Сидеть было тепло и мягко, но не безопасно.

Лес наполнился ветром, сила которого росла, предвещая бурю. Заскрипели деревья, загудели гигантские папоротники, шевеля растопыренными лапами. С шумом поднялись с ветвей дремавшие попугаи и, хлопая крыльями, кинулись искать укрытие. Ломая кустарник, мимо Ваугашин с визгом пронеслась капибара, спеша укрыться в своей норе. Боязливая водосвинка до полусмерти напугала женщину. «Пуганый пуганого пугает», – подумала жена вождя и встала.

Надо было идти.

В небе громыхнуло, по земле ударили первые капли дождя. Пока она отдыхала, соплеменницы ушли так далеко, что стихли их голоса. И даже если бы кто окликнул жену вождя, из-за шума ветра звук не достиг бы её ушей.

Ваугашин стало страшно.

Боясь привлечь крупного зверя, она покрутила головой и робко позвала. Прислушалась и чуть громче крикнула еще раз. Потом еще и еще. Никто не отвечал, и людей нигде не было.

Она осталась одна.

Только ветер, раскаты приближающейся грозы и истошные крики птиц наполняли джунгли. Ваугашин подхватила корзину с ненавистными ей креветками. Подняла – и тут же опустила на землю. Острая боль пронзила всё тело, живот заболел еще сильней, и ей показалось, что младенец пнул её ножкой изнутри. В небе еще раз громыхнуло, и дождь забарабанил по земле, набирая темп. Закусив губу, женщина вцепилась в край корзины и потащила плетеный короб к реке. То, что река была рядом, она знала, уловив сквозь ветер шум бегущего через пороги водопада.

Беда не ходит в одиночку.

На осыпи, ведущей к воде, нога Ваугашин зацепилась за корягу. Потеряв равновесие, женщина упала на песок. Корзина выскользнула из рук, подпрыгнула и укатилась на мелководье – к неописуемой радости креветок. Волна ударила в днище, вымывая пленников из темницы. Измученные духотой и скученностью, они с удовольствием окунулись в прохладные воды быстрой и мутной реки и, виляя своими хитиновыми туловищами, постарались побыстрей убраться на спасительную глубину.

Ваугашин стало обидно за себя, за ушедших женщин, за уплывших креветок. Слезы навернулись на глаза, и она сжала кулаки, стараясь не разрыдаться.

Ливень превратил мир в сплошное серое пятно, пересекаемое косыми полосами, падающими с неба. Женщина с трудом поднялась с мокрого, пропитанного дождем песка и посмотрела на кипящую реку. Это была Каювин (река Белоголовой Маруди23). На той стороне за пеленой дождя просматривалась мокрая заболоченная низина, заросшая папоротниками, осокой и гигантскими орхидеями. Где-то там, в гуще леса, была её деревня. Три полета стрелы, не больше, но как добраться?

Жена вождя ступила на скользкие камни, ведущие вдоль невысокого водопада. Развела руки и пошла, старательно удерживая равновесие. Вокруг нее бурлил поток, то касаясь живота, то доходя до груди. Она почти перешла реку, когда несущийся по течению ствол вырванного с корнем дерева зацепил её своими обломанными ветвями и сбил с ног. Потеряв равновесие, Ваугашин упала в бурлящий поток. Водопад подхватил её, закрутил и швырнул с двухметровой высоты.

Вниз, на камни…

Очнулась Ваугашин на берегу.

Солнце было в зените, а рядом с ней на коленях стоял ее муж – Каутемок. Он держал на руках младенца. Это был мальчик. Он спал, посапывая в две дырочки. Малыш был завернут в банановые листья, обмыт и накормлен.

Вокруг пели птицы, а лес радостно гудел, приветствуя рождение нового человека.

Ваугашин чуть приоткрыла глаза, скосила их и посмотрела на ребенка. Она видела мужа, видела сына. И еще она видела, что пуповина была перекушена и залеплена пчелиным воском. Не понимая, что произошло, не веря, что она сама родила, сама перекусила пуповину, сама всё залепила воском, Ваугашин прикрыла глаза, еще раз пытаясь вспомнить события прошедшей ночи. Но в голову ничего не лезло, кроме креветок, уплывшей корзины и дерева, несущегося на неё. Последнее, что она помнила – это темную мутную воду, сомкнувшуюся у неё над головой.

