— Ладно, — произнесла я. — Давай поговорим. Держи свои руки при себе. — Я подтолкнула их обратно к его телу.

— А ты держи свои губы при себе.

— Согласна. Давай. — Я улыбнулась ему, и Гуннар улыбнулся в ответ. Мои белокурые волосы разметались по подушкам, кончики их перепутались с его черными как смоль волосами.

— В следующем месяце я должен встретиться с наследницей.

И вот так же я стала холодна как лед. Мягкое скользкое желание минуты назад застыло.

— И я думаю, что ты должна взять на это время выходной, чтобы поехать в Нью-Йорк. Выбери себе квартиру. Он схватил свой телефон, и только потому, что он не смотрел на меня, у меня хватило смелости сказать то, что нужно было сказать.

— Я отказалась от этой работы.

Он замолчал, и я закрыла глаза, читая в этой тишине столько опасности. Начало битвы, которая я смела надеяться, не положит нам конец.

— Почему? — наконец спросил он, повернувшись и уставившись на меня широко раскрытыми глазами.

— Потому что… — Я не могла выразить этого словами. По крайней мере, пока. Я могла только поднять руку и как бы обвести ею кровать. Его брови приподнялись, а мягкие губы стали жесткими.

— Нет, — сказал он. — Нет, Бренна. Ты не откажешься от этого ради меня.

— Послушай меня. Выслушай меня.

Он вздохнул, мой возлюбленный исчез, а моя старая Немезида вернулась. Упрямый и резкий. Все было не так, как я хотела этого.

— Есть так много работы, которую нужно сделать. Работа, которую ты делаешь. Что мы… что мы делаем. Мы разработали планы по развитию нашей экономики, укреплению наших школ…

— Значит, ты отказываешься от работы в ООН, чтобы работать на меня?

Ах, я не могу сказать, что у меня нет гордости. Потому что это ужалило.

А это… то, что я предлагала… это все гордость. Он не ошибся. Некоторые идеи, над которыми мы работали, были моими, и я достаточно любила свою страну, и я… я любила Гуннара достаточно, чтобы хотеть быть рядом с ним.

— С тобой. Мы могли бы… — о, это было трудно произнести, даже если бы я предлагала это как чисто деловое предприятие. А делать то, что лучше для королевства — своего рода деловая сделка. Но я знала,что он увидит мою бесхребетность за этой идеей.

Однако мне не пришлось произносить эти слова; его рот на мгновение приоткрылся от ужасного потрясения. Я не могла смотреть на него и видеть его ужас от этой мысли.

Я думала… Глупая. Глупая Бренна. Он никогда не говорил ни слова о любви, пока оказывался у меня между ног.

— Пожениться? — спросил он. — Ты делаешь мне предложение, Бренна?

— Мы были бы хороши для Васгара, — сказала я тихим голосом.

— Не так хороши, как наследница.

Хотел он меня обидеть или нет, не имело значения. Он хотел напомнить мне. И возможно, он не знал, что я к нему испытываю. Мне казалось, что я транслирую свою любовь каждую минуту каждого дня, но, возможно, он действительно не знал о ней.

— Это неправда, — произнесла я. — И ты это знаешь.

— Какая часть Васгара тебе подходит? — спросил он. — Только не твоя мать. Только не мой отец. Совет, возглавляемый моим отсталым женоненавистником дядей. Дворцовые сплетни. Зачем тебе это, Бренна, когда ты можешь владеть целым миром? Всем этим чертовым миром и любой его частью, которую ты только захочешь?

— Мне нужна только эта часть. — Это вышло не так убедительно, как я надеялась. — И ты тоже.

Гуннар скатился с кровати и сел на край, спиной ко мне, а я нащупала на тумбочке очки. Как только они были надеты, я села и вытащила простыни из нижней части кровати, где мы их пнули. Я натянула их на свое тело, которое вдруг снова стало ущербным.

Пухлая Бренна, желающая большего, чем следовало.

Я почувствовала, как в груди зародилась дрожащая боль. Как будто все рушилось.

И я сделала то, что делала всегда, — я налетела на нее, потому, как если бы я сломалась сейчас, то разлетелась бы на миллион осколков.

— Я люблю тебя, — сказала я ему на нашем древнем языке. — И я хочу выйти за тебя замуж. Для страны. И для… ради меня.

