— Шёл бы ты мимо, Поттер, — процедил Селвин. — Тебя это не касается.

— Касается, и ещё как! — с нездоровым весельем откликнулся гриффиндорец. Численное превосходство слизеринцев его явно ничуть не смущало. — Вы втроём нападаете на одного — моё чувство бойца оскорблено данным видом, мм.

— Мне не нужна твоя жалость! — ощерился Снегг на Поттера. Тот насмешливо хмыкнул.

— Мне нет до тебя дела, нюня. Я выполняю обещание, которое дал Лили.

Он вскинул палочку быстро, но ещё раньше — неожиданно для всех в коридоре — Снегг с рёвом бросил в него Оглушающее. Уклонившись, Поттер возмутился:

— Какого хера, Снегг?!

— Вали отсюда, урод! — заорал Снегг. — Я сам справлюсь с ними!

— Тоже мне, герой-любовник нашёлся! — Поттер насупил светлые брови. — Эти борцы ебанутые тебя из окна выкинут — я-то плакать не буду, но перед Лили выйдет неловко.

— Выбирай выражения, — потребовал Селвин, а Эван Энервейтом привёл Джагсона в чувства. Теперь главное, чтобы не вмешались учителя.

— Было бы общество приличное — выбирал бы, — Поттер демонстративно сплюнул в сторону Селвина. — А так шпана одна, мм.

В него полетели три заклятия; от двух Поттер увернулся, а третье, от Уолтера, решив, что оно по его жалкую душонку, заблокировал Снегг.

— Ха-ха, шпана вы и есть! — восторженно заявил Поттер. Его серо-голубые глаза светились таким воодушевлением, что даже Эван проникся — эмоцией, не ублюдком. Он и сам ценил хороший бой.

— Не вмешивайтесь, — потребовал он от остальных слизеринцев, сделал шаг в центр коридора. — Поттер мой.

— Прости, детка, я вольный ходок, — глумливо оскалился Поттер, сжимая крепче волшебную палочку. Не отрывая от него взгляд, Эван с растущим азартом приготовился атаковать.

— Что здесь происходит?

Лицо Поттера, миг назад озарённое счастьем, исказила такая ненависть, что Эван даже удивился. Он и не знал, что возможно так явственно передать мимикой жажду кровавой расправы.

— Холмс… — протянул Уолтер. — Очень вовремя. Видал, Эван, теперь все грязнокровки в сборе!

— Цыц! — шикнул на него Поттер и, развернувшись вполоборота, подал Холмсу какой-то знак пальцами, значения которого Эван не знал. Холмс, впрочем, проигнорировал явно недружелюбный посыл, заключённый в жесте, и подошёл к гриффиндорцу. Обвёл присутствующих строгим взглядом.

— Судя по всему, нас связывает обещание, данное одной девушке, Дэвид, — размеренно произнёс Холмс.

Поттер ощерился.

— Если ты считаешь, что я не в состоянии сам справиться с этой шпаной!..

— Нет. Я так не считаю, — Холмс перехватил его взгляд, и вновь Эван был поражён — глубиной немого диалога, происходившего между Поттером и Холмсом. Откуда бы ей взяться? Кто они друг другу?!

— Убирайтесь, вы оба! — снова подал голос Снегг. — Мне не нужна помощь, и особенно ваша!

— Тебя не спрашивали, — огрызнулся Поттер, с появлением Холмса растерявший запал. Гриффиндорец разом сделался мрачней и как-то серьёзней, хмуро глядя исподлобья. Живость его яростного взгляда истаяла, как звёздный свет с наступлением дня.

Холмс же прислушивался к чему-то.

— Полагаю, в скором времени здесь будут учителя, — произнёс он и обратился к товарищам по факультету: — Предлагаю вам удалиться. Немедленно. Иначе будут последствия для Слизерина.

— Он прав, — Селвин помог подняться Джагсону и дёрнул Эвана за рукав. Только тогда Эван понял, что затаил дыхание, уставившись на Поттера и Холмса. Прикусив изнутри щёку, он убрал палочку.

— В другой раз, — пообещал Эван Снеггу и первым побежал прочь. Сворачивая за угол, он коротко оглянулся — Холмс и Поттер всё ещё стояли рядом, и была в этом зрелище такая сила, неожиданная, зловещая, что Эван вздрогнул.

***

Он ходил сам не свой все следующие дни, пытаясь понять, что увидел, почувствовал. После столкновения с Поттером и Холмсом к Эвану вернулись не донимавшие его уже больше года мигрени. Боль пульсировала за лбом круглые сутки, и Эван практически перестал из-за неё спать. Зелья не способны были помочь — лишь одно, очень особенное, по старому семейному рецепту, но сам Эван не знал его, а спрашивать у отца означало вызывать расспросы.

