— Пф, магия сама нашла выход, ну-ну, — фыркнула миссис Мальсибер, вновь делаясь похожей на рассерженную кошку. — Вы, маглорождённые, небось ещё и в одушевлённость магии верите?

— Я верю в то, что магия — орудие, направляемое человеком, — возразила Хината, вспомнив слова Рея об убеждениях его матери. — Чтобы его направлять, впрочем, не всегда нужно осознавать, что делаешь.

— Тело двигалось само?

— Именно. Рефлексы древнее и сильнее наших осознанных желаний и устремлений, — Хината отложила ветку и вновь взялась за спицы. — Мой рефлекс — защищать, и он, похоже, в критической ситуации полностью берёт управление мною под свой контроль.

Миссис Мальсибер дёрнула щекой и поджала искусанные губы.

— На одном рефлексе далеко не уедешь, детка. Продолжишь соваться под мечи тренированных бойцов — умрёшь рано и в мучениях.

— Лучше я, чем дорогие мне люди.

Раздражённо зашипев, миссис Мальсибер сорвалась с места и надвинулась на Хинату; уперев кулак в бок, ткнула в девушку пальцем.

— Сделай дорогим одолжение, девочка: сперва научись себя защищать, а уж потом суйся спасать других!

Это начинало быть неприятно. Хината мелко нахмурилась, держа спину прямой, а спицы — крепко сжатыми в руках.

— Я учусь, миссис Мальсибер.

— Чему ты там учишься и у кого, а? Тц, эти дети… Ты в курсе, что от того, что держишь клинок, ты защищённей не становишься?

— Разумеется, мэм, — проговорила Хината с холодком.

— Ну подъём тогда! — миссис Мальсибер отобрала у неё вязание — Хината позволила — и как попало бросила в коробку, отступила на несколько шагов и жестом потребовала, чтобы Хината следовала за ней. — Покажешь, что ты там умеешь и знаешь.

***

«Я сам себя загнал в угол», — снова подумал Итачи, задушив эмоции, отгородившись от них самой крепкой стеной, на которую был способен без медитации. Голоса в гудящей голове притихли. Вместе с этим к нему вернулась способность к логической оценке ситуации, и Итачи полностью сосредоточился на окружении, забывая о себе.

В древнем зале, полутёмном, заставленном стендами с зачарованным оружием, коптили факелы на стенах, и их дрожащее пламя отражалось на поверхности клинков. Честная, понятная сила вместо ставших привычными Итачи в этом мире недомолвок и непонятых приспособлений, выставляемых для демонстрации сильными мира сего. Так директор Дамблдор держал в кабинете десятки тревожаще позвякивавших приборов; так леди Бёрк скрывалась за семейными артефактами. «Здесь всё, что тебе нужно знать о нас», — сказал Реджинальд Мальсибер, открывая перед Итачи двери этого зала. Он не врал — Итачи бы почуял; открытая, честная сила есть основа всей, что имеется, мощи Мальсиберов. Что ж, приятная перемена.

Итачи был интриганом, не любившим интриги. В отличие от людей, увлечённых игрой, он не получал удовольствия от маневрирования, обманных ходов. Возможно, поэтому поладил с Кисаме: прямолинейным и честным человеком, который не играл с врагом — устранял его без фальшивых улыбок, а товарища бы ни за что не бросил бесславно подыхать. Сам убить ради блага миссии мог — но не бросить. Из той ли Реджинальд Мальсибер породы?

— Вы сказали «как и ожидалось», — проговорил Итачи, отпуская плечо Рейнальда и поднимая голову к его отцу, замершему в нескольких метрах с волшебной палочкой наготове. Именно по ней прошёлся взгляд Итачи, прежде чем встретиться с собранным взглядом Мальсибера-старшего. — Чего именно вы ожидали?

Его выразительное внимание не осталось незамеченным. Мальсибер тоже мельком посмотрел на собственную палочку, оценивающе — на Итачи и, вероятно, решил, что «магический выброс» прошёл без намерения повториться. Убрал оружие и ответил:

— На том заседании Попечительского совета ты сказал, что учился сам контролировать свою магию. Это привлекло наше внимание ещё тогда, — Итачи нахмурился: вспомнил, как после того его заявления Мальсибер и его приятель Трэверс расхмыкались. — Да, да, показалось смешным, не делай такое лицо. Трэверс мне тогда сказал: чудо, что парень не свёл себя с ума и не изувечил. Такое часто случается, когда юный волшебник сознательно пытается взять свою магию под контроль без должного присмотра. Особенно когда речь идёт о значительной магической силе: чем она больше, тем выше шанс сломаться под её давлением. Не направленная должным образом, магия уходит вглубь и пускает ядовитые корни. Так что я бы больше удивился, если подобного, — он дёрнул подбородком в сторону Итачи, — не случалось бы вовсе. Учитывая, как туго ты себя запаиваешь.

