— Могу себе представить, — кивнул Дэвид без тени шутливости. Брайан в этом сомневался — всё же кузену никогда не приходилось успокаивать буйствующего Гринграсса, окружённого коконом стихийной магии, пока остальные друзья прятались под столами и дрожали от ужаса, — но продолжил:

— На первых курсах Рафаэль плохо справлялся со своим даром. Накладывалось также и то, что его семья имеет… скажем так… альтернативное понимание морали. Он банально не знал, что хорошо и что плохо. Как-то раз после того, как профессор МакГонагалл отчитала его за приход в класс после звонка, Рафаэль сглазил её на опоздания так крепко, что у всей школы неделю был кавардак с трансфигурацией, пока профессор Флитвик расколдовывал коллегу…

— А что, всемогущий Дамблдор не помог? — перебил Дэвид опять-таки без намёка на шутку. В его тоне звучала оценка.

— Профессор Дамблдор — специалист в трансфигурации и защите, а не в проклятиях, — честно ответил Брайан. — Да и профессор Флитвик тоже в этой области не спец… Вообще, спецов, способных расчаровать то, что напроклинали Гринграссы — единицы.

— Гринграсс, значит… — задумчиво протянул Дэвид. — У нас на курсе учится одна. Обычная девчонка.

— У кого-то дар сильнее, у кого-то слабее, — пояснил Брайан. — Всё зависит от крови.

— От генов, — явно автоматически поправил Дэвид, всё ещё думавший о чём-то своём. Спохватившись, сказал: — Прости. Продолжай.

— Ладно, — о каких таких генах кузен вёл речь, Брайан не имел понятия. Впрочем, пока решил не отвлекаться, иначе рисковал окончательно сбиться с рассказа, и так далеко ушедшего от первоначальной темы. — В общем. Как ты понимаешь, у Рафаэля с профессорами не задалось едва ли не с первых недель в школе. С однокурсниками не заладилось тоже: хоть его отец и один из немногих наших лордов, Гринграссов отродясь не любили как раз из-за их… — Брайану пришёл на ум термин, неоднократно употреблявшийся полукровкой Вудом: — радиоактивности, если знаешь, что это такое.

— Знаю.

— Так вот. Наш курс вообще был не подарок для учителей, но Рафаэль на голову превосходил все остальные юные таланты по доведению профессоров. Как результат, через пару месяцев неприятные инциденты в школе начали вешать на него едва ли не автоматически. Кто-то упал с лестницы — взгляд Гринграсса заставил беднягу споткнуться. У профессора Стебль сбросили листья ценные лечебные растения — Гринграсс проходил мимо, как пить дать. На уроке полётов разом отказала половина школьных мётел — Гринграсс разозлился, что метла его не слушается, и не важно, что те мётлы ещё директора Блэка застали.

— Серьёзно?

— Без шуток. Когда через год после нас на уроке полётов один пуффендуйский маглорождённый едва не свернул себе шею, директор всё-таки вытряс из попечителей денег на новый инвентарь, — Брайан запустил пятерню в волосы, вспоминая этот эпохальный момент. Школьные мётлы использовались редко, поэтому Совет попечителей не считал нужным их обновлять чаще, чем раз в полвека. И каждый раз для мотивации им нужен несчастный случай…

Брайан вдруг вспомнил, что его волосы были уложены заботливой рукой Изольды специально к обеду. Испугавшись, что нарушил их идеальный вид, порывисто выдернул пальцы из шевелюры и попытался её пригладить, но, судя по ощущениям, это не требовалось — волосы ощущались ровно так же идеально уложенными, как и до покушения забывчивым Брайаном. Не те ли это чары, которыми выравнивает свои усы мистер Крауч?..

— И что дальше?

— Прости, — мотнул головой Брайан и продолжил рассказ: — В общем, когда мы перешли на второй курс, у профессоров выработался рефлекс обвинения Рафаэля в любых происшествиях, хоть немного подходящих под определение «результат проклятия». Поэтому, когда в самом начале нашего второго курса моего друга Гидеона Пруэтта прокляли на несчастья, все моментально заговорили об исключении Гринграсса, — Брайан против воли поёжился. Это время, пожалуй, было худшим его воспоминанием о школе. Оно и ещё тот раз, когда Лестрейндж едва не убил Гидеона. — Никого не волновало, что проклятие было слишком сильным и продуманным для плохо себя контролирующего подростка, — проговорил Брайан с застарелым возмущением. Он уважал МакГонагалл и Флитвика, но до сих пор не простил того, как синхронно, без разбирательств они обвинили Гринграсса. — Мне это не понравилось. Я и раньше вступался за Рафаэля, когда знал, кто виноват в происшествиях, за которые судят его. В тот раз потратил две недели и нарушил половину школьных правил, но доказал, что Гринграсс не причастен.