Со стороны матери в роду Эвана имелось несколько прорицателей, и у каждого из той родни были определённые… ощущения, за неимением лучшего определения. У кого-то более сильные, у кого-то почти бесполезные. Эвана приливы дара посещали редко — и хвала Салазару, ведь они волнами рокочущего океана сбивали юношу с ног и силой уволакивали на дно, в пучину расплывчатых видений.

Эван не хотел этого делать до последнего, но в конце концов взялся за карандаш — дорогой артефакт, меняющий цвет в зависимости от эмоций или желаний рисующего. Терпеть больше не было сил. Скрывшись ото всех в пустынном классе на шестом этаже, он отпустил сознание и занёс карандаш над пергаментом.

Он рисовал немало минут, глядя и не осознавая, двигая рукой без тени раздумья. Его чувства выплёскивались на пергамент, а вместе с ними уходили боль и тяжесть, оставляя звенящую белоснежную пустоту.

Наверное, поэтому у Лис постоянно такой потерянный вид. Она слишком много рисует.

Когда приступ прошёл и Эван вернул контроль над сознанием, он опустил взгляд на пергамент перед собой. Не удержавшись, рассерженно вздохнул сквозь зубы — оттенки алого, рыжего и коричневого переплетались красиво, но без особого смысла.

На момент захотелось сжечь пергамент, однако вместо этого Эван, с трудом поднявшись на ватных ногах, побрёл в совятню. Там он подозвал свою неясыть и привязал к её лапе рисунок, прежде черкнув на обороте:

Лис, что означает этот рисунок? Эван

— Моей сестре лично в руки, — устало сказал Эван неясыти. — Отец не должен видеть.

Сова ухнула, подтверждая, что поняла задачу, и снялась с его руки, расправив большие крылья. Проводив её взглядом до тех пор, пока неясыть не превратилась в маленькую точку на пасмурно-сером небе, Эван, едва переставляя ноги, вернулся в населённую людьми часть замка.

Там подходил к концу обеденный перерыв, и школьники разбредались по классам. Эван честно попытался припомнить, какой у него сейчас урок, но это ему не удалось. Раздражаясь больше, Эван отошёл к стене и, отщёлкнув застёжки портфеля, принялся рыться в наспех брошенных в него пергаментах и учебниках в попытках найти расписание.

Желудок скрутило спазмом, и Эван быстро прижал ладонь к холодным губам. Когда рвотный позыв отступил, Эван провёл дрожащей рукой по покрытому испариной лбу.

— Мистер Розье, добрый день.

От неожиданности Эван вздрогнул и едва не выронил портфель. В последний миг подхватив его, развернулся к окликнувшему.

— Добрый день, профессор Дамблдор, — выдавил из себя Эван, спешно отводя взгляд.

— Вы очень бледны, мой юный друг, — как бы невзначай заметил Дамблдор и вдруг извлёк откуда-то из складок мантии украшенную тонким рисунком коробочку. Неспешно открыв, директор протянул её Эвану. — Лимонную дольку?

— Н-нет, спасибо, сэр, — пробормотал Эван, совсем растерявшись.

Стёкла очков-половинок блеснули, когда Дамблдор наклонился к нему, изучая лицо.

— Вам стоит навестить мадам Томсон, Эван. Вы выглядите нездоровым.

— Ничего особенного, директор. Вечером я выпью Укрепляющего, и недомогание пройдёт.

— Вам виднее, само собой… — произнёс директор и вновь протянул конфетницу. — Но всё же возьмите лимонную дольку. Они, конечно, не Укрепляющее зелье, но по крайней мере помогут вам продержаться до конца сдвоенной трансфигурации, — и Дамблдор заговорщицки подмигнул.

— В-верно, — Эван окончательно ощутил себя дураком. Но отказывать директору во второй раз (тем более когда тот понял, что Эван не имеет ни малейшего понятия, на какой урок торопиться) было бы совсем дурным тоном, поэтому Эван аккуратно извлёк из коробочки засахаренную лимонную дольку и отправил в рот. На удивление, через пару секунд слабость и в самом деле отступила. — Спасибо, профессор.

— Ну вот. А теперь поторопитесь — профессор МакГонагалл не любит, когда опаздывают в её класс, — коробочка со сладостями исчезла из виду, и Дамблдор спрятал кисти рук в широких рукавах мантии. — Только будьте осторожны: Пивз вьётся неподалёку от статуи Бориса Бестолкового!