Что ж, я тоже вспотел. Тот факт, что моя кровь в данный момент была заменена практически полностью на домашний аквавит, с любовью приготовленным моим лучшим другом Алеком, не помог. Но мне было двадцать шесть лет, и я был здоров. Мой отец, с другой стороны, месяц назад перенес сердечный приступ и осмотры у королевского врача приносили все более тревожные новости.

— Она будет принцессой Васгара, — сказал он.

Мои брови взлетели вверх.

— Ты издаешь декрет? В случае замужества лучшим ее титулом была бы герцогиня. Но как принцесса она будет иметь положение куда весомее. И власть. Не убого для дочери рыбака и бармена, но все же…

— Ее мать просила, — пожал он плечами, как будто все это не имело большого значения.

Ух ты, подумал я. Отцу пришел конец. Он потерпел фиаско. Я не был уверен, был ли я очарован или меня это немного покоробило.

— Ты будешь ее братом, — сказал Отец. — Я ожидаю, что ты будешь вести себя подобающе.

Интересно. Как вести себя при внезапном появлении двадцатичетырехлетней незнакомки, которую тебе придется теперь величать сестричкой. Я понятия не имел.

— Я могу быть добрым, — сказал я. И, честно говоря, так я и планировал поступить. Дворец со всеми его тайнами и интригами мог быть холодным и одиноким местом. Особенно для той, которой он подарит приют, студентки-юриста, обожающей читать книги, девушки с Южного острова. Я не был отъявленным монстром.

— Не переусердствуй.

— Как это понимать?

— Это значит, — сказал он, ткнув меня в грудь, усеянную чуть меньшим количеством медалей, — что тебе не следует с ней спать.

— Отец…

— Я не шучу. Вся страна насмехается над тобой из-за той ситуации с английской принцессой и этим спортсменом.

Я вздохнул.

— Один тройничок с участием члена британской королевской семьи и регбистом, и это все, о чем люди говорят.

— Это не все, о чем они говорят, — пробормотал отец.

Это было правдой. Обо мне судачили — много и часто. И я дал им немало поводов для разговоров.

Сплетники и овцы. Вот чем славилась моя страна.

Помимо тройничка с участием принца этой страны, некой принцессы и игрока в регби. Это стало международной новостью благодаря горничной отеля, запечатлевшей все на камеру своего телефона.

Отец всегда говорил, что я позор своей нации, и мне не хотелось доказывать ему, что он ошибается.

— Они идут! — произнес отец, улыбаясь честной улыбкой впервые за много лет. Я уже давно перестал ревновать его к тому, что я — его сын — никогда не смогу заставить его улыбаться таким образ. Мне было не больно. И даже не жаль. Это просто… было. Я повернулся и посмотрел на широко распахнутые двери дворца.

Первой вошла невеста моего отца — Анника. Я познакомился с ней несколько месяцев назад, когда она прилетела повидаться со мной и посетить экскурсию по Северному острову. И невзначай оценить реакцию горожан на то, что мой отец с кем-то встречается.

Горожане от восторга посходили с ума.

Она была потрясающей женщиной, я мог это признать. Ей было сорок, на десять лет младше моего отца, но выглядела она на двадцать. У нее были светлые волосы и голубые глаза, как у большинства жителей Южных островов. Она была чуть больше ста восьмидесяти сантиметров ростом.

Люди любили ее, потому что Анника была живым доказательством правдивости сказки о Золушке. И мой отец явно был по уши влюблен в нее и ее задорные сиськи.

А все любили истории о любви.

Было бы лучше, если бы она приехала с несколькими миллионами долларов на каком-нибудь банковском счете. Потому что, честно говоря, моя страна нуждалась в деньгах, чтобы мы могли управлять этим нефтяным месторождением больше, чем в истории о любви.

Но, очевидно, пополнение сундуков сокровищницы Васгара будет моей работой. Или работой моей невесты, когда Совет найдет мне такую.

Анника остановилась в дверях и, обернувшись, помахала кому-то рукой.

А потом Бренна вошла в парадную дверь дворца с книгой в руке.

Большинство людей, когда они входили во дворец, испытывали благоговейный трепет.

