыр. Но затем его взгляд зацепился за поглядывающую на него Лолли, и брат, чуть приметно нахмурившись, добавил: — А потом побродил немного, да.

— Тебе не спится? — сочувственно поинтересовалась мама. Она встала и, мягким жестом остановив Лолли, принялась колдовать в сторону кухни, откуда вскоре приплыл сопящий паром чайник и две чашки на блюдцах. — Ты так рано встаёшь, несмотря на то, что каникулы…

С ложкой овсянки во рту Джим округлил глаза. Во-первых, потому что грех рано просыпаться на каникулах, а во-вторых, он сам ужасно не обрадовался бы известию, что мама «пасёт» его режим.

Но Дей отреагировал странно. Спокойно улыбнувшись, заметил:

— Ничего не могу поделать, привычка. Но спасибо за беспокойство, мама, — и этого чудесным образом хватило, чтобы мамина озабоченность сменилась умилением. Собственно, после такого и дальнейших расспросов не последовало (мама вернулась к журналу, а папа вовсе и не отрывался от дел), что привело Джима в великую степень замешательства. Как Дей умудряется? Ему избежать допросов родителей вообще ничего не стоит!

Пока Джим удивлённо (и самую малость завистливо) сопел, Дей принялся за завтрак, погружённый в свои мысли. Его взгляд рассеянно бродил по столу и комнате, но вдруг наткнулся на левитируемый Лолли «Пророк». Домовушка читала отцу заголовки мелких рубрик, однако внимание Дэвида, похоже, привлекла статья на обороте. Чуть склонив набок голову, он принялся читать — и мрачнел по мере того, как глаза бегали по строчкам.

В какой-то момент его интерес заметила мама. Коротко кашлянув, она коснулась руки отца, и тот оторвался от черновика патента. Вдруг с большим изумлением Джим заметил, какие глубокие тени залегли вокруг папиных карих глаз.