Гуннар долго молчал, склонив голову, его темные волосы упали на лоб, влажные от пота.

— Гуннар. — Надежда и любовь сделали из меня дуру. — Ты собираешься что-то сказать?

— Ты же знаешь, что мы не можем. Это невозможно.

— Почему? Потому что так говорит твой отец? Потому что…

— Потому что я проклятый принц, Бренна! Потому что вся моя жизнь была посвящена тому, чтобы жениться на спасительнице Васгара.

— Но мы делаем именно это. Вместе…

— Мы играем Бренна. Мы играем в спасение страны. Потому что для того, чтобы все это сработало, нам нужны деньги. Много денег. Деньги, которые возможно получить только если я вступлю в брак.

— Есть и другие способы, — сказала я.

— Назови хоть один.

У меня его не было. У меня их не было. Возможно, он был прав. Может быть, мы играли.

— Если я женюсь на женщине без денег, первое, что сделают мои отец и дядя, — это продадут права на нефть. И все, ради чего мы работали, будет напрасно.

Он встал и повернулся ко мне лицом, гордый своей наготой. Его мускулы и татуировки, вялый член, прижатый к ноге. Я покраснела, глядя на него, даже сейчас.

— Ты можешь получить работу обратно?

— Я не хочу…

— Ты можешь ее вернуть? — он взревел, и я ошеломленно кивнула.

— Они сказали, что если я передумаю, то для меня найдется место в ООН.

— Разве? — Его облегчение разбило мне сердце.

— Да.

Он начал натягивать одежду.

— Тогда ты позвонишь им как только настанет время. Ты позвонишь им и получишь свою жизнь…

— Не надо, — произнесла я. — Не делай этого. Не притворяйся, что знаешь, что для меня лучше.

— Ты хочешь остаться здесь и смотреть, как я женюсь на наследнице? Может быть, ты даже сможешь прочитать во время свадьбы эту чушь из Послания к Коринфянам. Может быть, я сделаю тебя своей любовницей, разве это жизнь…

— Не притворяйся, что ты ничего ко мне не чувствуешь. Как будто я живу какой-то фантазией.

— Милая. — Улыбка, которой он меня одарил, не была… той улыбкой, к которой я привыкла. Ток, которой одаривал меня через весь тронный зал или в палатах совета, хитрой, тайной, сладкой, которая, как я верила, была предназначена только мне. Нет. Он одарил меня своей жестокой улыбкой. Безжалостный изгиб его губ, которым он приветствовал меня, когда мы с матерью переехали во дворец и он возненавидел меня.

— Не надо, — выплюнула я. — Не делай этого. Не превращай последние два месяца в нечто ужасное.

Улыбка исчезла с его лица, и теперь… теперь он просто выглядел грустным.

— Ты только что сделала предложение будущему королю Васгара и не думаешь, что живешь в мире иллюзий? Ты моя сводная сестра, Бренна. Один только скандал…

— Мы можем это уладить.

Печальными, отстраненными глазами он смотрел на мое мягкое белое тело. Очертания меня были видны под простыней. Мои слишком широкие плечи, мои слишком большие бедра.

— Крестьянское тело, — всегда говорила мама, когда мы ходили примерять одежду, которая никогда не подходила. Кровь моего отца.

— Гуннар, — выдохнула я, пытаясь найти одеяло, чтобы укрыться. Пот исчез и сменился холодом, таким глубоким, что я чувствовала, как он распространяется по моим костям.

— Ты не предназначена для трона Васгара, — сказал он.

А потом он, мужчина, который снял с меня всю одежду, целуя каждую обнаженную часть тела, натянул одеяло, как будто ему надоело смотреть на меня.

— Я женюсь на этой проклятой наследнице, — сказал он и натянул тонкие шелковые пижамные штаны, которые надел для похода в мою комнату. — А ее деньги спасут страну и укрепят мой контроль. А что до тебя…

Он посмотрел на меня сверху вниз, и я вскочила с кровати, прижимая простыню к груди. Мое сердце разбилось на тысячу осколков.

— Ты вернешься на работу в ООН и уберешься к чертовой матери из этой страны, даже если мне придется самому тебя туда доставить.

— Мне не нужна эта работа, Гуннар.