— Спасибо за предупреждение, сэр, — проговорил Эван и заторопился прочь — декан Гриффиндора в самом деле ненавидела опоздания и наказывала за них огромными эссе.

На счастье, ему удалось прошмыгнуть незамеченным мимо Пивза (тот был слишком занят оборачиванием Бориса Бестолкового в снятую откуда-то гардину) и прибежать к классу трансфигурации минута в минуту со звонком. Старая кошка опалила его за пыхтение и топот возмущённым взглядом, посоветовала привести в порядок волосы и галстук и поспешить занять своё место. С трудом выдавив из себя умеренно вежливый ответ, Эван заозирался в поисках места.

Пара была сдвоенной с грифами, и Эван бездумно нашёл взглядом сперва Холмса, а затем и Дэвида Поттера; они сидели в разных концах класса и притворялись неосведомлёнными о существовании друг друга. Снегг фонтанировал в сторону одноклассников ненавистью, и, кажется, идиот Блэк с каждой минутой всё больше принимал это на свой счёт. Рей сидел рядом с Бенсон, слишком уж увлечённо показывая ей что-то в книге. Скривившись этому зрелищу, Эван отвернулся, прошёл в середину класса и приземлился рядом с Эйвери.

Не успел он открыть портфель, как по спине пробежал холодок — кто-то слишком близко придвинулся сзади.

— Я попробовала добраться до неё.

Эван выдохнул с облегчением — всего лишь Геката. Подняв стул на две ножки, он откинулся ближе к сидевшей за ним однокласснице, пока МакГонагалл раздавала и комментировала проверенные эссе.

— И?

— Вынуждена признать, я недооценила её, — прошипела Паркинсон. — Сьюзан и Дебора попытались заколдовать её, когда она была одна в туалете, но не смогли. Она то ли слишком быстрая, то ли слишком изворотливая.

— Понятно, — Эван опустил стул на все четыре ноги резче, чем хотел, и побросал на парту конспект и письменные принадлежности.

Геката вновь наклонилась к нему.

— Я не сказала, что сдаюсь.

— Мисс Паркинсон, мистер Розье, свои дела вы можете обсудить и после занятия, — осадила их МакГонагалл и постучала палочкой по доске. — К теме урока…

То ли лимонная долька, то ли ненависть продержала Эвана в относительной бодрости до конца трансфигурации и ужина. Вернувшись в общежитие, он коротко отказал предложившему сыграть в волшебные шахматы Рабастану и поспешил скрыться в спальне. Там упал на кровать, закрыл лицо руками и протяжно вздохнул. Пусть боли больше не было, сами ощущения и в особенности процесс переноса их на бумагу измотали его.

Он чувствовал, как начинал засыпать. Скользнула ленивая мысль: как хорошо, что учебная неделя подошла к концу, и наутро нет надобности рано подниматься. По натуре Эван был стопроцентной «совой», наслаждался уютными в своей тьме ночами, однако школьный распорядок вносил свои коррективы, нередко одаривая зудом в глазах и тяжестью в голове.

Но теперь он проваливался в сон почти со счастьем: не будет раннего подъёма, лишь полноценный отдых…

Входная дверь резко хлопнула, и Эван вздрогнул, вырванный из полудрёмы.

— Прости, — быстро извинился Рей. У его ног вился бигль, но вёл себя тихо — пара пинков убедили пса, что Эвана лучше не злить, предпочтительно вовсе не напоминать о себе в его присутствии. Поджав хвост и уши, бигль засеменил к своей подстилке в углу и улёгся. От него пахло свежестью и морозом, как и от припорошённого снегом розовощёкого Рея. В руках он сжимал две кружки. — Это тебе, — он осторожно приблизился и опустил на тумбочку у кровати пристально глядящего на него из-под тяжёлых век Эвана одну из кружек. Носа тут же коснулись сладковато-терпкие ароматы трав.

— Я собирался выпить Укрепляющего зелья, — солгал Эван.

— Этот травяной сбор намного лучше, — Рей присел на край своей кровати и обхватил собственную кружку красноватыми от мороза пальцами. — Моя бабушка сделала его.

Эван медленно принял сидячее положение и протянул руку. Толстая тёплая ручка кружки приятно легла между пальцами, и Эван подумал, как замечательно бы было отломать её и сохранить, а после использовать как относительно острый и достаточно крепкий предмет.

