— А что ты хотел спросить? — Я подняла свой латте и сделала глоток, выгнув брови над чашкой.

Гуннар, однако, смотрел на меня, слегка приоткрыв рот, и я почувствовала, как ненавистный мне румянец поднимается по коже шеи, обнаженной V-образным вырезом.

— Твои волосы, — сказал он.

— Что? — Спросила я, дотрагиваясь до своих волос, замысловатые косы удерживали на месте все длинные светлые пряди.

Косы были нелепым возвратом к моему викинговскому наследию, но я цеплялась за них. Людям, похоже, это нравилось. Как и мне. Они заставляли меня чувствовать себя сильной и могущественной. В единстве с самой свирепой частью себя. Это была своего рода корона. Та, которую я сделала для себя сама.

— Ты хорошо выглядишь, Бренна, — сказал он.

— Не надо… — я прикусила язык, прежде чем сказать что-то еще. А потом занялась пристегиванием ремня безопасности, разглаживанием юбки и потягиванием латте. Игнорируя его, как могла.

— Что не надо?

— Лжи.

Я отвернулась от него и посмотрела в окно. Лучше бы он не смотрел на меня так внимательно, чтобы я могла прижать холодные руки к разгоряченному лицу. Как я смогу просидеть здесь следующие семь часов и не развалиться на куски?

— Ты думаешь, я лгу?

— Я думаю, что ты воплощение лжи, Гуннар.

— Тем летом…

— Мне нужно работать, — перебила я, совершенно не заинтересованная в повторении событий того лета, и достала из портфеля свою работу. Все, что мне нужно было сделать, это доставить его домой, а потом я уйду, и Гуннар снова станет лишь сожалением и немного постыдным горячим воспоминанием, которое посещало меня в самые темные часы ночи.

Самолет набрал скорость, взмывая в звездное небо. Унося нас обоих домой.

— Ты думаешь, я лгал в то лето?

— Я не хочу об этом говорить.

— Я думаю, нам нужно поговорить об этом, если мы собираемся работать вместе.

По+прежнему не глядя на него, я все смеялась и смеялась.

— Ты бредишь, если думаешь, что мы будем работать вместе.

— Бренна, — сказал он, и когда я не ответила, Гуннар отстегнул ремень безопасности, и, наконец, я испуганно подняла глаза, чтобы увидеть, как он движется через проход к сиденью рядом со мной.

— Что это ты делаешь? — спросила я, отшатнувшись, когда его колени коснулись моих, и я не смогла избежать его. Он был слишком высоким. Слишком большим. И там тоже.

— Пытаюсь с тобой поговорить, а что?

— Я не хочу говорить, — сказала я и вернулась к изучению отчета. Но слова, в которые я пыталась вчитаться были похожи на тарабарщину.

А потом он выхватил у меня отчет и швырнул его на кресло, с которого только что встал.

Я нахмурилась, и его серебристо-серые глаза прошлись по мне. По всему телу. И я почувствовала, что краснею. Я чувствовала прикосновение одежды к коже, движение воздуха потоком. Всему этому.

Он заставил меня так чертовски ярко все осознать. Обычно я жила глубоко внутри своего тела. Скрытно, наполовину внутри своих мыслей. Но он вытащил меня, как какую-то сексуальную улитку, не имеющую никаких желаний.

— Как твой король, я приказываю.

— Ты еще не мой король, Гуннар.

— Формальности. — Он откинулся на спинку кресла, вытянув ноги рядом с моими, ткань его брюк призрачно скользнула по моей коже, и я отпрянула так сильно, что случайно пнула свое собственное кресло.

— Неужели это так ужасно? — спросил он с непроницаемым лицом. И именно его хладнокровие и спокойствие заставили меня почувствовать себя такой глупой. Такой потерявшей всякий контроль. — Быть рядом со мной?

Ты уничтожил меня, подумала я. Ты разрушил меня, и мне потребовались все мои силы, чтобы притвориться, что этого не было.

— Я не хочу быть рядом с тобой, — сказала я, а он покачал головой.

— А теперь кто из нас лжет? — тихо спросил он.

Мы попали в полосу турбулентности, и я вовремя схватила свою чашку латте, но самолет покачнулся и слегка накренился.

— У нас нет ничего, о чем стоило бы говорить, — сказала я.