— И кто оказался виновным?

— Этого так и не выяснили до сих пор, — вздохнул Брайан с печалью. Даже когда стали старше, им не удалось отследить автора той мерзости, по вине которой Гидеон до конца жизни обременён печатью неудач. Это, должно быть, связано с родом, разборками «взрослых» — иначе никак. — Но, по крайней мере, мне и помогавшим друзьям удалось обелить Рафаэля, — Брайан всегда рассказывал, что друзья помогали ему, хотя Орсон по большей части в открытую сомневался, стоит ли впрягаться из-за Гринграсса, а Гидеон, когда приходил в себя на больничной койке, мог лишь предоставить информацию и поучаствовать в обсуждении. — После этого профессора ненадолго возненавидели меня, лишившего их шанса досрочно избавиться от Гринграсса. А он сам подошёл ко мне сказать спасибо.

Брайан улыбнулся. В этом было нечто бесконечно трогательное — в том, как Рафаэль переборол свою ненависть к людям и выловил его в коридоре, молча и пряча глаза сунул коробку конфет. Эти конфеты (шоколадные, с кремовой помадкой внутри — Брайан до сих пор помнил их вкус) были лучшим, что знал маленький Рафаэль в своей жизни — и именно лучшее он принёс заступнику. Брайан тогда растрогался до слёз, и не было уже ни шанса, что он оставит без своего внимания (и сладостей всех мастей) показавшего ему мягкое брюшко слизеринца.

— Так как-то и завертелось. Поначалу моя гриффиндорская компания не была в восторге от идеи принятия в наши ряды не просто слизеринца, так ещё и Гринграсса, но по итогу Вуд и Пруэтт смирились.

— Стало быть, раз ты решил вершить добро и причинять справедливость, тебя и «Хогвартс-Экспресс» с курса не собьёт, — усмехнулся Дэвид. — Всё понятно, знаем такую породу.

— Что ты знаешь, дитя? — улыбнулся в ответ Брайан. — Я ответил на твой вопрос?

— На вопрос — да, — кивнул Дэвид, вновь становясь сосредоточенным. — Теперь посоветуй, что мне делать с жертвой моих дружелюбных замыслов.

— Не зная всей ситуации, сложно советовать… Но в целом могу сказать, что тебе стоит быть открытым и готовым слушать, а что важнее — слышать и понимать другого человека. Потрать время, спрашивая его о том, что нравится и нет, что веселит, заставляет плакать, мотивирует, побуждает гордиться или сомневаться в себе. Узнай человека, и ты непременно найдёшь нечто, за что его можно полюбить. В каждом из нас есть интересное и хорошее, важно — чтобы другой человек захотел это найти.

— Значит, для дружбы нужно любить человека за что-то?

— Не только, но и не без этого, — кивнул Брайан. Дэвид закатил глаза и протянул:

— Высшая трансфигурация выглядит проще всей этой хуеты с дружбой.

— Следи за языком! — одёрнул его Брайан и прописал ещё один подзатыльник. На этот раз Дэвид почти успел увернуться.

***

Остаток дня прошёл практически великолепно, не считая того факта, что Джим не хотел общаться ни с Брайаном, ни с братом. Дэвида это как будто не заботило — просидев с семьёй всё положенное время в глубокой задумчивости, отвечая на обращённые к нему вопросы механически, после ужина Дэвид сбежал к себе в комнату. Вскоре после него ретировался и Джим, сославшись на необходимость заняться эссе, заданными на каникулы. Когда с ними остался лишь Брайан, родители и дядя с тётей перестали отыгрывать лёгкость и радость.

Они перебрались из столовой в гостиную, где Лолли развела камин — единственный источник света. Матушка и тётя пили вино, Брайану с отцом и себе дядя налил испанский бренди. Грея в руках пузатый бокал на короткой ножке, Брайан вновь подумал о друге. Проверил часы: Рафаэль Гринграсс — в Министерстве магии. Уже пора начинать беспокоиться? Наверное, рано; сперва стоит дождаться ответа на посланное в обед письмо…