— Я никогда не думал об этом, — удивлённо проговорил Рейнальд.

— Потому что тебя контролировали на каждом этапе познания магии. Этот окрас глаз, — Мальсибер-старший поймал взгляд Итачи, буквально впился в него собственным, словно ища в чёрном омуте отблески красноты, — говорит о том, что некая способность, предопределённая особенностями магической крови сила в тебе была заперта внутри и выход находит лишь в ситуациях сильного стресса.

«Так же Альбус Дамблдор объяснил Бьякуган Хинаты, — вспомнил Итачи. — Видимо, это в самом деле первое, о чём думают волшебники в подобных случаях… благо для нас».

— Благодарю за это знание, я приму его к сведению. Как оно связано с вашим желанием убедить меня, что вам можно доверять?

— Самым прямым образом. Подобные тебе «маглорождённые» не берутся из ниоткуда, за такими всегда стоит тайна, — Мальсибер-старший помрачнел. — Урок, хорошо усвоенный.

— Отец?.. — подался к нему Рейнальд, и Мальсибер-старший мимолётно махнул рукой, заранее отклоняя его невысказанный вопрос, прежде чем обратить жёсткие слова к Итачи:

— После прошлого лета тобой многие заинтересовались, Майкл Холмс. Ты сам в этом виноват: слишком громко о себе заявил на совете. Что бы ты там ни думал с высоты своей гордыни, его составляют не дураки, а люди опытные и повидавшие всякое и всяких, — он посмотрел на вытянувшегося в струну сына. — Мальчишка Розье получил задание разузнать о Майкле от Рудольфуса Лестрейнджа, верно?

— Верно, — поражённо проговорил Рейнальд. — Но откуда?..

— От Паркинсона, конечно, — ответил Мальсибер-старший так, словно считал это очевидным. — Он хорошо натаскал сына, и Гектор внимательно следит за ситуацией на факультете.

— Кажется, я зря ему так доверял, — смутившись, пробормотал Рейнальд себе под нос.

— Не доверял бы — я бы мог вовремя и не узнать, что ты у старой карги Бёрк.

Рейнальд отвернулся, притворяясь безмерно заинтересованным в старинных кинжалах; на его впалых щеках разгорался пожар румянца. Будь здесь Хината, непременно бы прониклась противоречивыми отношениями этих отца и сына — Итачи оставлял это ей, сам же концентрируясь на более важных вещах.

— Рудольфус Лестрейндж действует по указу отца? — Итачи доводилось несколько раз слышать о нём в гостиной Слизерина — и все уловленные свидетельства о жестоком Келвине Лестрейндже не сулили от его интереса ничего хорошего.

— Своего отца, Блэков, Малфоев — у них в последние годы очень тесная связка, — судя по тону, старшего Мальсибера это не радовало. — Благо, они не догадались бросить на решение твоей загадки более изощрённый ум. Рудольфус — ребёнок по сравнению с настроенным на цель Эдвардом Паркинсоном; нам удалось сбить его со следа.

Итачи мимолётно прикрыл глаза, давя раздражение.

— Говорите прямо, мистер Мальсибер. Довольно загадок.

— Правда, — согласился маг. — Паркинсон решил задачку твоего происхождения.

Сердце коротко, жалко ухнуло. И эту почти-цель для существования у Итачи отобрали.

— И кто мои предки?

— Блэки.

— Оу! — выдохнул Рейнальд и взглянул на Итачи совершенно другими глазами. Как будто между ними сократилась дистанция — и в то же время образовалась пропасть.

Ни это наблюдение, ни предоставленная информация не вызвали в Итачи никаких эмоций. В сердце была лишь звонкая пустота — и это был ещё один дурной знак.

Эмоциональная кома. Значит ли это, что голоса в голове — его единственная возможность испытывать чувства?