Гуннар потянулся и схватил меня за руку, и это его прикосновение было наэлектризованным. Я даже ахнула. Отчасти от ужаса. Отчасти от желания. Он улыбнулся при звуке, который я издала, и это была та самая улыбка, которую он обычно дарил мне в постели. В коконе, который мы соорудили.. Улыбка, которую я несколько месяцев принимала за что-то значащую, хотя на самом деле ничего за ней не было.

Значит, ему не все равно.

Я попыталась вырвать руку, но он крепко держал меня. Гуннар буквально раздавил мои пальцы, сжав их в своей ладони.

— Ты делаешь мне больно, — выдохнула я.

— Правда? — вежливо спросил он и ослабил хватку, но не отпустил меня. Его пальцы, вместо того чтобы сжать мои, просто держали их. Скользнули между моими, так что мы сидели, сцепив руки, как любовники. — Я никогда не хотел причинить тебе боль, — сказал он.

Я не пыталась высвободить руку, потому что он был сильнее меня, и я не знала, что ему нужно. Поэтому я оставила свою руку безвольно лежать в его. Я ничего не дам Гуннару. Даже борьбы он от меня не получит.

— Ты в это веришь? — спросил он.

— Нет.

— Ты думаешь, я поцеловал тебя в тот день на яхте?…

— Это не важно. Все это не имеет значения.

— Для меня это важно, — сказал он.

— Чушь собачья. — Я покачал головой. — Ты ушел. Теперь ты не можешь утверждать, что тебе не все равно.

— У меня не было выбора, — сказал он. — Знаешь что?

Я приказала себе не произносить этого вслух, сжать губы, чтобы мое сердце оставалось равнодушным к вопросам, которые я хотела задать. Но я не могла. В конце концов я потратила три года, задавая один и тот же вопрос, и единственным ответом было молчание, от которого я разваливалась на части.

Я осушила свою чашку. Потому что если я собиралась что-то сломать, я действительно собиралась разбить именно ее.

— Ты знал, что у твоего отца был инсульт, — констатировала я.

— На следующий день после моего отъезда.

— И тебе было плевать?

— На него? Нет. Я сожалел о нас! О том, что от нас осталось. Обо мне!

— То, что осталось от нас, ты с легкостью оставил позади.

Брови Гуннара нахмурились, и он наклонился еще ближе ко мне.

— Это то, что ты сама себе твердила? Что мне все равно?

— Нет. Козел. Ты красноречиво это сказал. Твоим отсутствием. Твоей гребаной… водкой.

— Водка тебя очень беспокоит.

— Мне плевать на твою водку.

— Ну, детка, тебя хоть что-то волнует. — Насмехался надо мной Гуннар, его серые глаза скользили по мне, впитывая мой румянец, мою грудь и дыхание, которое я не могла контролировать.

— Ты, — сказала я так четко как только могла. — Оттолкнул меня.

Он откинул голову назад и рассмеялся. Он так хохотал, что взвыл, а я отстегнула ремень безопасности и встала. Я возвышалась над ним, вот так. И мне это нравилось.

Я потянула руку, но он не отпустил. Гуннар перестал смеяться, и его молчание было мощным магнитом, и как я ни старалась, я не могла удержаться, чтобы не посмотреть на Гуннара, только чтобы обнаружить, что он смотрит на меня. Его глаза горели манящим огнем. Прожигали одежду насквозь. Сжигали все эти года.

И вдруг мы словно снова стали собой. Мы вдвоем на той кровати. В библиотеке. Все и сразу. Строя будущее, в которое я верила всем сердцем.

Я не могла сказать, держала ли я его сейчас за руку. Или это он держал за руку меня.

— Меня изгнали, Бренна.

— Ты мог бы найти способ, если бы захотел.

— О, Бренна. Если бы только это было правдой.

— Знаешь, отвали. Ты не можешь переписать то, что произошло.

— Какую историю ты рассказывала себе все эти годы, принцесса? — спросил он голосом, от которого мое сердце стало безвольным.

— Никакой истории, — сказала я. — Вообще никакой истории. Только правду.

— Рассказать тебе историю, которую я сам себе рассказал?

— Мне все равно.

— Я уверял себя, что ты привиделась мне во сне. Мне снилась каждая минута, проведенная в твоей постели.