Когда он взял кружку, Рей улыбнулся и сделал глоток из своей. Эван принюхался — пахло тимьяном, мелиссой и чем-то ещё, куда менее знакомым.

— И ты разбудил меня ради этого?

Расслабленность Рея моментом сменилась напряжением плеч.

— Ты плохо выглядел на трансфигурации. Я хотел помочь.

— С каких пор ты моя сиделка, Мальсибер? — скривился Эван, крепче сжимая пальцами ручку. А ведь её можно глубоко всадить в глаз…

— Не сиделка! — вспыхнул Рей. — Забота характерна для дружбы!

— Дружбы? — переспросил Эван, опешив, а затем расплылся в улыбке. Поднявшись, он неспешно подошёл к кровати Рея — тот вытянулся в струну, опустил взгляд — и остановился перед приятелем. — Я твой друг, Рей? Правда?

— Да, — пробормотал Мальсибер с претензией на уверенность.

Эван заулыбался шире.

— Значит, ты всё-таки глупее Уолтера, — он поставил ногу в ботинке на носок начищенной туфли Рейнальда и надавил. Рей дёрнулся, побледнел, но прикусил губу, не позволяя себе ни звука. — В стае положение каждого хищника определяется его силой, Рей, а не заботой и подачками, — обернувшись, Эван запустил кружку в противоположную стену — та разбилась аккурат над тумбочкой Снегга, сладко пахнущий травяной сбор оставил длинную дорожку капель через всю комнату и безнадёжно испортил неосмотрительно забытые на тумбочке свитки. Рей охнул, и Эван тут же наступил на его ногу сильнее. На своей подстилке вскинулся жалкий бигль и зарычал, но тихо и без уверенности, что хочет ввязываться. — Ещё раз подобное сделаешь, подачка полетит в твою голову. Понял?

— Я… я понял, Эван, — просипел Мальсибер.

С новой улыбкой Эван отступил и вернулся на свою кровать. Как только он отошёл, бигль подорвался с места и бросился к хозяину, заскулил, ткнулся мордой ему в голени. Наклонившись, Рей неловко погладил пса по спине, избегая смотреть на Эвана. А тот вновь растянулся на кровати и прикрыл глаза, теперь уж точно намеренный получить заслуженный отдых. Только заметил перед тем, как расслабиться:

— Рей. Я всё ещё пытаюсь определить, член ли ты моей стаи.

Мальсибер не ответил, но это и не требовалось. С чувством выполненного долга Эван провалился в глубокий сон.

***

Утром в субботу Эван ощутил себя буквально другим человеком. Слабость отступила окончательно, и юноша полон был желания действия. Вылилось оно в продуктивную учёбу: чем глубже в триместр, тем сильнее возрастала нагрузка, и чтобы не иметь хвостов и не писать заданные эссе на коленке в последний вечер, требовалось время.

В библиотеке было светло, тихо и тепло — практически полная противоположность общей гостиной Слизерина, где в последнее время Эван предпочитал не засиживаться. Ему не нравился окрас внимания, обращённого к нему, — преимущественно насмешливо оценивающего, на грани презрения. Пусть на Рождественском балу у Блэков Орион пожал руку Монтгомери Розье, лорд Арктурус ему руки не подал, предпочёл попросту не замечать.

Это не осталось неотмеченным; пошли пересуды. В самом деле, не может ведь так долго держаться неудовольствие лорда Блэка породнившейся с ним чистокровной семьёй, если дело лишь в происшествии, имевшем место более полугода назад — том дурацком случае с подземельями, когда Эван и Уолтер хотели наказать Холмса, а в поле «шутки» неожиданно попал идиот Сириус. Что бы между Блэками и Розье ни происходило, это не могло быть последствием подростковых разборок… Наверное, как раз из-за происходящего у отца и прибавилось седых волос.

В попытках отрешиться от семейных проблем Эван просидел бы за книгами до самого ужина, если бы с началом сумерек в окно библиотеки не постучала его неясыть.

Многие из посетителей вскинули головы от фолиантов, а библиотекарша ошпарила сову таким взглядом, словно собиралась пустить на митлоуф. Поджав губы, Эван поднялся с места и направился к окну; распахнув его, впустил в согретое пламенем камина помещение морозную свежесть позднего февраля, за что уже сам удостоился уничтожающего взгляда седой библиотекарши. Быстро отвязав записку, Эван вернул птицу в объятия сумерек.