И всё…

А дальше?

А дальше была пустота…

Ваугашин попыталась подняться. Острая боль пронзила голову, она вскрикнула и потрогала затылок. Там была рана, а на волосах – засохшая кровь.

«Я сама его родила?» – хотела спросить жена у мужа, но вовремя одумалась. «Ничего глупей ты не могла придумать. Конечно, сама», – пробурчал внутренний голос. «Странно, но я ничего не помню», – женщина попыталась вступить с ним в беседу, но «голос» прервал её: «И не надо… Лучше скажи спасибо духам».

Превозмогая боль, Ваугашин села, посмотрела на спокойные воды реки, на синее небо и перевела взгляд на стоящие стеной джунгли. Шевеля только губами, она проговорила: «Спасибо вам, добрые духи».

Будто читая её мысли, Каутемок всё время кого-то благодарил, улыбался и целовал малыша в щечку. Мальчик морщился, чмокал губами, но не просыпался.

– Ему надо дать имя, – вождь покачал малыша на руках и передал матери.

– Назовем его Маракуда, – Ваугашин взяла сына на руки и поднесла к груди. Она чувствовала, что молоко разрывает ей груди, и ткнула сына личиком в набухший сосок. Малыш поводил носиком, обхватил ручонками грудь и, потянувшись губками, принялся сосать молоко, так и не открыв глаза.

– Какое-то странное имя… Что оно означает? – Каутемок с нетерпением посмотрел на жену, но она лишь пожала плечами, сосредоточенно думая о чём-то своём. Не дождавшись ответа, мужчина встал. Отряхнул от песка колени, выпрямился и сказал:

– Маракуда так Маракуда… Вчера днем я видел тебя одну, а сегодня утром я вижу вас двоих. Я всю ночь искал тебя, а найдя, увидел кровь на твоих волосах и сына у тебя на руках, – вождь поклонился трем частям мироздания: небу, лесу и воде – всему тому, что кормит их племя, – после чего громко сказал: – Сегодня Курупира благосклонен к нам. Он помог тебе родить сына, и это имя будет посвящено ему.

– Да, милый, – жена вождя улыбнулась, перевернула малыша на другую сторону и еще раз потрогала затылок.

Кто, как и когда помог малышу появиться на свет, никто так и не узнал. Каутемок не спрашивал, а Ваугашин не рассказывала, потому что не знала, точнее не помнила.

В деревне же рассудили так: если женщина, упавшая во время грозы в реку и ударившаяся головой о камни, смогла родить здорового мальчика, значит, ей помогли не лесные духи, а речные, которых никто никогда не видел.

Но мы-то знаем их, и видели, и говорили с ними.

Один из них – старый и мудрый Акута, повелитель омутов и затонов. Кайман, который еще в юности перебрался в долину реки Каювин. С тех пор утекло много воды, он постарел, его глаза стали слезиться, зубы потеряли остроту кинжалов, а сам он из неутомимого охотника превратился в ленивого старикашку, который любил полежать на мелководье, поджидая зазевавшуюся добычу.

Что толкнуло крокодила выплыть в тот вечер из-под коряги, он и сам не мог сказать. Интуиция, провидение или голос свыше. Словно кто-то толкнул его в бок и сказал: «Иди, ты нужен там». Кряхтя и проклиная барабанящий по голове дождь, Акута высунул морду из воды и осмотрелся. Из-за сетки дождя ничего нельзя было рассмотреть. Но вот его слух уловил вскрик человека и плеск воды. Падение сопровождалось характерным стуком, будто кто-то ударил глиняным горшком по камню. «Только люди могут так неуклюже падать в реку», – подумал старый кайман, разглядев барахтающуюся в реке женщину. Вокруг её головы расплывалось алое пятно.

– Что за ерунда! И ради этого меня вытащили из норы, – Акута не ел людей и был очень недоволен своей интуицией. Но что-то удержало его, и он подплыл поближе, старясь разобраться, почему человек кружится на месте, а не плывет к берегу.

Женщина с остекленевшими глазами в исступлении хватала ртом воздух, с трудом держась на поверхности, и шарила под водой руками, как будто искала там что-то. Вот наконец её рука подняла над водой что-то маленькое, красное и кричащее. Акута понял: это ребенок и, судя по голосу, мальчик.