Это особенность всех дворцов — быть сногсшибательными. И меня всю жизнь учили отражать политику дворца. Быть олицетворением дворца. Внушать благоговейный трепет.

В этом был мой смысл, и у меня это неплохо получалось. В страданиях с перепоя или нет.

Но Бренна Эриксон подняла голову, огляделась, широко раскрыв глаза за стеклами очков, а потом облизнула палец, перевернула страницу в книге и вернулась к чтению.

Сводной сестре было глубоко плевать.

Ростом она пошла в мать, и у нее были длинные светлые волосы. В тех местах, где ее мать была плоской, дочь могла похвастать округлыми формами. Она стояла в дверях, солнечный свет пробивался сквозь ее летнее платье, обнажая длинные, очень длинные ноги. Ветер трепал кончики ее светлых волос, бросая их на очки, словно пытаясь помешать Бренне читать. Пока я наблюдал, она склонилась на бок и почесала укус какого-то насекомого на лодыжке.

Она была полной противоположностью мне во всех отношениях.

Я рассмеялся. Ничего не мог с собой поделать.

Она встретилась со мной взглядом больших голубых глаз за стеклами очков. Ее щеки порозовели — единственный признак того, что она может быть смущена, — после чего она вернулась к чтению.

— Не смейся над ней, — прошептал отец, когда Бренна захлопнула книгу.

А я и не смеялся. Я смеялся над нами. В нашей дурацкой униформе, отороченной мехом. На дворе стоял гребаный июль! Бренна была здесь единственной разумной девушкой.

— С ней нужно разобраться, — пробормотал отец.

— О чем ты говоришь? — поинтересовался я. Бренна выглядела как наше королевство летом.

— Ее волосы, одежда. Девушка должна потерять в весе от шести до двенадцати килограммов. Очки. Книга, боже мой, что она думает, что это? Отель? Посмотри на нее.

Да. Я не мог перестать на нее пялиться. Даже если бы она не была моей будущей сводной сестрой, моему отцу не нужно было беспокоиться о том, что я буду спать с ней. Бренна была далеко не в моем вкусе. Мне нравились девушки с большим лоском. И те, кто чаще держал зрительный контакт. Которые были соответственно впечатлены и поражены, и которых было легко убедить пасть на колени передо мной.

Но она была… другой.

— Здавствуйте! — Анника, моя будущая мачеха, шла через Большой зал с дочерью на буксире. — Мой король, — сказала она на древнем языке, кланяясь моему отцу.

— Моя королева, — ответил он и поднял ее руку, чтобы поцеловать. Глаза отца блеснули, и меня слегка затошнило. Я не был уверен, было ли это из-за очевидной похоти моего отца или из-за похмелья. — Позвольте представить вам моего сына, Гуннара, принца Васгара.

Я поклонился, как меня учили с самого детства.

— Рад снова видеть вас, Анника.

— Позвольте представить вам мою дочь Бренну, — сказала Анника, поворачиваясь к дочери, которая снова открыла книгу. — Бренна, — прошипела она и выдернула книгу, как будто Бренна была ребенком.

— Эй! — запротестовала Бренна. — Это было просто здорово!

— Вы простите мою дочь.

— Не собираюсь, — выпалил я и тут же понял, что сморозил что-то не то. Бренна выглядела так, словно ей дали пощечину, а ее мать смотрела на Бренну с красноречивым взглядом “я же тебе говорила”.

Я не это имел в виду, чуть не сказал я. Должен был это сказать, но мой отец быстро вмешался.

— Нам нужно обсудить кое-какие детали перед сегодняшним объявлением и субботним гала-ужином, — сказал отец в неловко повисшей тишине Большого зала. Я не купился на это ни на минуту — он хотел остаться с Анникой наедине для настоящего воссоединения. — Вам обоим не мешало бы познакомиться поближе Может быть, покажешь Бренне сады?

Отец и Анника отправились неизвестно куда, оставив меня наедине с Бренной, которая выглядела так, словно не знала, куда девать руки теперь, когда у нее забрали книгу.

— Мне очень жаль, — быстро сказал я.

— Не стоит, — сказала она в ответ, ее глаза метали молнии. — Мне все равно, что ты обо мне думаешь.